Круг

Он все еще не отводил глаз.

– Возьмешь меня с собой на следующих выходных? – спросила я.

Глава 13

Забытое ощущение: кажется, что тебя раздели до самой души, словно крышку пианино сняли, и все струны оказались на виду, любой может дотронуться.

Наверное, в городском парке и раньше головокружительно пахло цветами, липой, влажной землей, но мне казалось, что мы привезли этот сбивающий с толку аромат из Дома.

Кое-что я и в самом деле привезла с собой – на прощание Тони отдал мне льняной мешочек с аккуратным бруском красного мыла.

– У вас что, собственное мыловаренное производство?

– Мадлен занимается этим все свободное время, попросила передать тебе небольшой подарок.

Я улыбнулась – это очень подходило Мадлен. Хоть я почти ничего не знала об обитателях Дома, старушка ассоциировалась с чем-то магическим (легко было представить ее шаманящей над большим сосудом, из которого идет цветной пар – ну, или как там делают мыло?), но вместе с тем в ней чувствовалась прямо-таки немецкая упорядоченность и аккуратность. Ведь наверняка такое сложное дело требует химически-ювелирного подхода.

Когда мы вернулись, накрапывал дождик, и я проспала до самого вечера.

Проснулась, не очень понимая, где нахожусь, но с давно не приходившим чувством тепла, наполнившего все тело. Полежала еще немного, не хотелось отпускать это ощущение.

Вспомнила освещенный костром и свечами двор, перебор струн, низкий смех Ману… Что-то в ней было притягательное и вместе с тем немного пугающее. За весь вечер она не сказала мне ни слова, только один раз, поднимая бокал за особенно прекрасный день, поймала мой взгляд и величественно кивнула. А потом (хотя не уверена, что это мне не показалось) неожиданно улыбнулась и подмигнула, но уже через секунду ее лицо снова стало невозмутимым.

В мои воспоминания постоянно вмешивался Тони. Как будто его красивый профиль самым естественным образом дополнял любую картинку, ну, что-то вроде того, когда рыжего кота забавно вписывают в великие полотна.

Только мне было не смешно.

Тони тоже сбивал с толку. Поначалу казался чересчур пылким, чересчур милым, красивым до приторности. Но вчера в Доме и сегодня по дороге в город он держался совсем по-другому. Может быть, потому что уже добился главного, выполнил поручение Ману, теперь можно было не тратить на меня свое обаяние, а просто выполнять обязанности вежливого и предупредительного сопровождающего?

И чего мне так жаль – ни к чему не обязывающего флирта? Пары душещипательных разговоров? Я же не придумала себе пасторальную историю, в которой вдруг обрету разом и счастливую любовь, и большую семью, и Дом, где мне всегда будут рады?

Послевкусие вчерашнего вечера постепенно сменилось привычным мрачным настроением. Только теперь я чувствовала себя даже большей дурой чем обычно. Значит, захотелось вздохов под луной и сажать брокколи? Отлично. Очень вписывается в мою повседневную жизнь.

И тут меня пригвоздило к кровати мыслью, которую я отгоняла ежедневно, но которая все же пробралась сегодня и расположилась так уверенно, что изгнать ее теперь будет сложно: что такое твоя «повседневная жизнь»? Как в фильме, замелькали кадры: завтра я отнесу материл корректорам, Людмила Леонидовна будет снова ругаться, что поздно, а после выхода номера Игорь отпустит шуточку по поводу какого-нибудь неудачного оборота, которые я пропускаю в статьях все чаще. Потому что… потому что по большому счету меня мало волнует судьба провинциального женского журнала.

Начало тошнить. Попыталась встать, но жуткий страх не давал даже пошевелиться. Руки и ноги не слушались, паника накатывала волнами, и на самом пике каждой из них что-то перемыкало в голове, буквально на секунду, но за это время я успевала почувствовать такую ужасающую беспомощность, словно зависла над пропастью, и вот-вот разожмутся удерживающие меня руки.

Лучше бы я отключилась совсем. Но нет, видимо, это было слишком просто.

