Страница 18 из 54
– Так нельзя, понимаешь? – выдохнул он, наклоняясь к моему лицу.
Я разглядела каждую веснушку на слегка обветренном лице, крохотный шрам поперёк верхней губы, густые светлые ресницы, растрёпанные волосы, спадающие на лоб. А ещё шею, неприлично мужскую, широкую, с дёрнувшимся кадыком, яремную ямку, светлые волоски, которые виднелись в расстёгнутом на три пуговицы вороте рубашки.
– Цыпа, очнись, остановись, пожалуйста, – продолжил тогда Глеб, я же не могла остановиться, подумать не смела.
Остановиться? Перестать любить того, в кого влюблена четыре вечности? Отказаться от надежд, мечтаний, признать, что усилия были напрасными? Просто взять и остановиться? В забытьи я притронулась к шее Глеба, провела подушечками пальцев вдоль кромки волос, остановилась у уха, очертила раковину, перебралась на лицо, чувствуя колкую щетину под пальцами, именно такую, как я и представляла, притронулась к губам, ощущая, как Глеб вбирает воздух сквозь зубы, почти стонет:
– Цыпа…
Этот поцелуй не был моим первым, но именно таковым я его восприняла и запомнила. Горячим, жадным, по-настоящему мужским, напористым, умелым, заставляющим отвечать со всей страстью, на которую я была способна в восемнадцать лет.
Именно тогда, после того злосчастного поцелуя, я решила, что ни за что не откажусь от любви всей моей жизни, вот только… Он отказался. Легко и цинично, не вспомнив собственные слова: «Так нельзя, понимаешь?» Оказалось, мир устроен примитивно, то, что не позволено женщине, всегда можно мужчине.
Пришлось вынырнуть из болезненных воспоминаний. Не могла же я позволить Глебу заподозрить, что помнила происходившее больше семи лет назад. Я легко подала руку, счастливо улыбнулась, спрыгнула с высокой подножки внедорожника, опираясь на руку кавалера. Поправила короткую планку подола одной рукой, вторую небрежно выдернула из широкой ладони и пошла по узкой тропинке, повиливая бёдрами, уверенная, что Голованов глаз с меня не сводит. Короткий комбинезон с юбкой-шортами подчёркивал всё лучшее сразу: стройные бедра, круглую, соблазнительную попу, узкую талию, стройные ноги. Слитность комплекта намекала на недоступность объекта вожделения – оставалось лишь пожирать глазами.
– Пройдёмся к дикому пляжу? – предложил Глеб, и я благосклонно согласилась.
Конечно, кривая дорожка по камням – это не ухоженные тропинки «Золотого тельца». Однако, мне, вопреки доводам разума, было более комфортно в уголке полудикой природы, чем в по-провинциальному помпезных интерьерах гостиницы, пребывание в которой я вряд ли смогу оплатить в обозримом будущем.
Всё казалось странным. Я словно шагнула в фантастический телепорт перемещения во времени, перепрыгнула на семь лет назад.
Я перебиралась с камня на камень, держа в одной руке босоножки, а второй цеплялась за любезно предоставленную руку Глеба. Смотрела на синюю гладь воды, валуны, траву, пробивающуюся сквозь песчаную почву, сухие бревна, гальку и щепки, оставшиеся после давнишнего шторма.
Совершенно непривлекательный пейзаж, и тем не менее сердце у меня колотилось, будто я пробежала кросс, того и гляди выскочит. Пульс зашкаливал, дыхание сбивалось.
– С тобой все нормально? – Пальцы Глеба скользнули с моей ладони на запястье, легко надавили, замерли... Он озадаченно заглянул мне в лицо.
– Отлично всё со мной! – выдернула я руку. Голованов, что, вздумал мне пульс измерять? Может, ещё давление, сахар в крови и холестерин проверит?!
– Я так и подумал, – криво ухмыльнулся Глеб. – На сердечко раньше жалобы были?
«Конечно, были!» – единственное, что хотелось проорать в ответ. Были! В восемнадцать лет, когда самовлюблённый, напыщенный урод прогуливался со мной по этим самым камушкам, целовал в этой же роще, а после того, что произошло позже – просто-напросто встал и отправился в ЗАГС с другой, расколошматив моё сердце вдребезги!
– У меня отличное здоровье! – а что я могла ещё ответить?
– Рад, – поставил в известность Глеб.
