Страница 4 из 11
«Да ну?!» – хочется заорать мне. Но рука мужа ложится мне на коленку. Пальцы легонько сжимают кожу, словно предупреждают.
Молчи. Я сам.
– А где вы остановились? – сумрачно интересуется Тимофей. Тянется к тарелке с огурцами. Выуживает самый маленький.
– Хрустят, – откусывая, улыбается он Богдану. – У тети Гали все засолки суперские.
– Мы только сегодня приехали, – встревает в разговор Нина. – В полицию шли, когда на вас в парке наткнулись. Эта красавица, – кивает на меня недовольно, – с Моторной переехала, а телефон отключила. Вот ищи ее потом по всему городу…
В голосе сестры слышится плохо скрытое презрение. Но хуже всего, что она пытается призвать Тимофея в союзники.
Мерзкая гадина. Ненавижу ее!
– Минутку, – выставляет ладонь Тимофей, коротким жестом пресекая разглагольствования Нины. – Я вас не спрашивал, Нина. Ольга Владимировна? – буравит мать взглядом.
– Ниночка все правильно говорит, – охает та, натыкаясь на равнодушный взгляд моего мужа, и добавляет, спохватившись: – Мы примерно на месяц рассчитывали…
Замечаю изумленное лицо сестры. Но Нине удается совладать с собой, натянув резиновую неискреннюю улыбку.
– Да, да, – кивает она.
Но даже мне понятно. Перед нами разыгрывается спектакль. Немного домашних заготовок, а остальное – импровизация.
– С жильем в Шанске вы еще не определились? – уточняет Тимофей, внимательно оглядывая мою родню.
– Есть кое-какие варианты, – театрально вздыхает мама. – Но со своей семьей всегда лучше… В тесноте, да не в обиде, как говорится.
«Она точно решила поселиться здесь!» – охаю мысленно. Перевожу обалделый взгляд на мужа.
– Ну я понял, – усмехается он криво и, повернувшись к Богдану, командует невесело: – Что у нас на Моторной, Дан? Ты клининг вызывал? Квартиру убрали?
– Ага, там все пучком, – не отвлекаясь от тарелки с борщом, рапортует, жуя, Столетов.
– Тогда после ужина отвези туда Ольгу Владимировну и Нину, – замечает Тимофей и лениво поясняет моим родственницам: – Квартира там хорошая. Три комнаты. Вам будет удобно. А к нам милости просим в гости. Надеюсь, такой вариант всех устроит.
– А здесь нам места нет? – с театральной горечью роняет мама. Откладывает в сторону полотенце. Демонстративно оглядывает кухню, которая по размерам не уступает квартире родителей.
Тимофей задумчиво смотрит, будто видит мою мать впервые. Улыбается светски холодно.
– Вы совершенно правы, – кивает он коротко. И всем своим видом дает понять, что разговор окончен.
А я почему-то жду продолжения.
«Уезжайте, – прошу мать и сестру. – Сейчас самое время обидеться, возмутиться плохим приемом и уехать!»
Но мама довольно улыбается и произносит приторно-ласково:
– Спасибо, Тимофей Сергеевич… А то от Леры нашей не дождешься.
5. Я сверху!
Мама…
Никак не могу свыкнуться с этой потерей. Просто в голове не укладывается! Ничего же не предвещало. Сердце здоровое. Могла бы еще жить и жить.
Путала меня с отцом, но главное, была рядом.
И хоть итог предсказуем, как давно убеждает меня Витя, но от этого не легче. Нутро раздирает от боли и выворачивает наизнанку. Душа болит от скорби и одиночества.
Ушла… Насовсем! Никогда не вернется.
«Неужели этот гадский день закончился», – думаю я, утыкаясь носом Лере в макушку. Вдыхаю запах волос, чуть отдающий цитрусовым ароматом. Руки привычно задирают пижамную майку и ложатся на упругие полушария. Пальцы нащупывают соски, мгновенно превращающиеся в горошины. Прижимаюсь всем телом. Ошалело глажу бедро, опускаю руку ниже. И завожусь с пол-оборота.
– Лера, Лерочка, – шепчу я хрипло. – Давай…
Предлагаю, отупело подбирая слова, вихрем вылетевшие из опустевшей башки.
Такое только с Лерой бывает!
Ни от кого так раньше не штырило, как от собственной жены. Желание накрывает с головой, отпуская на покой истерзанную душу. Дикая боль уступает место страсти, хоть ненадолго ослабляя мои страдания. Касаюсь губами шеи, щекочу языком за ушком. Задыхаюсь от желания, когда жена поворачивается ко мне. Прижимается всем телом, а затем, усевшись на мне верхом, ставит перед фактом:
– Сегодня я сверху!
