Страница 20 из 64
Второй день я злился, чувствуя себя полным идиотом. То крыл себя матом за то, что ушел тогда от Ольги, то убеждал, что все сделал правильно. Потому что нафиг она вообще мне упала, мегера такая. Коза вздорная. Встало на нее? Ну… бывает. Автоматическая бессознательная реакция, когда в полуметре объективно годная попа и не менее годные сиськи, едва прикрытые и плотно обтянутые. Мне все-таки не девяносто лет, чтобы подобные вещи не возбуждали. Но это ничегошеньки не значит.
- Евгений Петрович, можно вас на белый танец пригласить? – подлетела бухгалтер Валечка.
Мы с ней были ровесниками, но, в отличие от Пашки, который всегда всем друг, товарищ, брат и любовник, я держал с подчиненными дистанцию. Только на «вы» и по имени-отчеству. Может, кто-то и считал меня надутым индюком, но хватало и тех, кто хотел бы эту самую дистанцию сократить до нуля. И Валечка в том числе.
Она вздыхала, томно поглядывала из-под опущенных ресниц, выгибалась, прижималась, а я… Наверно, всем еще живущим на свете участникам Scorpions в этот момент сильно икалось за их ну очень долгоиграющие песни. И да, мне внезапно стукнуло девяносто, потому что ни дойки третьего размера, ни прочие завлекательные части женского тела, плотно вжатые в меня, не вызвали абсолютно никакой реакции.
- Прости, братан, - сказал я Пашке, когда медляк наконец закончился и Валечка от меня отлипла. – Мой лимит на нуле. Если сам не справишься, зови на помощь Гиви и Коляна.
- Слабак, - снисходительно хмыкнул тот. – Вали в свою целомудренную постельку. Нам меньше конкуренции.
Утром, зная, что придется пить, я оставил Кота на стоянке и поехал на метро, а сейчас вызвал такси. Во дворе, выбираясь из машины, привычно посмотрел на свои окна – темные, потом на освещенные этажом ниже, и…
Черт, это просто наваждение!
Растрепанные волосы, прилипшие к влажному лбу, приоткрытые губы, твердые острые соски под тонкой тканью…
Да в конце концов, закончится это или нет?
Двери лифта открылись, и я уставился, как баран, на красную пятерку на стене. Случайно палец попал не на ту кнопку? Или… не случайно? Вышел, остановился. Лифт уехал. Шаг, второй, третий – как под гипнозом. Подошел к двери, зачем-то прибавил к девяти пять, получилось четырнадцать. Потом к единице четверку – пять. Как этаж. Что бы это значило?
Абсолютно ничего.
Потянулся было к звонку, но тут из-за двери грянуло двумя пьянющими голосами сквозь такой же пьяный смех: «Парней так много холостых, а я люблю женатого». Допев, одна из них, я не понял, Ольга или нет, заявила, что «все они мудаки, все до единого», а вторая охотно согласилась.
Будь я попьянее, наверно, все-таки донес бы руку до звонка и попытался бы переубедить.
«Привет, девчонки, возьмете в компанию?»
Но… когда ты почти трезв, пьяные бабы – это такое себе. Да и когда наоборот - тоже. Это ты кажешься себе веселым и раскованным, а с трезвого берега – мерзкая пьяная рожа. Ладно бы стартовали одновременно, но, судя по этому хору Пятницкого, мне их точно не догнать.
Впрочем, была еще одна причина, по которой я развернулся и пошел к лифту.
Когда пьяные девушки с таким надрывом поют: «а я люблю женатого», это ж-ж-ж неспроста. Это они наверняка о себе поют. Мало приятного, когда тебя в постели используют в качестве живого вибратора, представляя на твоем месте кого-то другого. Ладно еще, если ты этого не знаешь точно, но тут-то все прозрачно.
И как-то сразу становится все понятно. И почему в твоей квартире, Оля, нет признаков мужчины, и почему ты злая такая. И даже попытки убежать в Тиндер вполне вписываются.
Ну что ж, вольному воля, а спасенным рай.
Я поднялся к себе, разделся, пошел в ванную. Хотел уже включить душ, но в последний момент вспомнил, что слив так и не починил. Вот забавно было бы снова залить ее. Надо все-таки что-то с этим делать, а то совсем в свинью превращусь. И в тренажерку таскаться каждое утро надоело.
