Страница 13 из 17
– Около недели. Садитесь, если хотите, ― Линора подвинулась. До этого момента она сама не осознавала, как соскучилась по общению с кем-то, кроме менторов. ― А вы? Давно?
– Несколько месяцев, ― он бросил на Линору быстрый взгляд. Она почувствовала, как холодок пробежал по коже. Немного помедлив, спросила с деланым равнодушием:
– Лечение может длиться так долго?
– Меня зовут Леонардо или просто Лео. А вас?
– Линора. Вы не ответили на мой вопрос.
– Простите. Честно говоря, я не знаю, как на него ответить. Многие люди, которые к моменту моего появления уже находились здесь какое-то время, исчезли. Выздоровели ли они? Я сомневаюсь. Во всяком случае, когда я видел их последний раз, они не выглядели счастливее, чем вы или я. Предполагаю, что нас здесь держат до момента признания безнадежными и не подлежащими излечению.
– А потом?
Леонардо хмыкнул.
– Ну вряд ли они убивают пациентов. Наверное, переводят куда-нибудь.
– А выздоровевших вы видели?
– Да, несколько раз. Это те, у кого выявляют конкретные дефекты. Их точечно корректируют, и после этого люди могут вернуться к нормальной жизни. Во всяком случае, к той жизни, которая считается нормальной, ― новый знакомый выделил голосом слово «считается».
– А вы не согласны с таким определением?
– Вы кто по профессии, Линора? ― задал Леонардо встречный вопрос.
– Художница. Рисую детские комиксы.
– Хм… По вашему лицу мне было показалось… Ну да ладно. А я ученый, историк. Не знаю, правда, кому это в наше время нужно. Как бы то ни было, Система позволяет мне развлекаться таким образом. Точнее, позволяла, ― поправился он, и его взгляд потух.
– Продолжайте, пожалуйста, вашу мысль. Мне интересно, ― подбодрила его Линора. ― Я очень люблю историю. Точнее, не саму историю, а книжки, написанные раньше, еще до Системы. Правда, художественные…
– А, вот оно что. Это многое объясняет. И то, что я увидел в вашем лице, и сам факт, что вы оказались здесь. Я всерьез опасаюсь, как бы они совсем не запретили все старинные истории, не ограничили к ним доступ, как ко многим историческим архивам. Конечно, ради нашего же блага.
– Так наша болезнь из-за старых книг?
– Может, это вовсе и не болезнь, ― тихо сказал Леонардо.
– А что же?
– Не знаю. Например, взросление? Как вы думаете? Нас ведь превратили в вечных детей. Позволяют всю жизнь играть в любимые игры, сняли всю ответственность за принятие решений и за их последствия.
– Но мы же работаем! И воспитываем детей, ― запротестовала Линора.
– Да какая это работа? ― поморщился Лео. ― Вполне бы мир обошелся без этой работы. Всё жизненно необходимое уже давно делают машины. А мы просто развлекаемся, заполняем свое время. И про воспитание ― вы уверены, что именно вы воспитываете своих детей? Чему конкретно вы их учите?
Линора задумалась и неуверенно сказала:
– Я даю моей дочери поддержку и любовь.
– Не сомневаюсь в этом. Думаю, что она вам тоже. А вот что вы делаете именно как мать? Учите ли ее тому, что такое хорошо и что такое плохо? Направляете в каких-то жизненных ситуациях? Помогаете сделать выбор?
– Но ведь для этого есть Система и менторы.
– Именно. Об этом я и говорю. А наша жизнь бессмысленна. В ней нет ничего, кроме того, что доставляет нам удовольствие. Нет боли, нет страданий. Но возможно ли без них развитие? Вы можете вспомнить последнее научное открытие или изобретение? Да пусть даже произведение искусства, которое потрясло бы мир?
Линора задумалась.
– Вот именно. Старые книги или изучение истории помогают это увидеть. А знаете, почему вообще Систему стали называть именно так?
– Ну как же… Потому что название «Система обеспечения человеческого счастья» ― это слишком длинно.
