Страница 8 из 12
Несколько минут – и готово. Борис отослал Владимира с письмом:
– Возвращайся минут через десять, – сказал Борис.
Ягайла внутренне взвыл: «Невысоко же ты ценишь мое время!»
Борис повернулся к Ягайле. Большой человек вмиг преобразился. Лик тайного властителя Гардарики был грозен: брови сведены, губы поджаты, глаза недобро блестят. Борис выставил вперед здоровенные кулаки и потряс ими перед лицом посла.
– Ну что, полушки, воевать будем? – рявкнул царский шурин.
Ягайла отпрянул. Он не ждал такого выпада; судорожно закопался в мыслях, но ответ никак не подворачивался. Как воевать? Зачем воевать? Он ждал чего угодно, но не открытого вызова.
Борис от души расхохотался и похлопал посла по плечу.
– Ух, видел бы ты себя! – утирая слезы, сказал Борис. – Уморил. Я особа не царская, мне всякие вольности позволительны. Иногда и шутку учинить не грех.
Ягайла придерживался иного мнения, но спорить с Борисом не стал.
– Садись, чего стоишь? В таком-то месте можно про этикет забыть. Тебя же Ягайлой зовут? Так вот, Ягайла, – продолжал Борис, – я человек прямой. Мне скрывать нечего. Я прожил большую жизнь и, Царица даст, проживу еще. На жизненном пути у меня не все получалось. Вот, например, грамоте так и не выучился. Наверное, уже никогда и не соберусь, время надобно, а его всегда маловато, – Борис со вздохом похлопал рукой по бумаге. – Зато я научился самому главному: умею по лицу понять, что у человека на уме. Ты человек разумный, это сразу видно, поэтому я с тобой по-простому. Я весь твой приём устроил, чтобы ты понял, как у нас сейчас все складывается, и чтобы показать, какое у нас с тобой во всем этом место. На троне – младенец, пусть и во взрослом теле. Страна разбита и разграблена Волком и его волчатами. Мы только-только начинаем кое-как восстанавливаться, но народ, и без того бедный, обобран до нитки и готов на всякие зверства.
– Это я уже на своей шкуре испытал, – обиженно вставил Ягайла. – Вчера на рынке жене шубку купил, сбил цену до шестидесяти кун, обрадовался, а потом на улице остановили лихие люди, забрали и шубку, и все деньги, что остались.
Борис покачал головой, не сводя цепких глаз с посла.
– В столице, посреди белого дня! Я скажу своим, чтобы дозор вели лучше. А что за шубка-то? Какого меху?
– Лисьего.
– Лисьего! – Борис отчего-то хлопнул кулаком по столу. – Лисьего, значит. Погоди-ка, погоди, сейчас вернусь. Посмотрю только…
И вышел стремительно и размашисто – в ту маленькую дверку, которую Ягайла заприметил еще со входа. Мысленно подготавливаясь к новым чудачествам, посол терпеливо ждал. Борис вернулся довольно скоро, так же стремительно, как ушел. В руках у него была нарядная лисья шуба – точь-в-точь вчерашняя.
– Мои молодцы поймали одного дурака вчера, он с этой шубкой шел. Спросили, откуда у такого несолидного лица такая шубка. Он ответить не смог, полез драться. Вот и без шубки остался.
– Он рыжий был?
– Не знаю, – Борис пожал плечами. – Мои не сказали.
Ягайла хотел спросить, не нашлось ли на лиходее денег, но, получив шубку из рук Бориса, забыл обо всем на свете. Все-таки удастся жену порадовать! Черт с ней, с переплатой! Шубка все-таки чудо как хороша! Жена будет в восторге, а для Ягайлы ее милость была чуть ли не важнее Казимировой.
Ягайла сердечно поблагодарил Бориса, тот только отмахнулся: пустяки, мол. Меняется, меняется Гардарики! Поворачивается лицом к цивилизации. При Василии такая доброта была немыслима.
