Страница 19 из 76
— Что именно, моя госпожа?
Не подпрыгнула только потому, что мою талию опоясывали сильные руки Алэра, они же помогли мне развернуться. Все наполненные возмущением фразы разом позабылись, когда, обернувшись, увидела мускулистую шею лорда. Так маняще беззащитно билась на ней синеватая жилка, которую я полюбила целовать. На груди, словно вытесанной из камня, блестели капли пота, которые хотелось смахнуть ладонью, одновременно ощущая неистовое сердцебиение.
— Чем вызвано твое негодование, моя эра? — в словах слышится насмешка, но в глазах застыло ожидание.
Отругав себя хорошенько, разумеется, мысленно, выдала:
— Вот это твоя армия? — указала на суетящихся за спиной воинов. — Не удивительно, что ты не желаешь воевать с Беккит!
— А с чего ты решила, — он не показал мне своих настоящих чувств, и глаза его опять стали напоминать кристаллы вечных льдов, — что здесь находятся все мои люди?
Запуталась окончательно, потому как вспомнила, что Беккитта опасалась в открытую нападать на Нордуэлл, и значит на то, у нее имелись весьма веские причины. Выходит, что это я снова ошиблась, неверно оценивая своего супруга, не имея возможности понять его замыслы, которыми он не собирался делиться со мной. Он стиснул зубы, усмиряя гнев, протянул руку и повелительно произнес:
— Идем!
— Что меня ждет? Намекни, хотя бы, — одна моя ладонь была зажата, точно тисками, его крепкими пальцами, а другой рукой я безуспешно пыталась придержать подол платья, чтобы успеть за размашисто шагающим мужем.
— Что ты выбираешь: боль или наслаждение? — задал он вопрос, не поворачиваясь, вынуждая размышлять о своей дальнейшей участи.
«Боль? Наслаждение?» — припомнила все, что было: и смелые ласки, и пьянящие поцелуи, и восхитительный аромат распускающихся цветов на могучих деревьях — хранителях этого места. Наслаждение! От этого воспоминания стало жарко на пронизывающем осеннем ветру. Все внутри затрепетало, дух захватило от предвкушения, и я едва не застонала, делая судорожный вдох. Ир'шиони обернулся с победной улыбкой на красиво изогнутых устах. Я вновь проигрываю ему, отдаю душу демону, становлюсь послушной в умелых мужских руках! За этой мыслью неизбежно последовала другая, как день неизбежно сменяется темной ночью. И пришедшая мысль была столь же темной и неотвратимой, отчего вслух я почти выкрикнула:
— Боль! Я выбираю боль!
— Твое право! — от этой короткой фразы повеяло стужей, но я не дрогнула, показывая ему и всем прочим, что не сдамся.
Роща ильенграссов являла собой унылое зрелище — воплощение моих ночных кошмаров. Черные деревья, земля, залитая их темным соком, будто гноем из раны, опавшие листья и высохшие ягоды. Это царство тьмы и холода! Изо рта вырывается пар, в горле першит, пока тороплюсь за эрт Шераном, скользя по темному льду. В вышине волнуются вспугнутые вороны, каркают, предрекая Нордуэллу и его жителям скорую гибель. Хочется зажать уши, и я мечтаю о том, чтобы эти птицы заткнулись. А еще лучше взять топор, вырубить все эти грыровы деревяшки, расколоть на части, сжечь, чтобы не отравляли воздух и не пачкали землю. А затем с наслаждением поднять арбалет и выпускать один болт за другим, пронзая воронов насквозь, чтобы замолчали навеки.
— Знаешь, как пахнут трупы? — поинтересовался супруг, толкая меня к необъятному стволу самого первого из выросших здесь деревьев, старожилу рощи.
— Ненавижу! — стиснула руки в кулаки, вложив в этот крик все свои чувства.
Демон, прерывисто дыша, встал напротив меня, и я в полной мере, буквально физически ощутила его напряженный, невыносимый взгляд. Захотелось сбежать, спрятаться, да хотя бы прикрыться ладонями. Вот только не ушла, ибо хищник, которым был лорд, никогда бы не пощадил загнанную добычу, жертву, почувствовав ее страх и слабость.
