Гений. Оплот

Юджин переходил от одного вопроса к другому, снова и снова пытаясь распутать этот гордиев узел. Взять хотя бы дом Анджелы, который представлялся ему таким милым и чистым, когда он впервые вошел в него; теперь на него легла тень, и эту тень набросил он сам. Но так ли уж он виноват? – продолжал рассуждать Юджин. Теперь уже не оставалось ничего, что он принимал бы за истину. Он метался в заколдованном кругу. Это ли истина? Или это? Или вот то? Но ответа не было. Жизнь казалась неразрешимой загадкой. Иногда она заставляла его стыдиться своих поступков. Вот и сейчас он сгорал от стыда. И вместе с тем спрашивал себя, в самом ли деле он должен чего-то стыдиться. Может быть, это глупо? Разве мы живем не для того, чтобы жить, а для того, чтобы мучить себя упреками? Ведь не он создал заложенные в нем страсти и желания.

Юджин распахнул настежь ставни, и его ослепило сияние яркого дня. За окном все зеленело, цветы распустились во всей своей красе, деревья отбрасывали прохладную тень. Щебетали птицы. Гудели пчелы. В воздухе стоял запах сирени.

«Бог ты мой! – воскликнул Юджин, вскидывая руки над головой. – Как хороша жизнь. До чего она прекрасна!..»

Юджин глубоко вдохнул в себя воздух, насыщенный ароматом цветов. Если бы можно было всегда так жить – вечно, вечно!

Он обтерся холодной водой, оделся, выбрав мягкую сорочку с отложным воротником и темный галстук, и вышел из комнаты бодрый и свежий. Анджела уже встала и ждала его. Лицо ее было бледно, но вся она светилась какою-то грустной красотой.

– Полно, полно, – сказал он, ласково взяв ее за подбородок. – Ну что это!

– Я сказала всем, что у меня болит голова, – шепнула она ему. – Она у меня действительно болит. Ты понимаешь?

– Я понимаю твою головную боль, – рассмеялся он. – Но все будет хорошо, очень, очень хорошо. Какой чудесный день, правда?

– Прекрасный, – грустно ответила она.

– Не горюй, – настойчиво повторил он. – Полно терзаться, все будет чудесно.

Он подошел к окну и выглянул в сад.

– Твой завтрак будет сейчас готов, – сказала она и, пожав ему руку, исчезла.

Юджин вышел из дому и направился к гамаку. Теперь, очутившись среди простора лугов и полей, он испытывал такое наслаждение, такую радость, что от его тревог не осталось и следа. Эти мощные, вечно юные силы обновленной природы, которые он ощущал вокруг себя, заставили его позабыть свой страх перед злом и нравственным падением, страх, которому так легко поддаются смертные. Юджин чувствовал, что молодость и любовь оправдывают все, особенно при взаимном влечении. Почему было ему не взять Анджелу? Почему им не принадлежать друг другу?

Когда Анджела позвала его завтракать, он с большим аппетитом съел все, что она ему приготовила. Он держался с ласковой непринужденностью победителя, Анджелу же, подобно человеку, пустившемуся в опасное плавание, томили страх и неуверенность. Она подняла парус, но куда плывет она, к какой пристани прибьет ее челн? Что сулит ей судьба – смерть на дне озера или блаженство с Юджином в его нью-йоркской студии? Будет ли она жить и познает счастье, или ее ждет смерть и черная загадка небытия? Существует ли ад, как уверяют проповедники, это страшное обиталище погибших душ, воспетое поэтами? Она смотрела на тот же мир, который Юджин находил таким прекрасным, и в самой его красоте ей чудилась опасность.

А между тем ей предстояло еще много-много таких дней. Несмотря на все ее тревоги, запретный плод, которого она однажды вкусила, теперь казался сладостным и соблазнительным. Как только они с Юджином оставались вдвоем, волнение снова охватывало их.

Днем она предавалась своим опасениям, но наступала ночь, в небе загорались звезды, веяло упоительной прохладой, и, покорная зову страсти, Анджела забывала все свои муки. Юджин был ненасытен, она стосковалась по ласке. Малейшее прикосновение его было подобно искре, упавшей на трут. Она уступала ему, твердя, что не уступит.