– Нам бы пожить тихонько, – продолжил прерванное рассуждение Борис, – свои затруднения поразрешать, свою кривду распрямить. Воевать нам ни к чему. Казна пустая, люди побитые. Для Полыни – самое отличное время, чтобы напасть и отщипнуть себе лакомый кусочек. Был бы я на месте Казимира, так бы и поступил. Но мы с тобой, Ягайла, люди маленькие, и о таких же маленьких людях помышлять должны. Я потому встречу тебе здесь назначил: богатство – оно где-то там, за стеною, а нам с тобой – пыльные комнаты и тёмные делишки. Мы с тобой между двух огней: взбунтуется народ, нас побьют, а царя не тронут. А коли бунт переживем, с нас, скромных управителей, голову снимут: не уследили, мол. Так и мечешься между рубиновой шпагой и дубиной. А суть ведь одна: что венценосцу радость, то землепашцу смерть. Нам бы, Ягайла, свои дела поделать, да чтоб никто не мешал. И это ведь, брат, прямо от тебя зависит. Что ты своему королю передашь, когда приедешь? Что царь наш дурак и страна обескровлена, что самое время в бочину соседям вцепиться? Или что царь простоват, но держава крепкая и воевать сейчас – увязнуть и только людей положить? Мы, Ягайла, Старгородскую землю не отдадим, но и границу с Полынью тревожить не будем. А если Полынь нападет, Царица даст, отобьемся. У нас с королевой Альбиной крепкий союз, она сразу во всем разобралась, меня братом зовет. Ну что, Ягайла? У меня память хорошая, я и доброе, и злое долго помню. Я к тебе со всем сердцем, – Борис кивнул на шубку, – а ты ко мне как? Что передашь Казимиру?
Ягайла взвешивал и потел – от лисьей теплоты и от тяжести выбора. В такие вот моменты, в таких жалких декорациях, в духоте и поту и пишется история. Борис, конечно, наговорил лишнего, многое – в ущерб себе, но кто его знает, что там у этого пройдохи на уме. Перед мысленным взором посла неслись отвратительные картины войны: он как-то раз из куражу съездил на поле брани, насмотрелся – и с тех пор надеялся, что больше там не окажется. А еще в воображении посла вяло текли награды, которыми скупой Казимир одарил бы главу посольства за правдивые новости: какое-нибудь хвалебное прозвище да несколько золотых. Знак равенства между этими картинами никак не вырисовывался. Была у Ягайлы и другая причина не желать войны: сын его уже вошел в возраст и по всем правилам должен был бы отправиться рисковать жизнью, чего Ягайла по-отцовски хотел бы избежать.
Борис говорит дело, решил Ягайла. Губить народ, чтобы Казимир плотнее покушал, – распоследнее свинство.
Посол решил в полной мере отплатить доброму человеку:
– Спасибо, Борис! Спроси у любого в Полыни, хочет ли он воевать, только если не спьяну, каждый ответит, что за господские интересы умирать неохота. Даже Казимиру война не нужна. Его подбивают на брань магнаты, в особенности воеводы Шкловский и Бурковский. Они хотят разжиться поместьями на Смолянской земле и на Старгородчине. Старгород – это порт, это торговля, выгоды очевидные. И поэтому помимо меня и посольства, так сказать, явного, Казимир отправил к вам посольство тайное: в Глухов, к Алексею. О чем там будут говорить, не знаю, но догадаться несложно.
Выдав государственную тайну, Ягайла вытер лоб: как будто тяжелое дело сделал. Посол отложил шубу на стол, чтоб не так жарко было, и начал быстро повторять и взвешивать в голове каждое сказанное слово. Что же такое сейчас он сделал? Спас тысячи жизней или сгубил одну-единственную? Или никого не сгубил? Или, наоборот, никого не спас? Никакого риска для Полыни он в этом не видел, сейчас разоренная Гардарики опасности не представляет, а коли поможет Царица и гардары сцепятся между собой, то и подавно. Воевать Борису не с руки. Война – это деньги, а денег мало, Василий опустошил казну. Трясти с бедняков налоги – подписать себе смертный приговор. Люди Алексея, если они не совсем скудоумные, взбаламутят народ и скинут дурака-царя и этого плутня-наместника. Нам, то есть мне, война тоже без надобности. Про Альбину он, конечно, брешет, что ей этот медвежий угол? Нам бы из-за ситуации в Нордланде лучше северную границу свою укрепить, а Шкловский и Бурковский без гардарских земель не обеднеют. Вроде бы все к лучшему. Подождем, а там посмотрим.
Борис принял весть о тайном посольстве к сопернику с завидной выдержкой. Может быть, уже узнал от каких-нибудь своих дознатчиков? Да и кто-то из полынян мог такие вести с удовольствием продать: такое не раз случалось и непременно случится еще.
Царский шурин улыбнулся, сквозь бороду поскреб подбородок и подмигнул послу.