Бог бросил кости

Четвёртый человек появился на поляне, и его просторная зеленоватая мантия развевалась на тёплом ветру, пахнущем на этот раз совершенно иначе. Он прошёл прямо к Персивалю и остановился — кудрявый, высокий, почти ростом с Персиваля человек с небольшой бородкой, чьи фиолетовые глаза тепло встретились с глазами Рыцаря Кубуса. Он протянул ладонь правой руки вперёд.

— Приветствую, — прозвучал негромко приятный голос. — Наш старый друг так доказывает свою осязаемость, ты должен знать. Не бойся.

Персиваль пожал руку человеку и ощутил железную хватку костлявых пальцев.

— Серанэт Манлиморус, рад встрече, — сказал он и на миг его лицо дёрнулось в улыбке. — Линис, — Серанэт положил ладони на плечи девушке. — Спасибо тебе за помощь. Набла бы гордился твоей отвагой, пусть Его память благословит твои деяния.

— Чарли, не смущай беднягу, — Эвелин посмеялась, но её смех отдавал всё тем же холодком. — Лучше объясни нашему новому другу, что тебе от него нужно. Он догадлив, но всё же не Франц — в чужую голову за ответом не полезет.

На лице Серанэта появилась и исчезла всё та же улыбка — едва можно было уловить сам факт её присутствия, тем более пытаться читать по ней эмоции. Разведя руки в приглашающем жесте, он сказал:

— Она права, гости мои. Пройдёмте в дом.

— Итак, — сказал Серанэт, присев на табуретку. — Что ты уже знаешь?

Персиваль и Линис сидели за круглым столиком посреди небольшой комнаты. Персиваль в жизни не мог представить, чтобы столько разных вещей находилось на виду — на стенах висело всё, от посуды до оружия; при этом единственный шкаф в комнате был заперт на замок, будучи всё также обвешанным всевозможными предметами. На другом столе в противоположном конце комнаты шумел цилиндрический сосуд, похоже, нагревая воду до кипения.

— Если вкратце — Атексетов никогда не было, Агмаил намеренно поддерживает фиктивную войну, а я очутился здесь, потому что я вам нужен, — ответил Персиваль. — Осталось лишь узнать, зачем.

— И кто такой Эйонгмер, ты тоже, очевидно, знаешь, — сказал Серанэт, погладив пальцами бородку. — Хорошо. Видишь ли, Персиваль… Тогда, три тысячелетия назад, Агмаил, Эвелин и я заключили договор, разделяющий наши права и обязанности. Агмаил вправе править населением обоих планет согласно его плану, пока он в силах выполнять два условия: он держит ситуацию под полным контролем и обеспечивает каждого жителя возможностью достигать любых собственных целей, не противоречащих законам. Эвелин обязуется не участвовать в жизни Айлинерона, пока тому не угрожает опасность масштаба, сопоставимого эйонгмеровским — истинным — Атексетам, но вправе делать всё остальное, что только ей угодно. Ну а я… Моя обязанность, или Долг — вести любые исследования, среди которых должны быть те, что к три тысячи пятому году предоставят Агмаилу силу, способную сражаться с истинными Атексетами. Я сохраняю право на неприкосновенность всего, что имеет к Долгу непосредственное отношение, но при этом я остаюсь частью населения Левена, тем самым, подчиняясь Агмаилу. Видишь ли ты изъян в этой схеме?

Персиваль приподнял уголки рта.

— Похоже, вы предлагаете мне обыграть правила договора, но мне больше интересно, какая же сила соблюдает его выполнение, — ответил он. — Кто заставит Агмаила, фактически — абсолютного властителя мира — подчиняться ему, если тот захочет его нарушить?

Серанэт снова бросил улыбку через своё лицо.

— Договор не так прост, как тебе кажется, Персиваль, — Бог Верности поднялся и стал разливать кипящую воду из сосуда по чашкам. — На самом деле, значительная его часть — это формалиция того зыбкого паритета, на котором держится стабильность в нашем двуликом мире. Пока Агмаил держит всё под контролем — я его безвольный раб. Но стоит ему дать слабину — я смогу ударить по нему той силой, ключ к которой уже почти в моих руках. При этом Бог Разума достаточно умён, чтобы понять, что любая помеха моим исследованиям лишит его этой силы — и он боится этого, боится потерять ещё одно оружие против врага, которого ждёт уже три тысячи лет. Да благословит память Наблы упорство Его сына, но будь проклята эта безумная одержимость.

