Обезличенные

«Какой же ты зануда! Я этим питаюсь уже третью неделю, и ничего, как видишь. Не хочешь, не ешь!»

Так прошел наш первый романтический ужин, который закончился моей попыткой отправиться домой. За время моего общения с Эммой в моей голове угнездилась мысль о полной недальновидности моей новой подруги, а проще сказать, о ее откровенной глупости. Она то принималась петь восторженные дифирамбы пролетевшей за окном вороне, то визжала при виде фигурного облачка на небе, а то и просто начинала перечислять мне свои искрометные победы на межличностных фронтах.

«Ты представляешь, Гурий, — с долей превосходства изрекала сердцеедка-Эммочка, — он собирался резать вены, а после повеситься, а еще через день застрелиться, потому что я отказалась идти с ним в кино. Ну не могу же я оказывать внимание всем сразу? Кому-то придется немного пострадать!»

Я смотрел на ее простенькую мордочку и всецело соглашался с ней. Кому-то, действительно, придется пострадать, думал я, например, тому, кто рискнет отправиться с ней в кино. Я вежливо поблагодарил любезную хозяйку за оказанную мне честь и направился в прихожую. Эмма немного покривлялась, прощаясь со мной, и внезапно замерла в сложной позе.

«О, боже, Гурий! — воскликнула она, а я невольно вздрогнул, — совсем забыла. Я обещала тебе помочь с работой. Приходи завтра утром к тому продуктовому ларьку и жди меня. Только не опаздывай, пожалуйста, я ненавижу ждать!»

Предложение прозвучало весьма своевременно. Теперь мое многокилометровое возвращение на дачу виделось мне нецелесообразным и утомительным, но проситься на ночлег к Эмме мне отчаянно не хотелось. Заметив мои внутренние противоречия, хозяюшка сама предложила мне заночевать у нее.

«Разумеется, если тебя дома не ждет красавица жена,» — игриво пробормотала она, но при этом в ее глазах сверкнули предупреждающие молнии.

«Никто меня не ждет,» — со всей убежденностью заверил я и плюхнулся обратно на диван.

Работа, которую мне обещала Эмма, оказалась несложной, но денежной. Как по секрету поведала мне барышня, на эту должность берут не всех, ее бывший сейчас там начальник и решает любые вопросы. Но параллельно льет горькие слезы от расставания с ненаглядной, и именно поэтому я сейчас могу влезть на теплое местечко. Логику в ее словах я не уловил, но с благодарностью занял пост и приступил к обязанностям. Они включали банальный отлов всякого рода нарушителей, коими могли считаться все, кто отклонялся от указанных правил. Если я, к примеру, видел гражданина не по времени гуляющего на улице, я должен был немедленно сообщить в комендатуру. Или если какая-нибудь не в меру эмоциональная гражданка повысит голос в разговоре даже с самой собой, ее должна постигнуть та же участь. За укрывательство нарушителей полагался штраф и наказание, о котором Эмма тактично умолчала, открывая дорогу моей фантазии.

Вместе со мной работал такой же стукачок, немногословный и подозрительный тип, с остервенением бросающийся к любому нарушителю. За массовое предотвращение нарушений полагалась премия, о чем мне поведал горюющий в разлуке бывший Эммин дружок.

Моя голова звенела и гудела от обилия абсурда и нелепости на квадратную единицу площади. Первый день я благополучно проигнорировал десяток ляпов, и к вечеру был вызван на ковер к суровому руководителю.

Тот, вольготно развалившись в глубоком кресле, важно оглядел меня с ног до головы и, едва процеживая слова, заявил:

«Вот что, Гурий Грошик, или как вас там? Вы назначены ответственным за соблюдение и наведение порядка во вверенном вам участке. Если вы будете пренебрегать своими обязанностями, я буду вынужден принять меры, которые вам искренне не понравятся, а теперь идите, и докажите, что я не зря поверил в вас!»

