Бог-без-имени

Следы-отражения макафика упорно забирались все дальше в темную область. Мтаг не останавливался. Кряж мрака тем временем вырос на неимоверную высоту и навис далекими, грозными тучами-бастионами. Шагая, Фьольвир с тревогой ждал, когда впереди обозначится граница изначальной тьмы. Он не знал, как она выглядит и есть ли вообще, но надеялся, что макафик не зайдет так далеко.

То и дело сгустки тьмы хищными кляксами проступали в сумраке. Их становилось все больше. Все труднее было дышать. Фьольвир сжимал топорик так, что заболели костяшки. В очередной раз шагнув ногой в штире, он, наконец, обнаружил, что Мтаг прекратил двигаться и замер в сотне крафуров впереди. Отражения рассеялись. Фьольвир без труда разглядел рядом с макафиком высокую наклоненную фигуру, более темную на фоне оплывающей горы мрака. Существо казалось заключенным в беспросветно-черный хельк, повисший на узких плечах и сливающийся с окружающим пейзажем.

Шкатулка сияла. Мтаг протягивал ее существу. Допустить этого Фьольвир никак не мог.

‒ Эй! ‒ крикнул он.

Расстояние до макафика уместилось во вдох и выдох. Дальше уже рука пошла сама, и лезвие топорика подрубило шею Мтага у основания черепа. Тот не успел обернуться и только выкатил удивленный глаз.

Потом ‒ рухнул.

‒ Сделка отменяется, ‒ сказал Фьольвир.

‒ Сделка совершилась, ‒ прошелестел тихий голос.

Фигура повернулась, взвился край хелька, и тьма вокруг пришла в движение.

‒ Стой! ‒ крикнул Фьольвир.

Глава 14

Фигура остановилась, словно ослышалась. Кто-то командует ей? Кто-то смеет кричать на нее? Что за герой? Хельк встрепенулся, фигура неуловимо переменилась и, вытягиваясь, наклонилась к Фьольвиру.

‒ Ты смел, человечек, ‒ произнесла тьма, вглядываясь в смельчака чуть светлыми провалами глаз. ‒ Сделка совершилась. Макафик получил свое, я получила свое.

‒ Ты не должна! ‒ крикнул Фьольвир, привставая на носок, чтобы казаться выше.

Правда, меряться ростом с тьмой было бесполезно. Даже если бы на Фьольвира забрался его двойник, а на двойника ‒ усач с ковра у арки, а на него ‒ Мтаг и Унномтюр, они все равно не достали бы до ее макушки.

Но все же, на одном носке ‒ мнилось, что почти вровень.

‒ Ты должна отдать!

‒ Должна?

Казалось, тьма всерьез задумалась.

‒ Давненько я не слышала, что кому-то чего-то должна, ‒ прошелестел смешок. ‒ Это могло бы сказать мне Боросово семя, взявшее себе имя Йорун. Мог бы прорычать Стергрун. Мог бы прошипеть ничтожный червяк Хэнсуйерно. Могли бы пропищать их глупые жены. Но чтобы безвестный человечек…

‒ Я ‒ Фьольвир! Фьольвир Маттиорайс!

‒ О!

‒ Сын Магнира и геро…

Фьольвир перенапряг горло и закашлялся.

Тьма, склонившись, изучала его, распустив тонкие узорчатые завитки и стремясь то ли оплести, то ли всего лишь коснуться.

Впрочем, завитки быстро втянулись обратно в хельк.

‒ Ты мне не интересен, Фьольвир Маттиорайс, ‒ выпрямляясь, сказала тьма.

‒ Постой. Выслушай, ‒ попросил Фьольвир.

Фигура качнулась.

‒ Ты не можешь мне ничего предложить, глупый человечек. Ни как воин, ни как раб ты мне не нужен. А жизнь твою я возьму и так, не сейчас, так чуть позже. Предлагать ее мне не надо.

‒ Я расскажу тебе о тебе!

‒ Что? ‒ Тьма рассмеялась. ‒ Что ты мне расскажешь, человечек?

‒ Что ты получишь, если оставишь шкатулку у себя!

Тьма вздохнула. Хельк плеснул краями. Мрак вокруг загустел, а кряж поднялся еще выше.

‒ Я получу все, человечек. И всюду буду я.

‒ Но это будет не победа!

‒ Почему же?

‒ Потому что это обман!

‒ Нет разницы, человечек. И не кричи, я прекрасно тебя слышу. Любая победа, какая бы она ни была, есть победа. Убит враг в бою или сдох в постели в изгнании, упал с лошади или пронзен случайной стрелой ‒ все одно. Боросово семя держало меня в заточении многие тысячи лет, и не мне печалиться, если оно само себя со всем своим мерзким выводком из помощников и слуг посадило в шкатулку, как в клетку.