И, кстати, Жека, выброси уже эту гадюку из головы. Со всеми ее сиськами и коленками. Хватит. Проехали!
***
Ночью мне приснилась Лиза. Не та, с которой расстался, устав от ее бесконечных капризов и экзистенциальных кризисов. Нет - та, в которую когда-то влюбился по уши и не замечал ничего. Человек не меняется – меняется твое видение. Во сне я видел ее так, как в первые месяцы: милой, нежной, манящей. Но словно голос какой-то шептал в уши: все это скоро кончится. Уже кончилось…
Проснулся в отвратительном настроении и долго лежал, пырясь в потолок. Можно сколько угодно думать, что разлюбил. Но чувства так просто не сдаются. Сопротивляются, цепляются когтями, приходят в те моменты, когда ты особенно уязвим и беззащитен, как усевшаяся гадить собака. Так было с Риткой, так и сейчас. Можно выдирать их, как сорняки, но корни все равно остаются и пускают побеги. Или можно подождать, пока не засохнут сами.
Она мне больше не нужна, я больше ничего не хочу, ни от нее, ни с ней – но почему тогда вспоминается все самое лучшее и всплывают сомнения: а может, поспешил, может, ошибся?
В спортзал я не пошел. Позвонил отцу и провернул многоходовку. В квартире рядом с ними жил сантехник Саныч, забегавший по-соседски за хлебом, солью или соткой до зарплаты. Ну и чинил все, что нужно. После нескольких раундов переговоров Саныч был ангажирован для починки моего слива. Райдер включал доставку в оба конца и оплату по тарифу выходного дня с бонусом в качестве пузыря. Это был, конечно, грабеж среди бела дня, но я уже замахался жить без душа, а терять полдня на вызов штатного сантехника на неделе не было возможности.
Или – как вариант – заявиться к Ольге с полотенцем: можно у тебя душ принять в качестве благодарности за спасение от потопа? Вот бы глаза вытаращила!
Кстати, я даже не заметил тогда, как перешел на «ты». А она не удивилась, что обратился к ней по имени. Совместный труд творит чудеса.
Глупости все это. Никуда я не пойду. Проехали – значит, проехали.
Съездил за Санычем, привез к себе, помогал, пока тот копался под ванной, потом отвез обратно. Зашел к родителям и залип до позднего вечера. За ужином традиционно сцепились с отцом. Он – как ярый радикал-жириновец – доказывал, что пришла пора снова выкатить всему миру кузькину мать, пока еще не поздно. Я выступал за язык дипломатии и был заклеймен «поганым либералом и ренегатом». С кем-то другим после такого даже разговаривать бы не стал, но с батей это были традиционные баттлы, полировка нервов и генерация адреналина.
В первом часу ночи все-таки от них вырвался. Мать уговаривала остаться ночевать, но я уже отвык от своей бывшей комнаты, и, если изредка приходилось там спать, чувствовал себя неуютно. Хотя… лучше бы остался. Потому что не увидел бы того, чего предпочел бы не видеть.
Затолкав Кота в щель, глянул уже привычно на синий Пыж, на темные окна – свои и Ольгины, и тут во двор вполз черный гелик. Вполз и четко вписался в дырку прямо напротив парадной. Стало досадно, что сам не заметил, проехал на автопилоте сразу к своей будке.
С пассажирского места вышел мужик в черном пальто и вытащил из машины… Ольгу. В буквальном смысле вытащил, потому что сама она на ногах не стояла, хихикала глупо и обнимала его за шею.
- Оля, мы уже дома, соберись, пожалуйста, - строго приказал он и наклонился к открытой двери: - Витя, завтра за мной в девять приедешь. Все, давай, спокойной ночи.
Во как!
Ну чего, норм. В самый первый вечер мне показалось, что она… не слишком трезвая. Вчера наверняка с подружкой квасила. Ну а сегодня – очевидно. Однако тенденция. И дядечка ее такой солидный привез, на гелике с шофером. Большой босс? Это он тот самый женатый, интересно? Шофера отпустил, значит, на ночь останется. Класс!
- Молодой человек, - заметил меня босс. - Дверь придержите, пожалуйста.
- О, привет, Женечка! – не удержавшись на высоких каблуках, Ольга еще крепче повисла на своем кавалере. – Федь, это Женя, мой с-с-сосед. Который… ик… меня з-затопил.
Тот только зыркнул коротко и втащил ее в парадную. Я вошел следом.