Офис большого начальника располагался в каком-то темном подвале, больше похожем на бомбоубежище или филиал тюрьмы. Последнее сравнение оказалось максимально приближено к своему смысловому наполнению. Вдоль длинного коридора, через который лежал мой путь, были натыканы тесные комнатушки, тщательно закрытые коваными решетками. За ними я насчитал около пары десятков граждан, сидящих и лежащих прямо на бетонном полу. Мой суровый конвоир, до лба замотанный в пестрый лоскут, неразборчиво пробубнил, что это те, кому повезло проштрафиться на должности меньше всех. Глядя на отсутствующее выражение лиц, я понял, что граждане сотрудники не слишком озабочены своей судьбой, но в целом картина получалась удручающая. Я хотел было спросить, что полагается более неаккуратным исполнителям, но глянув на пустые глаза моего конвоира, благоразумно промолчал.

Следующий мой рабочий день начался с рядового задержания. Его произвел мой напарник, выхватив из толпы первого попавшегося гражданина и притащив его в нашу кибитку.

«Имя,» — грозно потребовал он от нарушителя. Тот послушно пробормотал нечто непонятное и тут же был препровожден в комендатуру. Тип вернулся с довольной рожей и сообщил мне о полученной награде в виде поощрения.

«Ну а теперь ты, Гурий,» — милостиво предложил мне тип, кивая головой в сторону улицы.

«Там вроде бы все спокойно,» — неуверенно проговорил я, рассматривая притихших горожан. Те едва заметно перемещались по тротуарам, стараясь не смотреть по сторонам и не издавать лишних звуков. Тип снисходительно хмыкнул и вновь ринулся в народ, выдергивая из толпы первого попавшегося.

Ситуация повторилась жест в жест, и «нарушитель» был переправлен по назначению. Я припомнил сурового стража-начальника, бетонные полы за толстыми решетками и нерешительно шагнул на улицу. В интересах горожан было как можно реже покидать территорию частных жилищ, пока чокнутые исполнители не решили совершить рейды по квартирам, думал я, бродя среди толпы. Никто из встреченных мною горожан не издавал ни писка, а перемещался с утроенной осторожностью, мне неоткуда было ловить нарушителей, но решетки и таинственное наказание, так и неозвученное начальством, то и дело выплывали в памяти.

«На вверенном мне участке за целый день ничего не произошло, никто ничего не думал нарушать,» — отчитался я в конце смены и вызвал на каменном лице, закрытом пестрым платком, гримасу неудовольствия.

«Так быть не должно, — рявкнул главный страж и позвал какого-то амбала. — всыпь ему дополнительное порицание!»

Бросил он и потерял ко мне интерес. Я рассчитывал послушать суровый выговор от шкафоподобного громилы и отправиться восвояси, однако немного ошибся в своих предположениях. Амбал повел меня по тому же коридору, мимо клеток, решеток и кислых рож за ними, в какое-то еще подобие подвала, оснащенного бетонным парапетом. Грубовато втолкнув меня внутрь, амбал скрутил мне за спиной руки и повалил на бетонное ограждение, приказав лежать и не двигаться. От внезапности поворота, я резво вскочил на ноги и от души всадил наглецу за самоуправство. Тот выкатил на меня белесые глазенки и что-то рявкнул в коридор. Тут же, по его команде в подвал набежали такие же бравые ребятишки и без лишних слов снова уложили меня на парапет, но теперь крепко держа меня за ноги и за руки. Мой сопровождающий пошебуршал чем-то за моей спиной, и до меня донесся весьма пугающий свист, тут же сменившийся оглушительной болью в спине и ногах. Мою кожу разодрало чем-то острым, и я наконец-то догнал, что за наказание приготовил мне начальственный урод в отместку за мое ничегонеделание. Выдержав с десяток ударов плеткой в качестве дополнительного порицания, я был отпущен на волю с отеческим назиданием впредь быть внимательней и осмотрительней. Мое тело болело, голова отказывалась воспринимать данность, и я решил больше никогда не возвращаться на вверенный мне участок. Добравшись до Эмминой квартиры, куда меня любезно приглашала хозяйка на время моей общественной деятельности, я со стоном рухнул на диван и провалился в больной сон. Вернувшаяся домой Эмма только взмахнула руками, поражаясь увиденному. Я-то наивно подумал, что получу сейчас порцию утешительных манипуляций, возвращающих к жизни, однако и тут мне пришлось разочароваться. Эмма только охала, кружась вокруг, и наконец озвучила мне свою главную реплику.