Страница 12 из 17
К тому же я очень тяжело болела, с трудом выносила и родила Катю недоношенной. В роддоме в одной палате со мной лежала Светлана Молотова. Как это принято у нормальных людей, ее навещал Вячеслав Михайлович. Я же отца не видела и не слышала.
Меня это так задело, что я написала ему письмо, полное обиды. Он ответил. Кстати это было его последнее письмо ко мне. Необычайно теплое.
Это было в мае 1950 года. Я запомнила одну смешную фразу: «Береги дочь. Государству нужны люди, даже преждевременно родившиеся».
В общем, опять «была без радости любовь, разлука стала без печали».
В «Фонде Сталина» нашлось письмо Светланы к отцу, датированное февралем 1952 года. Оно объясняет многое из ее жизни в то время.
«Дорогой папочка! Мне очень хочется тебя видеть, чтобы поставить тебя в известность о том, как я живу сейчас. Мне хочется тебе самой все рассказать с глазу на глаз. Я пыталась, было несколько раз, но не хотела приставать к тебе, когда ты был нездоров, а также сильно занят.
Прежде всего я очень довольна занятиями в Академии общественных наук, там у меня дела идут неплохо, и, кажется, мною там тоже довольны. Это большая радость для меня, потому что при всех моих домашних неурядицах занятия любимым и интересным делом заслоняют собой все остальное. Что касается Юрия Андреевича Жданова, то мы с ним еще накануне Нового года решили окончательно расстаться. Это было вполне закономерным завершением после того, как мы почти полгода были друг другу ни муж, ни жена, а неизвестно кто, после того, как он вполне ясно доказал – не словами, а на деле, – что я ему ничуть не дорога и не нужна, и после того, как он мне повторил, чтобы я оставила ему дочку. Нет уж, довольно с меня этого сушеного профессора, бессердечного «эрудита», пусть закопается с головой в свои книжки, а семья и жена ему вообще не нужны, ему их вполне заменяют многочисленные родственники.
Словом, я ничуть не жалею, что мы расстались, а жаль мне только, что впустую много хороших чувств было потрачено на него, на эту ледяную стенку!
В результате этого события возникли некоторые вопросы чисто материального характера, о которых мне хочется с тобой посоветоваться, потому что больше мне ждать помощи неоткуда (на великодушии Юрия Андреевича держаться неприятно), а у меня все-таки двое детей, сынишка осенью уже в школу пойдет, да еще моя няня старая живет у меня (она теперь на пенсии).
Деньги у меня сейчас есть – еще те, что ты прислал, – так что дело не только в этом. О разных прочих местах, которые тут происходили, я тебе расскажу тоже, они не имеют особого значения.
Так что, папочка, я все-таки очень надеюсь тебя увидеть, и ты, пожалуйста, на меня не сердись, что я тебя оповещаю о событиях post factum, ты ведь был в курсе дел и раньше.
Целую тебя крепко-крепко.
Через несколько лет последовало очередное замужество. На этот раз с сыном близких к семье Сталина людей – Вано Сванидзе. Его родители Александр (родной брат первой жены Сталина) и Мария Сванидзе были по ложному доносу репрессированы и погибли. Светлана в детстве их очень любила и называла дядя Алеша и тетя Маруся. Вано был сначала отправлен в «психушку», а потом на рудники в Джезказган. Вернулся он в Москву только в 1956 году. Закончил истфак МГУ, аспирантуру. Работал в Институте стран Азии и Африки.
Этот брак многим казался странным и распался слишком уж быстро. В архиве случайно попалась на глаза вырезка из газеты «Вечерняя Москва», в которой тогда в обязательном порядке печатались объявления обо всех разводах:
«Сванидзе Иван Александрович… возбуждает дело о разводе с Аллилуевой Светланой Иосифовной…»
Жизнь явно не складывалась. Некоторые близкие к Светлане люди считают ее разрушительницей, вносящей сумятицу и раздоры в отношения между людьми. Может быть, в полной мере это сказалось потом, а тогда 35-летняя женщина просто металась в поисках своего счастья. Конечно, больно ударила по ней кампания по разоблачению и безоглядному очернению отца. Она страдала, замыкалась в себе, а потом, не сумев вынести одиночества, вновь кидалась в очередной любовный омут.