Серанэт рассказывал свои мысли с пугающим спокойствием, словно что-то обыденное — Персиваль не знал, должен ли чувствовать удивление, встретившись с личностью, готовой решить судьбу мира. Но он знал точно — нельзя помогать этому человеку, пока нет полной уверенности в его благих намерениях.

Серанэт поставил перед Персивалем и Линис две чашки с горячей водой, потемневшей от брошенных туда растений вместе с цветками.

— Не бойся, дитя моё, — сказал Серанэт, проведя ладонью над чашками. — Наш чай несильно отличается от вашего и точно не ядовит.

— Моё опасение не в этом, — сказал Персиваль, не притронувшись к чашке. — Я хочу знать, что вы можете дать миру взамен того, что предлагает Агмаил. Я хочу знать все плюсы и минусы, без тайн и умалчиваний — если я выясню что-то важное, что вы мне не сказали, у меня пропадут причины вам доверять. Прошу прощения, если требую слишком многого, но это важная часть для построения доверительных отношений.

Линис усмехнулась в чашку и помахала ладонью, бросив пару потоков воздуха себе в лицо.

— Вижу я, вам придётся повторить ему всё, что вы сказали когда-то мне, — заметила она.

— Твоё право, — ответил Серанэт всё тем же загадочно-спокойным голосом. — Видишь ли, Персиваль — не стоит считать меня анархистом, а точнее говоря, я не стремлюсь к свержению власти только ради свержения власти. Я лишь считаю, что цели Агмаила идут вразрез со здравым смыслом, в частности — с заветами Первого Наблы. Оговорюсь сразу, я не считаю их догмами и не принимаю на веру, нет: они для меня — точки, с которых удобно рассматривать жизнь с разных сторон. Первый Набла считал, что нет людям безопасной жизни, пока они не расселены по звёздам. Агмаил же стремится к стабильности здесь, на двух маленьких планетах, которые будут сметены любой космической катастрофой достаточного масштаба и близости. Пытался ли я переубедить Агмаила? Конечно. Но это лишь убедило меня в безумстве этого человека. Если бы Эйонгмер хотел убедить в существовании Атексетов не только Бога Разума, вооружился бы аргументами посерьёзней пары роботов неизвестного нам происхождения. Я не хочу рассказывать тебе о возможных мотивах действий Эйонгмера, Персиваль — мы с Линис провели долгие вечера, обсуждая это, и она тебе расскажет достойней моего. Я лишь хочу сказать, что Агмаил прикладывает все силы, чтобы одолеть одну проблему, закрывая глаза на бесчисленное множество других — а я готов закрыть глаза на его страх, чтобы предпринять меры, которые с куда большей вероятностью пригодятся Айлинерону. Поэтому я прошу тебя помочь мне, Персиваль. Я прошу тебя убояться большинства, пренебрёгши меньшинством. Ты — мой ключ к спасению Айлинерона из сетей обмана, в которые заключил его Агмаил.

Персиваль посмотрел в фиолетовые глаза Серанэта: тот смотрел на него всё так же, как раньше — с почти совсем ровным, но чуть тревожным выражением лица. Рыцарь Кубуса опустил взгляд и глотнул из чашки душистого напитка.

— Боюсь, мне необходимо время, чтобы обдумать ваши слова, — сказал он.

— Изволь, — Серанэт повёл ладонью. — В чём я благодарен Эйонгмеру — он даровал бессмертие всем нам троим: Агмаилу, Эвелин, мне. Я готов ждать сколько угодно, лишь тебе решать, когда мы приступаем; но если беда нагрянет раньше, чем мы будем готовы её предотвратить, возможно, твоей последней мыслью будет осознание вины, что ты тянул время слишком долго.

Персиваль приподнял уголки рта и выдохнул носом воздух. Чай в чашке колыхнулся, и круги поплыли от краёв к середине.

— Учту, — сказал он через пару секунд. — Но хотелось бы знать — что это за сила, которой вы готовы грозить самому Богу Разума?

Улыбка мелькнула на лице Серанэта, на этот раз оставив за собой озарённые воодушевлением глаза.

— О, Другие? — спокойствие его голоса на этот раз прозвучало куда более жутко. — Стоит тебе допить чай, и я буду готов их показать. Жду тебя на улице.