Страница 37 из 48
Полезно уточнить, что высота этой точки – не в труде на собственное благо как таковом, а в новом свободном и независимом производителе, в переходе от насилия с целью присвоения к товарному производству, которое в условиях массовой бедности принесло пользу всем, способствовав совершению экономического рывка цивилизации. Вероятно, ненасыщенность первых рынков позволила возникнуть благоприятному сочетанию собственного труда и общего блага, когда еще не возникла жестокая конкуренция, стимуляция спроса и потребительские кредиты. В этих условиях деньги были ближе к своей реальной ценности и труд, даже приносящий прибыль, имел все шансы быть не только свободным, но и морально похвальным – труд на себя превращался в труд на общее благо. Конечно, его моральность не была простым следствием рыночных условий, она была следствием честности в труде и обмене – что разумеется, не обязательно являлось массовым явлением. Однако, если в основе репутации аристократии, ее главной моральной ценностью была честь, то в случае производителя, предпринимателя – честь заменяется честностью. Доброе имя – основа доверия и база деловых отношений.
Разрыв сословных связей, прогресс в транспорте и производстве, рост населения и торговли привели к накоплению богатств и расцвету городов. Жители городов наслаждались большей свободой – независимостью от соседей, выбором супругов, профессии, работы и досуга, свободой передвижения и развлечений. Городской житель свободен потому, что он живет среди незнакомых, он становится частью публичного пространства. Жизнь в городе – это постоянный компромисс и договор, это свободные обьединения и гражданское общество, это путь к выборам власти.
– От сословий к равенству
Накопление ресурсов у низших классов, а также улучшение военных технологий, отчего военная сила перестала быть привилегией верхушки, приводят к росту самосознания и самоуважения огромных масс людей. Обостряются межсословные отношения, которые приобретают определенное сходство с враждой коллективов, чему также способствует тотальная и беззастенчивая эксплуатация. Человек все сильнее ассоциирует себя со своим классом – появляется классовое самосознание и ненависть к чужим. Вспыхивают восстания, плодятся секты. Кипит духовная жизнь, появляются гуманисты и утописты, множатся пророки, угадывающие альтернативу несправедливости в примитивном общинном равенстве – видимо благодаря генетической памяти о золотом веке? Не отстает и философия, прочно вставшая на платформу прав простого человека и озаботившаяся словами "равенство" и "социальная справедливость". Отдельная роль, усугубленная ростом грамотности населения, принадлежит художественному творчеству. Оно становится реалистичным и одновременно сплошь вымышленным, доведенным до крайности. Мастера слова используют вымысел, чтобы показать всю сложность человеческих отношений, обострить моральный конфликт и в конце концов поставить жирную точку в дискуссии о том, что так жить нельзя. Повествование – от текстового до изобразительного – превращается в моральное исследование. Не забудем о науке. Свобода окрыляет разум и ведет к пересмотру главного суеверия. Природа – не бог, а лишь законы, только и ждущие чтоб их открыли. На место бога претендует человек.
Таким образом, ядро культуры кипит возмущением, выливаясь в широкие массы и ведя дело к отказу от насилия, освященного религией и традициями. Выветривание из голов мифов с суевериями и расширение количества посторонних оказывает влияние на отношение к иерархии – она перестает вызывать какие-либо сакральные чувства. Моральное основание иерархии заменяется моральными идеалами, все более напоминающими равноправный договор. Накопление письменной культуры приводит к тому, что вместо происхождения начинают цениться способности, а личная благодетельность становится важнее наследственного благородства. Культура освобождает человека, делает его самостоятельнее. Появляется автономная этика свободного человека, требующая возможности свободного передвижения по иерархии – т.е. пока еще новые нормы ее построения, более справедливые. В отсутствии этой возможности, имущественное неравенство, а затем и богатство вообще, все больше воспринимается как морально недостойное, неправедное. Вместо этого начинает расти ценность разума, образования и профессионализма, почетность продуктивной деятельности и порицание праздности. Уважение к людям все больше базируется на трудовых и творческих успехах, а не на занимаемой ступеньке социальной лестницы или размере банковского счета. С ростом уровня образования и карьеры, растет ответственность, авторитет и моральные требования к человеку. Вот-вот наступят времена, когда быть богатым станет по-настоящему некрасиво.
И вот – ура! – справедливость все больше воспринимается массами как полное моральное равенство, требующее уничтожения иерархии. Кривая на рис. 1.9 становится почти горизонтальной. Ценность коллектива, когда-то сосредоточившаяся на вершине иерархии, а затем стекшая на ее нижние этажи, наконец накрывает поровну всех – каждый становится достоин уважения просто как личность. Сословная, иерархическая честь превращается в человеческое достоинство, которым отныне наделен каждый и которое не требует специальных знаков отличия или подтверждающих церемоний. Эта динамика подтверждает универсальность справедливости и обьективность нашего подхода к универсальности, потому что конечная причина этих изменений – рост взаимопонимания между людьми. Мы видим тут как преодолеваются биологические иерархические механизмы, которые принципиально противоречат свободе. Несмотря на то, что за долгое биологическое время преклонение перед силой успело отложиться в гены, а за период первобытного почитания богоизбранных успело превратиться в пресмыкание, разум оказывается способен на освобождение от всего этого груза.
– Роль благосостояния
Моральное равенство и вытекающие нормы сделали возможным честную торговлю и производство, инновации и исследования. Жить стало легче, жить стало богатей. Но не перепутана ли здесь причина и следствие? Может, все наоборот? Неспроста столь многих привлекает идея экономического или технологического детерминизма – научно-технический прогресс, который происходит как бы сам собой, ведет к росту производительных сил и общество послушно подстраивает свои институты под требования всемогущей экономики. Иными словами, может это исследования привели к изобретениям, те – к производству, то – к торговле, та – к праву, а то – к этике? Разумеется нет. Этика не вытекает из права, потому что этика не появляется из-под палки. Право не вытекает из торговли, потому что торговля без права, хотя бы неформального, невозможна. Торговля не вытекает из производства, потому что производить, уже не имея возможности продавать, бессмысленно. И наконец, изобретать то, что не может быть примененным, незачем. Ну, а творчество без свободы невозможно, это знает каждый. Все изобретения делались свободными и хоть немного образованными людьми.
Но эта очевидная логика, однако, оставляет открытым вопрос – а не влияет ли материальный прогресс и рост благосостояния в свою очередь на развитие этики? И да, и нет. Во-1-х, очевидно, что нищета и отсутствие самого необходимого никак не способствуют этике. Нищета может способствовать морали – сплоченности и взаимопомощи членов некой целеустремленной группы, причем морали, возможно, и принудительной. Но явно не этике – голодный человек не помышляет о свободе. Тогда может, в противоположность нищете, этике помогает благополучие? Действительно, обеспеченные люди менее зависимы от соседей, друзей и общины. И если в этих условиях коллективистская мораль никому больше не мешает, то наверное улучшаются этические нормы? Но на самом деле – кто защитит богатых? Кто сохранит их собственность? Обеспеченность сама по себе никакой роли не играет, вся она – лишь следствие устоявшихся норм, возможности безнаказанно копить и жиреть. Богатый на самом деле сильнее зависит от коллектива, чем бедный – он не только рискует умереть с голоду, но и потерять свои накопления! Вот почему богатый, если он не дурак, не рвется к свободе, а льнет к власти и задабривает бедных. Неравенство не может служить источником этики.