Пророчества сбываются. Князь заморский
Из интервью Светланы Аллилуевой:
«Я хорошо помню начало 60-х. Заканчивалась хрущевская «оттепель». Жизнь моя так и не складывалась. Не радовала и работа. Что-то пыталась писать, переводить. Но все, что называется, «в стол». По пустяковому поводу легла в Кремлевскую больницу удалять миндалины. Ни с кем там не общалась. Только процедуры, столовая и библиотека. В те годы я увлеклась Индией. Много читала Рабиндраната Тагора, книги о Неру и Махатме Ганди. В больнице лежало много коммунистов из разных стран, в том числе и из Индии. Как-то в коридоре я обратила внимание на седого сутулого индуса в очках. Он разговаривал с иностранцами то по-английски, то по-французски. Мне захотелось поговорить с ним, задать несколько вопросов, на которые я не находила ответов. Однажды разговорились. Его звали Сингх Браджеш. Сын богатого раджи. Он жил и учился в Англии, Германии, Австрии, Франции. Мы говорили по-английски. Я представилась ему. Он был потрясен. Я видела это по его лицу. Но он был тактичен и никогда об этом со мной не разговаривал. Наконец-то я встретила человека, который с интересом выслушивал меня. Мне было с ним легко и интересно. Доброжелательный, мягкий, улыбчивый человек.
После больницы меня и Браджеша отправили на поправку в Дом отдыха в Сочи. Мы повсюду бывали вместе, и это вызывало раздражение у партийных функционеров. Некоторые даже отваживались советовать мне быть поосторожнее. Зачем, мол, вам сдался этот индус? По возвращении в Москву мы уже не представляли жизни друг без друга. Он должен был возвращаться в Индию, но обещал, что скоро вернется, будет у нас работать. Как-то он сказал мне: «А вдруг я вас никогда больше не увижу?» Браджеш был неизлечимо болен. У него был хронический бронхит. Я расплакалась, а он стал утешать меня: «Я скоро вернусь, и все будет хорошо». Но не тут-то было. Советские функционеры делали все, чтобы не пустить его в Союз. Ставили палки в колеса, всячески тянули, а он не мог понять, что происходит. Но я-то все понимала. Мне самой нужно было заручиться поддержкой верхов. Я попросила помощи у Микояна. И он помог мне. В начале 1965 года Сингх снова приехал в Москву. Прямо с аэродрома я повезла его в «Дом на набережной», к себе домой. Дети не возражали. Они полюбили его.
Вы знаете, вот теперь я думаю, что Браджеш был единственным человеком, с которым я могла бы прожить всю жизнь в состоянии полного покоя и безмятежности. Он был на 23 года старше меня, умнее, мудрее. Индусы вообще люди другой жизненной философии. Мы решили пожениться, хотя он страшился этого: «Я человек больной, боюсь стать вам обузой…»
В Москве был один загс, где регистрировали браки с иностранцами. Я ездила туда, чтобы навести справки. И буквально на следующий день мне позвонили из приемной Косыгина и попросили приехать. Меня это сразу насторожило. Он встретил меня стоя. Протянул свою вялую руку и начал задавать вопросы о жизни, о работе. Я сказала, что сейчас не работаю. На мне дом, семья, дети. У всех хорошие пенсии, нам хватает. Он начал говорить о том, что понимает, как трудно мне быть в коллективе в годы после смерти отца. Я сказала, что ко мне всегда прекрасно относились, а не работаю я из-за домашних забот… и муж больной человек. Когда он услышал о муже, то буквально взорвался: «Что вы надумали? Вы молодая женщина. Зачем вам этот старый больной индус? Мы все решительно против. Мы не разрешим регистрировать брак. Подумайте, что будет, если он увезет вас в Индию и там бросит. Таких случаев сколько угодно. Оставьте вы все это. Вам нужно быть в коллективе. Ваш индус пусть остается. Живите как хотите, но брак мы регистрировать не дадим». Простились сухо…