Страница 41 из 48
Исчезновение сословий привело на деле к их замене на классы богатых и бедных. В итоге новая иерархия оказалась не менее жесткая, чем прежняя. Фактически те же сословия, ибо пробраться вверх по социальной лестнице так же трудно как и всегда. Изменились две вещи. Первая – способ принуждения нижних верхними, из физического он стал экономическим. Именно способом насилия определяется новая иерархия, именно поэтому правят богатые. Ибо богатство ныне, в условиях рынка – это прямое оружие принуждения, а не следствие других причин, как в иерархиях прошлого – сословного происхождения, духовного авторитета или военных успехов.
Разумеется, используется и моральное оправдание своей избранности. Полезно сравнить его методы. Если изначально иерархия оправдывалась воинской честью – силой и мужеством, а сословное насилие обьяснялось особым происхождением – фактически воспитанием и образованием, то экономическая иерархия подпирается идеями либерализма – она есть следствие "свободы" и "справедливой" борьбы, в которой у каждого есть возможности проявить свои личные способности и природные задатки. Верхи, стало быть, просто более талантливы. Отсюда видно, что чем дальше, тем больше лжи требуется верхушке для оправдания собственного существования.
Кроме этого, надо отдать должное верхам, они также всячески изображают свою полезность остальному населению, изза чего то должно забыть о справедливости и продолжать молиться на своих благодетелей. Делается это несколькими путями. Во-1-х, прививается нехитрая мысль, что обществом нужно управлять и никто, кроме верхов на это не способен. Про то, куда и зачем управлять, обычно не говорится, это и так понятно – чтобы низам было хорошо, для чего же еще?! Во-2-х, внушается чувство страха перед хаосом и неорганизованным насилием, а также ненависть в "врагам", которые только и ждут момента, чтобы поработить население. Откуда берутся враги понятно – они же вокруг всегда, с самого начала появления коллектива. В обоих случаях власти идут наперекор прогрессу. В первом случае, они всячески лишают человека автономии и чувства свободы, соблазняя его легким путем к счастью и освобождая от необходимости думать и искать. Во втором они разжигают коллективную вражду, стремясь восстановить первобытный моральный профиль и подменить в мозгах населения вертикальный разрез горизонтальным. К сожалению, эта ложь имеет определенный успех. Человеку массы пока трудно видеть вокруг только посторонних, ему хочется с кем-то ассоциироваться и даже враждовать.
Второе изменение – иерархия стала неформальной. Именно потому либерализм, а точнее его практическая реализация, оказалась шагом назад в движении к свободе. И дело не только в ошибках либерализма или неожиданном расцвете всего худшего в природе человека. Сословная иерархия была легитимной, узаконенной, она покоилась на писаных нормах. Если в конституционной монархии, например, власть полностью, хотя и не обязательно явно, формализована – порядок передачи, процедуры издания законов и т.п. – то ныне, за раздутой формальной ширмой выборности скрывается абсолютно непрозрачная и неформальная власть капиталов. Вследствие этого печального положения дел, выборность власти, которая иначе представлялась бы большим достижением, таковым вовсе не является, поскольку власть, если и выбирается, то вовсе не теми, кто это должен делать. И опять мы видим жизненную необходимость лжи для обеспечения существования верхушки.
– Принудительный эгоизм
Что же такое либерализм? Это победный клич разума, возбужденного победой над "насилием". Свобода показалась ему столь реальной, что углубиться в ее тонкости ему было недосуг. Надо признать, что восторг был вполне уместен – победа над физическим насилием, какой бы легкой она не оказалась в ретроспективе – это действительно выдающееся достижение. Но важно не расслабляться. К сожалению, после напряженной схватки, это необходимо. Разум – не машина. Поэтому, за всякой победой над никогда не устающим детерминизмом, неизбежно следует временное поражение. Ныне это – реванш экономического насилия, пришедшего на смену физическому. Поэтому правильно, видимо, вместо заманчивого, но неверного названия "либерализм", использовать более адекватное – "экономизм".
Экономизм покоится на индивиде, освобожденном от физического насилия. Свобода рынка, ошибочно отождествленная с настоящей свободой, и фактически этим и ограниченная – поскольку все остальные свободы без ресурсов оказываются пустой декларацией – привела к своеобразному экономическому детерминизму, взамен детерминизма войны, сословного гнета и религиозного послушания. Были открыты "обьективные" экономические законы, повышение благосостояния масс и экономический рост стали государственной религией, простое человеческое счастье стало ассоциироваться с личным достатком и уровнем потребления. Экономический детерминизм лишил индивида выбора и вытекающей этики. Важен результат, а не процесс, деньги, а не труд, связи, а не честность. Те, кто не смог добиться результата экономически, добиваются его любыми иными способами, включая государственное перераспределение. Активная часть общества погрузилась в групповую борьбу за ресурсы отбросив последние остатки "деловой" этики.
Веская причина реванша и засилья экономического детерминизма – неочевидность механизмов экономического насилия. Если физическое довольно просто и понятно, с ресурсами дело обстоит трагически сложно. Неочевидность подорвала доверие к посторонним – класс этих людей начал стремительно исчезать. А как хорошо все начиналось! С мирным договором, ликвидацией иерархии и установлением демократической процедуры социальная война вроде бы кончилась, сословия исчезли и формально все превратились в нормальных людей, относиться к которым можно и без альтруизма, и без эгоизма. Но увы – поскольку война лишь перешла в иную плоскость, обыкновенный человеческий альтруизм сменился "взаимным", т.е. банальным расчетом. И если альтруизм между посторонними действительно неуместен, эгоизм – по той же самой причине – оказался весьма востребован. Своих нет, зато есть чужие. Посторонние исчезли, превратившись в конкурентов.
"Свободный" рыночный обмен лишь обслуживает иерархию – он становится вынужденным и направленным на продвижение вверх. Поскольку обмен индивидуален, эгоизм превращается в средство борьбы, как и во времена первобытного выживания, но уже без аккомпанирующего альтруизма, что сильно портит картину. Особенно в голове индивида. Хотя экономическое насилие не сильно слабее физического, либеральная пропаганда внушает ему, что он полностью свободен – и рассудок его молчит. Но настоящая свобода не требует эгоизма. Получается, что эгоизм навязывается человеку против его разума, совести и воли, навязывается самой экономической действительностью, в которую он вступает будучи убежден пропагандой в свободном выборе профессии, карьеры и возможности достижения любого успеха. Обманутый индивид отождествляет свободу с экономическим результатом, потому что только он дает возможность быть независимым в условиях иерархии. Налицо подсознательная подмена высокой моральной цели тривиальной экономической победой. В результате человек стремится к деньгам и экономическому насилию, полагая, что стремится к свободе и счастью. При этом наиболее совестливые презирают себя, потому что чувствуют полную аморальность подобного поведения, противоречащего как морали, так и этике.
Равно отвратительно, что власть, принявшая выборную форму, получила неожиданную моральную поддержку. В условиях войны, хоть и экономической, необходимы воеводы – кто-то должен организовать боевые действия по защите внутреннего рынка и атакам на внешние. И здесь власть с готовностью демонстрирует свою "полезность". Впрочем, ей удается обманывать не всех. А потому открытое физическое насилие до конца не исчезло, маргинальные группы еще используют его, оправдываясь очевидной несправедливостью.