‒ Погоди! ‒ выставил руки Фьольвир. ‒ Послушай. Сломаешь ты двери, выйдешь, пожрешь все. Что дальше?

Тьма хмыкнула.

‒ Ничего. Дальше только я.

‒ А дальше?

‒ Что за глупый вопрос, человечек?

‒ Просто я думаю, что дальше у тебя не будет цели, ‒ сказал Фьольвир. ‒ Ведь если все будешь ты, тебе незачем будет жить.

‒ А я и не есть жизнь, ‒ наклонилась к человеку тьма, сверля его светлыми пятнышками глаз. ‒ Я есть тьма, глупец. Я погашу все мирки, что настрогали эти недоумки, превращу все в спокойное ничто, без всплеска света и жизни. И, поверь, это доставит мне ни с чем несравнимое удовольствие.

‒ А потом тебе станет скучно, и ты сама откроешь шкатулку!

‒ Нет.

‒ Да!

‒ Упрямый ты человечек. Ну, может быть. Через миллион лет. Хотя я согласна, что одолеть Боросово семя в открытом сражении было бы много приятнее.

‒ Так давай! ‒ крикнул Фьольвир. ‒ Чего тебе стоит?

‒ Они слишком сильны, ‒ нехотя признала тьма. ‒ Им не одолеть меня, но и мне не одолеть их. Мне нужно подкопить силы.

‒ Так копи! Кто тебе мешает?

‒ А они будут копить свои?

‒ Это честно.

‒ И шкатулку я должна отдать тебе?

Фьольвир кивнул.

‒ Ты забавен, человечек, ‒ прошелестела тьма. ‒ Фьольвир Маттиорайс. А хочешь, я расскажу тебе кое-что?

‒ Расскажи.

Темнота облепила на Фьольвира, полезла за пазуху, в волосы, в глаза.

‒ Ты мертв, человечек, ‒ дохнула она в лицо. ‒ Ты мертв, убит кааряйнами там, в своем Бьеннтестаде! Ты лежишь у ворот, со стрелами в спине и в ноге, со вспоротым боком и раскроенной ладонью. Ты мертв, уже несколько мгновений мертв, но твой мозг еще жив, и он, угасая, породил забавную иллюзию, заставив тебя поверить в то, что ты выжил, что тебя спас некий безликий божок Унномтюр, потому что нуждался в герое.

Боги придумали для тебя шкатулку, гнусного макафика и тонкий путь с ключами. Да, человечек, да, придумали, чтобы твоя боль и злость от кровожадного убийства угасли и не затекали, не портили их мирки. Ты ‒ герой, человечек, значит, беги, спасай, не думай.

В преддверии смерти время течет, как патока, как густой мед, собираемый вами для косматого Аттитойне, медленно, почти незаметно. В одно мгновение умещаются часы, дни, недели. Ты мертв, но плывешь в море на утлой лодчонке, сражаешься с Коггфальтаддиром, пробираешься по горам и равнинам в поселки, преследуешь макафика, который, как ни удивительно, оказывается всегда рядом, но все же недосягаем.

Ты мертв, но еще живешь внутри себя. Пожалуй, через сомнения и страхи вырастаешь в настоящего героя. А как иначе? Богам, видишь ли, нужны мертвые герои. Нет страданий, нет отчаяния и богохульства, нет разрушительной энергетики насильственной смерти. Да, человечек, тебе дарят иллюзию, такую же, как и Тааливисто.

И вот теперь ты стоишь напротив меня, чтобы сразить и освободить их. И, конечно, я тебе подыграю. Вонзи в меня топорик, и я загнусь, сложусь, растаю, ты возьмешь шкатулку и выберешься за дверь, исполняя свою геройскую миссию.

Но знай, ты ‒ мертв. Ты ‒ мертв, Фьольвир Маттиорайс! И последние крохи жизни с тенью дыхания покидают тебя сейчас! Вот правда, человечек, настоящая правда про жизнь и смерть героя. Как она тебе?

Тьма отступила. Фьольвир, склонив голову, стоял неподвижно. Казалось, что жестокие слова превратили его в камень. Потом он все же пошевелился и издал странный звук, засмеялся и тут же оборвал смех.

‒ Не сходится, ‒ сказал он, подняв взгляд на тьму.

‒ Что не сходится? ‒ спросила тьма.

‒ Если я мертв… умираю… То боги не могли играть мной, потому что их пять лет уже нет. Не сходится.

Фьольвир улыбнулся.

‒ И еще, ‒ сказал он. ‒ Если это мои фантазии, что я герой, и все прочее, Унномтюр, чудовища, макафик со шкатулкой, то ты… Ты не должна была говорить мне о том, что я мертв, это ведь моя фантазия, и ты действуешь так, как я захочу. А ты вдруг решила мне ‒ правду.