Безмолвно наблюдала за своим врагом, а он неотрывно следил за мной, читал все мысли, проникая в душу, выжидал. Ир'шиони, пусть и полукровка, сочетающий в себе лучшие черты людей и демонов неба. Безумно красивый, той, животной красотой, от которой кровь стынет в жилах, но тут же тает и течет по венам, как огненная Меб, стоит подумать, что ты можешь обладать этим зверем, пусть и ненадолго. Он пугает и околдовывает одним только взглядом, как сейчас, не делая попыток подойти и задеть меня. И я снова, будто в центре бури, когда противоречия разрывают на части! Стою, гордо выпрямившись, усилием воли сохраняя самообладание, а душа горит, терзаемая бушующим огнем, разожженным проклятым демоном.
— Даю тебе последний шанс, Ниа! Мы уже выяснили, как ты относишься к моим ласкам, потому меня приводит в ярость твое необъяснимое сопротивление!
— Тебе никогда не понять, что значит быть рабом! Как бы ни назвали рабство, в каком бы замке я ни жила за последние годы, как бы ни пытались сделать из меня рабыню: грубостью или ласками, для меня все одно — плен!
— Нордуэлл станет для тебя тем, что ты изберешь сама!
— И ты мне это позволишь?
— По-твоему быть моей женой, то же самое, что быть пленницей Беккит?
— Разве есть разница? И ты, и она только приказываете, что мне делать!
— Я устал повторять одно и тоже! Потому еще раз спрашиваю: «Боль или наслаждение? — он нетерпеливо рычит, и, понимая, что пожалею, в пику ему, все же выкрикиваю, уверенно глядя в лицо эрт Шерана:
— Боль!
В глазах Алэра полыхает неутомимое пламя, в них не остается ничего человеческого, узкие щелки, наполненные огнем гнева и непередаваемой злобы. Слова сказаны равнодушным тоном, на лице, точно оно враз окаменело, не заметно никаких чувств.
— Твой выбор! — и властный взмах рукой. — Она ваша!
Еще успеваю увидеть, как поворачивается спиной ко мне лорд ир'шиони. Как напряжены при этом его мускулы, как сжимаются руки, по пальцам которых бежит кровь, опадая алыми каплями на стылую землю. Но потом мне становится все равно, ибо ладони дерева-исполина обхватывают мое тело, сотни корней, пробивая ледяную корку, стремятся наверх, чтобы опутать меня, а с небес черными камнями падают вороны и направляются ко мне.
От дикого ужаса, непереносимого страдания я не могу даже закричать, погружаюсь во мрак, терзаемая всепоглощающей болью. Кольцо, с которым почти свыклась, вносит свою лепту, леденит сердце, заставляет его замедлить бег. Я медленно умираю в муках и тоске, кругом только пустота, гниль и пепел, уже не разобрать, что было раньше. Нет радости, нет воспоминаний, нет жизни, только боль, ведущая к смерти. И я молюсь, чтобы она пришла как можно скорее, положила конец моим страданиям. Но только слезы по щекам, потому, что ощущения не выразить криком. Лишь тьма, страх и страдание. Мое тело не принадлежит мне, как и душа, их рвут на части, меня наказывают, заставляют сожалеть и молить о прощении, вынуждая осознать раз и навсегда. И самое страшное, что мысленно я соглашаюсь, потому как знаю, там, где не помогают слова, подействует кнут. О! И этих кнутов очень много, а еще острые клювы и птичьи когти, сдирающие кожу заживо. Стонут призраки, забирая мой свет, и слышится многоголосный шепот:
— Ты обещала, обещала, обещала…
— Да, обещала, — шевелятся, с трудом выговаривая ответ, мои окровавленные губы, и сознание меркнет, поглощенное таким желанным забытьем.
Очнулась внезапно, словно кто-то приказал, и в тусклом свете свечи рассмотрела склонившуюся надо мной женщину.
— Хвала Хелиосу вы пришли в себя, эра! — в сказанном ею я услышала искренне участие.
Попыталась приподняться, но со стоном рухнула на подушки, пытаясь разобраться, что произошло. Было полное ощущение, что тело покрывают многочисленные раны, голова кружилась, и саднило в горле.
— Пить… — прохрипела, и к моему рту тотчас поднесли кружку, наполненную терпким травяным отваром.
— Бедняжка, как же вам досталось! Наш лорд суров и жесток, особенно с теми, кто ему сопротивляется!
Пила, плохо слушая, что причитала незнакомка, вкус горьковатого напитка был мне не знаком, я не знала, из каких трав его заварили, и хотелось мне обычной воды из колодца. Привередничать не стала, открыла глаза и осмотрелась. К неожиданному удивлению, на мне не оказалось и царапины! Тогда откуда такая острая боль и слабость.