Обезличенные

«Скорее, Гурий, — злобно прошипел Волков, выпадая из привычного образа рассеянного дальнобойщика, — ну же, парень, двигайся!»

Я с легкостью преодолел невысокое препятствие, мои виски сдавило ледяными тисками, заставив меня крепко зажмуриться.

Открыв глаза, я увидел перед собой стены своего Питерского дома, знакомую улицу и припаркованные машины вдоль тротуара. Гошка топтался в шаге от меня и так же нетерпеливо тянул меня дальше, выражая стремление созидать. Или разрушать. Я так до конца и не сообразил, что именно должен свершить я сам, меня вело провидение, задававшее направления и цели. Мы с Волковым двинулись в сторону широкого проспекта, наполненного неторопливо перемещающимися прохожими. Все они интереса не вызывали и только мешали достигать результата, именно так я воспринял безликую, для моего восприятия, разумеется, серую массу. Пройдя чуть дольше, я почуял нарастающее волнение, выразившееся в желании действия. Напротив тоже шли люди, внешне они мало чем отличались от всех встреченных ранее, но мне были необходимы именно они. Я вклинился в толпу и принялся шнырять мимо ничего не подозревающих граждан. Мне казалось то, что я делаю, глупым и непродуктивным, однако прекратить это я не мог, подчиняясь чьим-то незримым командам. Люди, которые окружали меня, виделись мне слишком самодостаточными, все они до краев были наполнены мыслями, эмоциями и нелепыми чувствами, сам факт наличия которых рождал злобу и презрение. «Какое они вообще имеют право о чем-то думать? — негодовал я, — все эти их переживания, планы, вся эта работа сознания, так отвратительно проявляющаяся на их рожах! Пора покончить с этим!»

И я с удвоенной энергией принимался кружить в толпе, одним своим присутствием лишая ее всего этого омерзительно личного. Мой запал разрушать исчез так же внезапно, как и появился, рассыпаясь в труху. Я замер, прислушиваясь к ощущениям и безвольно потек мимо, позволяя толпе продолжать свое пугающе разнообразное существование. Мимо меня проползали граждане, на которых я даже не смотрел, поглощенный единственной мыслью — услышать слова поощрения. Гошка, который составил мне компанию в моем суперважном деянии, больше не вызывал зависти, потому что я был уверен, что выполнил задание лучше него. Мои виски знакомо сдавило ледяными тисками, я привычно зажмурился, и тяжело свалился на землю.

«Вставай, Гурий, — расслышал я над головой знакомый голос, — пойдем отсюда, пока остальные не вернулись.»

Я открыл глаза и увидел зеленый холм, истоптанный следами ботинок и кед. Мое тело казалось мне невесомым, а по венам разливалось весьма благостное чувство. Я согласно кивнул и ухватился за протянутую ладонь.

«Гурий, — спустя довольно длительное молчание, произнес Гошка, — предлагаю больше не ходить на такую работу, мне не понравилось.»

Слова Волкова вызвали во мне бурю эмоций. Как может не понравиться, когда ты приносишь обществу пользу, когда тобой восхищаются и одобряют каждое твое движение? Моя эйфория утихла, но под кожей продолжал бродить знакомый огонек поощрения.

«И что же тебе не понравилось?» — с издевкой поинтересовался я, вкладывая в интонацию максимум непонимания.

«Ты чего, Грошик? — изумился мой приятель, явно заподозрив меня в чем-то предосудительном, — чего хорошего, рыскать в толпе? А я-то, дурак, поначалу решил, что предстоит что-то стоящее. И потом, где вознаграждение? Ради чего мы шлепали столько времени неизвестно где?»

Гошка не кривлялся. Он и в самом деле не понимал, насколько важно было лишить всех этих людей разных мелочных забот, тревог и волнений. А также мыслей, ввернул в мозги чей-то обезличенный голос и пропал. От проделанной работы мое тело ломило и настоятельно требовало отдыха. Я, не споря с Волковым, послушно развернулся и побрел обратно, в пристройки к Матвею. Меня охватило странное оцепенение. Я больше не хотел раскрывать тайны старого мортуария, мне была безразлична судьба моих земляков, а также пропало желание восстанавливать справедливость и возвращать Волкову материальное обличие. Я хотел спать.