Родные Анджелы пребывали, конечно, в блаженном неведении. Анджеле казалось удивительным, что самые стены, которые видели ее с Юджином, не кричат о ее падении. В том, что им удавалось много времени проводить наедине, не было ничего странного, так как ухаживания Юджина всячески поощрялись – ради нее же, – но Анджелу даже пугало, что ее грех оставался необнаруженным: то, что можно было объяснить лишь случайностью, представлялось ей зловещим предзнаменованием. Что-то непременно случится, шептал ей какой-то недобрый голос. Ей не хватало смелости, которая была бы под стать ее страсти и в которой она так нуждалась.

Прошла неделя, и хотя Юджин проявлял уже меньше пыла и был до некоторой степени угнетен сознанием, что он, по-видимому, до конца исчерпал свою победу, он все еще не решался уезжать. Ему жаль было покидать этот дом, обрывать медовый месяц, насыщенный красотой и радостью (тем более восхитительной и чарующей, что никто не делил с ними их тайны), но постепенно в нем стала просыпаться мысль о связывающих его цепях долга и ответственности. Ведь Анджела отдалась на его милость, доверившись его чести. Она добилась от него обещания жениться не настойчивостью, не коварными уловками, рассчитанными на то, чтобы завлечь его в свои сети, а лишь сказав, что в противном случае ей придется умереть. Достаточно было посмотреть на нее, чтобы убедиться, что это не ложь. К тому же теперь, когда Юджин добился своего, когда он познал всю глубину ее чувств и желаний, он еще больше оценил ее. Хотя она была старше его, она дышала такой юностью и красотой, что он был заворожен. Ее тело было восхитительно прекрасно. Ее представления о жизни и любви были преисполнены нежности и красоты. Как рад он был бы осуществить ее мечту о блаженстве без ущерба для себя.

Когда его пребывание в Блэквуде близилось к концу, Анджеле пришла удачная мысль съездить в Чикаго, так как надо было сделать кое-какие покупки. Мать не возражала, и Анджела решила ехать вместе с Юджином. Это смягчало тяжесть разлуки и давало возможность обо всем поговорить. Анджела, как всегда, должна была остановиться у своей тетки.

По дороге она снова и снова задавала Юджину вопрос о том, как он будет теперь относиться к ней. Не станет ли он презирать ее за то, что произошло. Он уверял, что нет. С грустью она сказала ему, что только смерть или замужество может сейчас спасти ее.

– Что это значит? – спросил он, прижав к груди золотистую головку Анджелы и глядя в ее печальные темно-синие глаза.

– Если ты на мне не женишься, мне придется покончить с собой. Я не смогу тогда оставаться дома.

Он представил себе, во что превратит смерть ее прекрасное тело, ее чудесные волосы, и с сомнением спросил:

– Неужели ты решилась бы на это?…

– Да, – печально ответила она. – У меня нет выхода.

– Тсс, Ангелочек! – остановил он ее. – Ничего подобного ты не сделаешь. Тебе не придется горевать. Я женюсь на тебе… А как бы ты это сделала?

– О, я уже все обдумала, – мрачно ответила она. – Ты помнишь наше маленькое озеро? Я утоплюсь в нем.

– Что ты, родная, – взмолился он, – не говори так. Это ужасно. Не поддавайся сомнениям! Все будет хорошо, увидишь!

Подумать только, что она будет лежать на дне маленького Оукуни, этого тихого озерца с зелеными берегами и желтыми песчаными отмелями! Подумать только, что этим может кончиться вся ее любовь, вся ее страсть! Смерть ее пала бы на его голову. Эта мысль была для Юджина невыносима. Она пугала его. Такие драмы иногда описываются в газетах со всеми душераздирающими подробностями, но его это не должно коснуться. Он женится на ней. В конце концов, она хороша собой. Ему придется жениться. Самое лучшее – теперь же принять решение. Он задумался над тем, как скоро придется это осуществить. Из семейных соображений Анджела требовала официального бракосочетания: если ее родные и не будут на нем присутствовать, пусть они по крайней мере знают, что оно состоялось. Она согласна поехать с ним на восток – это нетрудно будет устроить. Но они должны сочетаться браком. Юджин так ясно отдавал себе отчет в том, как сильны в ней условности, что ему и в голову не приходило предложить ей что-либо другое. Она не согласилась бы, она ответила бы презрением. Единственной альтернативой для нее была смерть.