Пятки крепко упираются в мои бедра, а жена постепенно набирает темп. Тяжелая грудь раскачивается в такт движению. А копна волос то и дело падает на довольное Лерино личико. Выгибаясь, она смахивает их в сторону. Лишь на секунду замедляет сумасшедшую скачку и снова ускоряется.
Меня, если честно, пробирает до самого ливера. Внутренняя дрожь нарастает, высвобождая из оков горя наслаждение и счастье.
Закрыв глаза, полностью отдаю себя в руки маленькой наезднице. Только она знает, как лишить меня остатков рассудка. Но стоит девчонке дойти до пика, резко переворачиваю ее на спину. Нависнув тенью, задаю ритм. Немного грубоватый и требовательный. Замечаю, как распахиваются глаза любимой.
– Скажи, – требую я, предчувствуя разрядку.
– Тима-а! – выдыхает жена порывисто.
С последним толчком падаю рядом. Увлекаю жену за собой, укладывая ее на себя. И это особый кайф.
– Ты обалденная, Лера! – признаюсь я, зарываясь пальцами в светлые волосы. И проваливаюсь в тревожную дрему.
И через пару секунд тощим пацаном уже бегу по нашей улице с Витей и Даном. Неожиданно оказываюсь в доме. Том, старом, что отец с матерью перестроили, когда я учился в старших классах. Влетев в маленькую, жарко натопленную кухню, зову маму. Но она куда-то вышла. Вбегаю в комнаты. Тоже нет!
Кричу. Зову ее.
И просыпаюсь от собственного стона.
– Тима-а, Тимочка, – встревоженно смотрит жена. – Тихо, миленький мой.
– Погоди, – укладываю Леру к себе на грудь. Жена тянется ко мне. Покрывает лицо поцелуями.
– Тимочка мой, – шепчет она нежно и решительно одновременно.
– Все нормально, – отзываюсь я эхом. Слегка прикусываю розовое ушко. И снова захлебываюсь от пьянящей близости.
Жена. Дочки. Больше и нет никого.
Морщусь от накатившей боли.
– Может, водички дать? – участливо спрашивает Лера. Косится на тумбочку, куда обычно ставит литровую бутылку воды. Но сегодня там пусто.
Надо бы кулер на этаже поставить, как просит жена. Но я все время забываю. То Анквист, то выборы…
Даже к матери в последний месяц выбирался нечасто. А может, она в себя приходила. Ждала. От этой мысли кровь стынет в жилах.
«Был бы проблеск сознания, тебе бы позвонили», – утешает меня внутренний голос.
– Тим? – тревожится жена.
– Я сам, Лерочка, – вздыхаю я, садясь на кровати. Устало тру лицо. Замираю на мгновение, пытаясь унять бьющие в висках молотки.
– Мне нетрудно, – поспешно заявляет жена. Смотрит так по-детски наивно и преданно.
Мотаю башкой, тяжело поднимаясь. Да и что объяснять?
В гостиной, примыкающей к кухне, окопался Богдан. А тут Лера моя, вся разгоряченная и в одной ночнушке.
И до греха недалеко!
Я, конечно, доверяю жене и лучшему другу, но и рисковать не собираюсь.
Лишнее это.
Натянув тонкие пижамные штаны на голое тело, плетусь вниз.
Зомби, блин!
В полутемной кухне свет падает от дворового фонаря. Делает предметы мягче, а что-то убирает с глаз долой.
Взяв с полки чашку, намытую Ольгой Владимировной, как дурак пялюсь на поблескивающий в полутьме золотой круг посреди синего кобальтового фарфора. Инстинктивно отставляю в сторону. Не хочу пить из посуды, которой касались недобрые руки.
Приоткрыв кран, жадно хватаю губами воду. Утираюсь ладонью, как когда-то в детстве, и будто наяву слышу мамино доброе и насмешливое:
«Босяк!»
Улыбаюсь сквозь слезы.
Твою ж налево, когда я плакал в последний раз? В пятом классе? Поспешно смаргиваю дурацкую влагу.
Мужчины не плачут. Но, честно говоря, на душе паршиво. Мамы нет. А ее чашки сегодня мыла чужая женщина. Кичливая и жеманная.
Такую бы отец с матерью даже на порог не пустили. Уж они-то разбирались в людях. А вот Лера им бы точно понравилась. Жаль, что так и не увидели внучек.