Тошнить постепенно перестало, осталась только легкая дурнота. В пальцах появилось легкое покалывание, значит, они потихоньку возвращались к жизни. Но я все еще лежала на кровати, ошеломленная собственной слабостью и никчемностью.

Бессмысленная работа.

Отсутствие по-настоящему родных людей.

Чужая квартира.

Точнее, квартира когда-то самого близкого человека, который теперь был для меня чужим.

Остановись. К горлу опять начало подкатывать. Вспомнила советы из статеек, которые мы клепали каждый месяц, выдавая их за эскпертно-психологические: «При остром приступе тревоги постарайтесь переключиться на что-нибудь приятное, мысленно переместитесь в место, где вам безопасно».

Никогда бы не подумала, что стану заниматься такой хренью. Вспомнила о Доме, но сознание снова всколыхнулось тревожным пламенем: там все было слишком непонятно. В принципе, и для меня – особенно.

Представила довольную Сонькину мордашку, выглядывающую из-под одеяла. «Мысленно переместитесь…». Пока я пыталась добраться к ней, в тепло и безопасность, пододеяльный домик опустел.

Потому что я буду видеть теперь вот это: уезжающая машина, в которой все, кроме меня. Потому что это не моя семья. Это Лешина семья.

Кажется, я дошла до дна: последнее утверждение даже не причинило боли. Простая констатация факта.

Опасаясь грохнуться, поднялась с кровати, взглянула на свое отражение, мелькнувшее в зеркале призраком, невыразительной тенью.

Через полчаса лежала в горячей ванне, наслаждаясь лучшим из ощущений в жизни: не чувствовала ничего. Мне было восхитительно никак. Только нежный и соблазнительный запах красного мыла пробирался потайными ходами, будто где-то и в самом деле была другая жизнь, заставляющая людей плакать и смеяться.

Глава 14

Не то чтобы это было приятным открытием, но от душевных страданий не сдыхают.

Я по-настоящему испугалась внезапного приступа отчаяния, а утром преспокойно собралась на работу. Даже накрасилась нормально. Хотя при воспоминании о вчерашнем вечере иногда неприятно покалывало в области сердца, и приходилось делать слишком глубокий, судорожный вдох .

Игорь, с интонацией, подозрительно похожей на сочувствующую, спросил, хорошо ли я себя чувствую. Он давно меня раздражал, и, честно говоря, хотелось окончательно закрепить за собой репутацию бесчувственной стервы, ответив ему в духе учеников старшей школы: «Отвали, придурок» – но я только невнятно пожала плечами: понятия не имею, как себя чувствую.

На этом можно было бы выдохнуть, но ко мне подсела Вика.

– Может быть, тебе что-то нужно? – спросила она тихим, до отвращения доверительным шепотом. – Проблема нашего общества в том, что мужчина может спокойно говорить о разводе, а для женщины эта тема считается постыдной, женщина – брошенная, а мужчина…

– Свободен, – перебила я. – Эта цитата написана на входе вашего клуба?

– Какого клуба? – растерялась Вика.

– Проблема нашего общества в том, что чертова туча людей считает себя вправе вмешиваться в дела других, которые никого не касаются.

К счастью, меня вызвала Катя, и я не слышала Викиного возмущенного кудахтанья – немедленно побежала жаловаться Инне. Удобно, наверное, жаловаться человеку, эмоциональный интеллект которого на уровне престарелой черепахи.

Катя крутила в руках несколько листочков. Плохой признак. Распечатывала она только те материалы, которые вызывали сомнение. Мои статьи обычно бегло просматривала с экрана. Каким бы бесполезным человеком я ни была, работать у меня получалось.

– Дерьмовая статья? – спросила я, потому что меньше всего на свете сегодня хотелось быть любезной.

Катя слегка поморщилась.

– Материал хороший. Честно говоря, даже не могу понять, что с ним не так. – Она еще раз машинально пробежала глазами по строчкам. – Знаешь, у меня такое чувство, что в глубине души ты не только не считаешь эту женщину героиней нашего времени, но она в принципе тебя раздражает.