– Всё, мне надоело, – не покривила я душой. Сморщила недовольно нос, огляделась ещё разок.
В каком же ущербном месте я росла… Все мы, жители приморского посёлка, жили в убогости, бедности, зависели от сезонных заработков, радовались единственному доступному развлечению – шастать по извилистой тропинке, ведущей от сосновой рощицы к дикому пляжу.
– Как скажешь, – отозвался Глеб.
У внедорожника мы остановились, вернее, остановилась я, ожидая, когда щёлкнут замки. Глеб шёл сзади, и, я уверена в этом, пожирал меня глазами. Смотри, смотри, ощущай всей шкурой, кого ты потерял. Можешь локоть себе укусить, а лучше сразу половину задницы отгрызть.
– Куда теперь? – выдавила я ослепительную улыбку. Показывать, что волнуюсь не меньше, чем в далёкие восемнадцать лет, не собиралась.
– Цыпа... – Глеб подошёл вплотную, как всегда бесцеремонно вторгаясь в личное пространство, будто в своё собственное. – Поехали ко мне?
– Что? – мягко выражаясь, я пришла в крайнюю степень удивления. – Куда-куда?
– Ко мне, – пожал плечами Глеб. – В город.
Я поняла, что речь идёт о квартире, где он жил с Лией, собственной женой, той самой, с которой разводился, но мог ведь и передумать, потому что: «не такое прощают и продолжают жить».
Глава 12. Ирина
По всем законам, человеческим и драматическим, я должна была отказаться ехать к Глебу. Развернуться и уйти с гордо задранной головой. Что он о себе возомнил? Пригласил в квартиру, где прожил с женой семь лет. Не недель, не месяцев, а лет!
Где они вместе выбирали мебель, обои. Сажали цветы, запекали в духовом шкафу курицу. Я понятия не имела, чем конкретно занимаются семейные пары в своём гнёздышке, но то, что помимо приготовления еды, ремонта и генеральной уборки они там жили вполне конкретной половой жизнью, знала наверняка. И не только в спальне, в темноте, под одеялом.
Последнее, чего я хотела – увидеть те самые места, где Голованов занимался любовью с собственной законной женой, с которой даже ещё не развёлся. И всё равно поехала.
Почему? Потому что помимо злости, желания откусить Головановский нос, а ещё лучше – причинное место, во мне проснулось нездоровое любопытство. Иррациональный, необъяснимый мазохизм, из-за которого женщины мечтают хотя бы одним глазком заглянуть в жизнь бывшего, заходят на его социальные страницы, бродят по улицам, где он может пройти, совершают много других необъяснимых вещей.
Узкая дорога была забита пробками на въезде в город, потом мы немного постояли на центральных улицах, после свернули на неизвестные мне проезды. Глеб молчал, сосредоточенно глядя перед собой. Обычно он вальяжно откидывался на спинку кресла, одной рукой держал руль, вторая расслаблено устраивалась на рычаге передач. Сейчас картинка была другая и, честно говоря, немного дезориентировала.
Задумываться о причинах волнения Голованова не хотелось, может, человеку требовалось выйти по нужде, а на дороге плотный трафик. Приписывать наглецу нечто возвышенное я не могла, главное – не желала. Я пыталась угадать, в каком районе обитала чета Головановых, в старом фонде или новом? На каком этаже?
Автомобиль вошёл в резкий поворот, мы свернули в узкую улочку, а потом в арку между двумя высокими домами, уткнулись в шлагбаум, который тут же открылся, пропуская нас. Перед взором возник типовой благоустроенный двор: детская площадка, огромный корабль с лесенками и горками для малышни, поодаль спортивный городок для подростков и тренажёры для пенсионеров, а так же лавочки, ухоженные газоны, цветущие клумбы, оборудованный уголок для прогулок с собаками.
Никаких стоек с танцующими жрицами любви, реющих пиратских флагов, портовых проституток, ожидающих лично Голованова. Не то чтобы я всерьёз ожидала увидеть нечто подобное, но комфортабельный двор, наполненный детьми и пенсионерами, почему-то никак не вписывался в моё представление о жизни Глеба Голованова.
Он подал мне руку, помог выбраться из высокого внедорожника. Мы поднялись на плавном, бесшумном лифте «OTIS» на шестой этаж и оказались на обычной лестничной клетке – чистой, широкой, уставленной комнатными растениями, но все равно самой обыкновенной, а после – в просторной прихожей квартиры Глеба.