– Да ну нет же. Могла прижиться, например, аббревиатура СОИС или еще что-нибудь. Дело в том, что сто-двести лет назад в книгах и фильмах Системой часто называли некую высшую силу, которая управляет людьми, подавляет их волю. Абстрактную злую власть. Такие книги и фильмы назывались антиутопиями. Поэтому, когда был разработан мощный инструмент, позволяющий разложить личность на составляющие и определить, что ей нужно для счастья, всплыло это словечко. В ироничном ключе, конечно. Сейчас об этом благополучно забыли, осталось только слово. За которым прячется довольно жуткий подтекст. Так что, как видите, человечество добровольно загнало себя в антиутопию, и даже не заметило этого.
Линоре стало неуютно. Захотелось прервать разговор, ответить грубостью. В словах Леонардо было что-то раздражающее. Он заметил ее состояние.
– Вы удивлены и напуганы, вам лучше сейчас побыть одной. Если захотите продолжить разговор, мы всегда можем встретиться здесь. Пока меня никуда не перевели, конечно.
Не дав Линоре ответить, он отошел, на ходу поднимая руку. Рядом с ним тут же возник ментор и увел со двора.
На следующий день приглашения на прогулку Линора ждала с нетерпением. Разговор с Леонардо всё время крутился у нее в голове. Она восстанавливала свою жизнь год за годом и вспоминала его слова о вечном детстве. «Я всё время вела себя как капризный ребенок, который не может придумать, как себя еще развлечь. Каждая следующая игрушка надоедала мне всё быстрее. Но почему, ведь другие играют и радуются жизни? Разве не об этом всегда мечтали люди ― вечное детство, так что же в этом плохого?» ― размышляла она.
Когда довольный Борис проводил ее во двор, Линора сразу стала искать глазами Леонардо и обрадовалась, увидев его на скамейке, наполовину спрятанной за кустами. Он поднялся ей навстречу и неуверенно улыбнулся:
– Я рад, что вы не избегаете меня.
– Знаете, я много думала и уверена, что вы не правы! ― заявила Линора, вызывающе глядя прямо в грустные слова Леонардо.
– Отличное начало разговора, ― усмехнулся тот добродушно. ― Делитесь же своими соображениями скорее. Только давайте присядем. Эта скамейка меньше всего просматривается, я проверял.
– Вы думаете, они всё время следят за нами? ― понизив голос, спросила Линора.
– Ну, не то чтобы следят, скорее ― наблюдают. Мы же, все-таки, пациенты, так что это для нашего же блага. Думаю, если менторы сочтут, что я плохо на вас влияю, это может ускорить мой перевод. Но не будем о грустном! Рассказывайте, в чём вы увидели мою неправоту?
– Вот раньше люди были полностью свободны в принятии решений. Не было никакого менталскана, предписаний. Но разве это означает, что они были взрослыми? Они то и дело принимали такие решения, от которых хуже становилось и им самим, и другим. Мир был ужасен! Войны, убийства, насилие, хищения, суициды ― вот, к чему ведет эта ваша якобы взрослость и ответственность. Нет уж, люди всегда были детьми, только раньше они были злыми детьми, которые принимали плохие решения.
– Вижу, вы хорошо учились…
Линора хотела обидеться на снисходительное замечание собеседника, но не успела, поскольку тот продолжил.
– Думаю, дело в том, что люди в прошлом были ничуть не более свободны, чем мы. Пожалуй, даже менее. Тяжелые условия жизни не оставляли им не только выбора, но даже времени и сил, чтобы задуматься о том, чего бы они хотели.
Разговор захватил Линору полностью. Увлекшись спором, они незаметно перешли на «ты».
– Лео, а как получилось, что ты попал сюда? ― решилась спросить Линора и тут же испугалась, что вопрос может оказаться болезненным для нового приятеля. Впрочем, в том зазеркалье, где они все оказались, кажется, уже не могло быть ничего слишком личного. ― Неужели изучение истории так критически понизило уровень твоего счастья, что не нашлось другого выхода, кроме клиники?
Взгляд Леонардо остановился на дальней точке где-то за плечом Линоры, а на лицо легли резкие тени.
– Меня предала жена.
– Что? ― Линора опешила. ― Как это ― предала?
– О, ну она, конечно, так не считает. Думаю, у нее ни на секунду не возникло сомнений в том, что она поступила единственно правильным образом.