Матвей был дома и встретил нас как настоящих героев. Он отечески распахнул руки перед нами и крепко обнял, предлагая присесть.

«Я слышал о вас, — проникновенно начал он, а Гошка только изумленно вылупил глаза, — слава идет впереди вас, и мне очень приятно думать, что вы мои друзья!»

Выступив, Матвей любезно предложил нам полноценные койки, а сам занял место у окна. Мне было некогда наблюдать за соседом, я воспользовался возможностью и послушно провалился в сон без кошмаров.

Следующие несколько дней я бездумно бродил по паркам и скверам призрачного города, настойчиво прислушиваясь к дребезгу зазывал. Они часто встречались мне на обочинах дорог, однако больше никто из них не делал попытки привлечь мое внимание. Однажды я рискнул присоединиться к очередной группе работяг без особого разрешения, беззвучно подкравшись к ним в башне и присев к их тесному кругу. Моя уловка не сработала, безглазые чудовища заметили меня и спешно избавились от моего навязчивого присутствия. В целом, я их понимал, никому не хотелось делить славу и почет с кем-то еще. Гошка к моим экспедициям не присоединялся, предпочитая проводить время в тесной каморке Матвея. Тот, к слову, тоже редко покидал наше некомфортное пристанище, часто простаивая у окна. Как-то Гошка признался мне, что откровенно побаивается моего студенческого приятеля.

«Когда он так зависает, — делился он наблюдениями, — его рожа превращается в каменного истукана и это при том, что за все это время она ни капли не изменилась на предмет оболванивания. Ты говорил, что за весьма короткое время местные обзаводятся ровными масками вместо лиц, Матвей же стал еще более румяным.»

Я вежливо покивал в ответ, занятый своими переживаниями. Моя сто пятидесятая вылазка снова закончилась ничем, и мне сейчас было не до психологических Гошкиных выкладок.

Вечером того же дня мне несказанно повезло нарваться на безглазого вербовщика и получить от него заветную бумажку с детскими каракулями. В башне меня уже поджидали мои коллеги, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу возле неприметной двери. Это задание я решил выполнить так, чтобы вербовщики сами искали меня, и поэтому, когда по венам заискрилась знакомая эйфория, я, не теряя времени, рванул на улицу. Мне на пути попадались редкие прохожие, бесцельно блуждающие по тропинкам, но мне казалось, что сейчас они перехватят инициативу, и я не успею свершить нечто грандиозное и значимое.

По своему наполнению эта экспедиция ничем не отличалась от первой, шаг в шаг повторяя все заученные движения, однако сейчас она виделась мне как некая миссия, исполнив которую я автоматически возвышусь в своих глазах. Такие вылазки у меня случалось все чаще и чаще, стоило мне выйти на улицу, как какой-нибудь безликий эйчар впихивал мне в ладонь скомканный листок. Я рос в своих глазах, не замечая, что твориться за пределами моих интересов, пока в один из дней не обнаружил, что мы с Матвеем остались в комнате вдвоем. На мои недоуменные вопросы о Волкове, Матвей только радостно заулыбался и мотнул кудрявой башкой.

«Я не сторож брату своему, — изрек он, — твоему тем более. Откуда мне знать, куда этот недалекий полупризрак отправился нынче. Более неинтересного и ограниченного персонажа я еще не встречал, Гурий. Где ты отыскал такое сокровище?»

Я подавил в себе порыв похвастаться истинной причиной своей ценной находки и ограничился полуправдой.

«Он был одним из моих пациентов,» — озвучил я весьма двусмысленный факт и вызвал у Матвея неконтролируемый ржач.

«Гурий, — проржавшись, заявил он, — на курсе ты считался одним из лучших, и все равно умудрился залечить человека до гробовой доски. Браво, Грошик! Не зря я всегда ставил тебя в пример самому себе!»

Видно на моей физиономии все же отразилась вселенская печаль, поскольку Матвей, натянув вдумчиво-философское выражение на круглую рожу, задумчиво произнес:

«Этот мир нам неподвластен, наши желания не всегда совпадают с нашими возможностями, но так хотелось…»