Страница 208 из 214
Хель взяла паузу, морща лоб и напряженно задумавшись о чем-то. Едва слышно пробормотала себе под нос короткую фразу, в которой вроде все слова были понятны, но смысл как-то не складывался:
— Происхождение семьи, государства и частной собственности.
— Черт возьми, — пробормотала Гамилла, которая первой сообразила, к чему ведет фехтовальщица. — Закон. Титулы… Дворянство!
— А что-то в этом есть, — пробормотал задумчиво Кадфаль. — Копье рождает власть. Однако на копье должен быть чей-то флаг. Иначе это не власть, а просто банда. И бандитскую силу передать детям-внукам трудновато.
— Вот именно, — кивнула Хель. — Но если тамошние люди меча станут настоящими баронами. Графами. Князьями, — она сделала паузу и проговорила совсем тихо, со значением. — Королями… Если они получат достойные титулы не собственным произволом, а по воле истинного правителя… того, в чьих жилах течет неподдельная кровь императоров Готдуа… избранника Божьего, спасенного волей Пантократора от людей и чудовищ… Это будет уже совсем иной разговор.
И воцарилась тишина.
— Боже мой, — спустя минуту прошептал Гаваль, и в голосе юноши благоговение перемешалось с ужасом. — Боже мой…
— Главное, не обесценить это богатство, — прохрипел Бьярн. — То, что раздается направо и налево, ничего не стоит.
Кадфаль шумно выдохнул, встряхнулся, будто пришел с дождя и отряхивал капли воды с халата.
— Хорошая мечта, — с неподдельной грустью проворчал он. — Красивая и прекрасная. Но… — искупитель вздохнул, как голодный человек, перед которым пронесли блюдо с изысканными яствами. — Но только лишь мечта. Не сладится. Головы сложим.
— Обоснуй, — предложила Хель. — Опровергни. Кто делает тетрархов королями? В чьей воле нарезать губернии, назначать их правителей?
— Сие воля императора, — согласился искупитель, даже не споря, больше уточняя. — Но императора у нас нет. Ну, то есть он как бы имеется, — поправил сам себя Кадфаль. — Но за этим юношей ни вассалов, ни войска, ничего. Лишь… — он хмыкнул. — Маленькая и смешная армия.
— Увы, это так, — покачала головой Гамилла и добавила на всякий случай, обращаясь к Артиго. — Простите. Против истины не пойдешь.
Мальчик не ответил, однако ногами болтать перестал.
— А что если юноша без вассалов и войска… — Хель задумалась на пару мгновений. — Скажем… разошлет прокламации по градам и весям. Об освобождении губерний от налогов ради убережения от голода. На три года… Нет, лучше на пять. Что тогда?
— Да ничего. Пустой призыв самозванца, — качнула головой арбалетчица.
— Неужели? — мягко улыбнулась Хель. — После того как Остров и Двор столько месяцев жестоко торговались за него, показывая ценность этой головы? После того как Пантократор дважды уберег юного Артиго Готдуа от страшной участи, явив подлинное чудо?
Улыбки сходили с лиц Смешной армии, беглецы неуверенно переглядывались, будто спрашивая молчаливо: «неужто, в самом деле?..».
— Хм… — внезапно почесал перебитый нос Бьярн. — А интересно. Конечно, исполнять, задрав портки, это указание никто спешить не станет. Но задумаются крепко. Подати никто платить не любит. И… денежки начнут потихоньку придерживать под разными поводами. Вдруг и в самом деле засылать ничего не придется.
Он глянул на рыжеволосую, в сером глазе промелькнуло нечто похожее на интерес и уважение.
— Смерть, налоги, роды, — улыбнулась Хель. — Три вещи, которые всегда не к месту.
— Хе-хе… — осклабился в ответ Бьярн, что при его лице создания доктора Франкенштейна выглядело, как людоедский оскал. — Интересно мыслит дева. Широко.
— Да, не соскучишься, — пробурчал Кадфаль, полируя чистой тряпицей верную дубинку.
— Э-э-э, — протянул Марьядек. — Я тут один расслышал про «королей»? Как ты там сказала… Графы, князья… и
— Все верно, — Хель вновь прошлась по комнате, с видимым удовольствием разминая ноги. — Зачем останавливаться там, где можно не останавливаться? Я вижу и прозреваю не только пятое, но и шестое королевство. Значит, нам понадобятся два губернатора.
— Дикий архипелаг на северо-востоке? — понимающе кивнул Бьярн. — «Снеговики»?
— Да. Кстати, интересно, а как именовать тетрархов, если их станет шестеро?
— Секстусы? — машинально предположил более-менее образованный Гаваль. — Ну, или как при Старой Империи, «конге».
— Короли выстуженных скал, — покачал головой Марьядек. — Хозяева чудищ и соленой воды.
— Не угадал, — хмыкнула фехтовальщица. — Пустоши это не чудища и чумазые охотники за Профитом. Это просо, — Хель со значением подняла указательный палец. — Безвкусное, не сытное, но растет где угодно и набивает живот всяко лучше жмыха и глины. А близ архипелага чертова уйма отмелей, где не иссякает рыба.
— Жратва! — первым сообразил Кадфаль, как и положено крестьянину.
— Именно, — поощрительно улыбнулась ему Хель. — Самое ценное, что есть в мире… будет, когда Голод придет в каждый дом, от землянок до роскошных дворцов. А сидеть на жра... провианте будут вчерашние бандиты. То есть уже и не бандиты, а достойные люди, коих всемилостивейше изволил жаловать дворянством Его Величество Император Артиго Законотворец, Отец Ойкумены, Защитник Веры, Столп Истинного Полудня, Владыка и Повелитель сторон света, Кормчий восьми морей, чья длань простерта над Подлунными Горами.
Хель развернулась к мальчику и поклонилась, сама не понимая, как вспомнила и выговорила почти без запинки основной набор императорских титулов, вычитанных между делом в книгах глоссатора Ульпиана, да упокоится он с миром. Разве что «законотворца» она придумала на ходу, рассудив, что прозвище вполне достойно. Его Величество благосклонно кивнул лекарке, и жест смотрелся невероятно благородно, прямо-таки
— Нет, — с видимым сожалением, настоящей горечью в голосе пробурчал Кадфаль. — Никак не выгорит. Нельзя отвоевать себе кусочек мира, раздавая титулы. Даже если все вокруг мордуют друг друга до кровавых соплей. Не выйдет. Жаль…
Он вздохнул и повторил:
— Не выйдет...
— Он прав, — согласилась Гамилла, и буквально потухла, как фонарик, в котором растаяла свечка. Арбалетчица опустила взгляд и сгорбилась, прижав руки к телу, будто не могла согреться.
Все думали, что Хель начнет спорить, но рыжеволосая внезапно сказала то, чего ждали меньше всего:
— Так и есть.
При этом женщина совсем не выглядела как человек, утративший надежду. Наоборот, ее взор и голос казались преисполненным несокрушимой уверенностью.