Страница 6 из 9
Мама вновь виновато улыбнулась и, взглянув на дочь невидящим взглядом, опустила голову, давая понять, что все предположения Бетель оказались верны.
– Зрение, обоняние, осязание постепенно начали угасать. Правда, иногда они возвращались вновь, но уже не настолько сильные, как раньше. Похоже, сегодня после проповеди в Церкви они совсем ухудшились, – сказала мама, и Бетель увидела, как задрожал ее подбородок. – Бетельгейзе, я практически ничего не вижу и совсем не чувствую ни запахов, ни прикосновений.
Будто подтверждая свои слова, мама втянула носом воздух, все еще наполненный отвратительным запахом гари, и развела руками, покачав головой. Затем она надавила здоровой рукой на перебинтованную ладонь с ожогом, но ее лицо даже не искривилось от боли.
– Остался только слух, но и он постепенно угасает. Боюсь, что уже через пару дней я не смогу тебя слышать, Бетель.
Внутри у Бетель все похолодело, когда она окончательно поняла, что означали слова ее мамы: она превращалась в оцепеневшую. Загадочный недуг обычно начинался с потери зрения, обоняния, осязания и слуха, а уже затем следовал полный паралич: оцепеневший человек обездвижено лежал в постели, не в силах даже пошевелить губами…
Бетель отвела маму, которая еле держалась на ногах, в скромно обставленную спальню и помогла ей улечься на скрипучую кровать с таким же старым матрасом, как и в комнате Бетель.
– Тебе нужно немного отдохнуть, – сдерживая слезы, сказала Бетель, с отчаянием наблюдая за тем, как мама смотрит куда-то в сторону, не видя свою дочь.
– Не переживай, Бетельгейзе. Я посплю, и мне станет лучше.
Слова мама прозвучали как беспомощная попытка успокоить дочь. Бетель наклонилась к маме и обняла ее, чувствуя, как слезы катятся из глаз по щекам и падают на одеяло, которым укрылась мама.
Когда Бетель выпрямилась, она увидела, что мама уже спит: глаза ее были закрыты, а дыхание стало едва слышным, поверхностным. Вдруг сквозь сон мама неразборчиво пробормотала:
– Тьма излучает свет. Ложь открывает истину. Покорность дарует свободу…
Она продолжала произносить безумные фразы, которые все жители деревни неоднократно повторяли во время дремы, окутывавшей их разум на проповедях Праведника Ормальда. Бетель и раньше замечала, как мама, засыпая в кровати дома, бормотала заученные на проповедях слова: это означало, что ее сознание оказывалось в состоянии дремы.
Бетель глубоко вздохнула, подавив горестный всхлип: глубоко в груди ее терзало невероятное по силе чувство тревоги, страха и ощущения перемен, противиться которым она не могла.
Бетель вернулась в свою комнату. Она уселась на кровать, взглянув на клетку, стоявшую на подоконнике у распахнутого окна: Воркун внимательно наблюдал за своей хозяйкой черными глазами-бусинками. За окном уже стемнело: небо над деревьями окрасилось в темно-синий цвет, и на этом бескрайнем полотне зажглись первые звезды. Летний воздух, наполненный ароматом луговых трав, стал чуть прохладнее, принеся с собой долгожданную прохладу.
Бетель легла на кровать, положив руки под голову. Она размышляла о беде, которая случилась с ее мамой, и с горечью осознавала, что ничем не могла ей помочь: насколько Бетель знала, в этом мире не существовало лекарства, способного вылечить оцепеневших.
Бетель вновь подумала, что если бы сейчас вместе с ними был папа, то, наверное, он бы смог что-нибудь придумать и помочь маме. Но увы: отец умер много лет назад, так и не застав рождение дочери…
Бетель решила отвлечься от дурных мыслей. У нее было тайное увлечение, которое, как она в очередной раз поняла на сегодняшней проповеди в Церкви, строжайшим образом запрещалось среди населения Страны Благоденствия.
Бетель хранила секрет, способный уничтожить ее жизнь.
Глава 6
Больше всего на свете Бетель любила петь.
И не просто петь, а сочинять свои собственные песни – о неведомых мирах и странах, и о тех чувствах, которые она испытывала. Вдохновением для Бетель служили сны – яркие, радужные, насыщенные невероятными событиями и фантастическими деталями.
Она много раз спрашивала у мамы и у других взрослых, видят ли они яркие сны, но те с неизменным равнодушным выражением на усталых лицах всегда отвечали, что ярких снов не видели с детства. Они уверяли Бетель, что рано или поздно яркие сновидения прекратятся и у нее, и вместо них она будет погружаться в состояние благостной дремы.
«Этого достаточно», – уверяли взрослые. Они искренне считали, что дрема, в которую они проваливались на проповедях в Церкви или ночью в своих старых домах, была ниспослана Вечным Владыкой Кравеном, который таким образом поддерживал в них Истинную Веру и обеспечивал их безопасность.
«Зачем о чем-то волноваться и переживать, когда дрема дарует спокойствие ума и души? – говорили взрослые. – Когда ты повзрослеешь, Бетельгейзе, ты тоже это поймешь».
Но Бетель отказывалась это понимать!
С раннего детства каждую ночь она видела яркие, насыщенные сновидения, в которых она не прозябала в тоскливой реальности ее родной деревни и близлежащих окрестностей, а путешествовала по необычным городам и странам.
Бетель особенно любила одно сновидение, которое повторялось много раз: она оказывалась в большом, невероятной красоты городе, расположенном на берегу моря с изумрудной водой, сверкающей под лучами яркого солнца. Город окружали высокие горы, а сам он представлял собой витиеватую сеть узких улочек, застроенных уютными домами с красными черепичными крышами, летать над которыми было настоящим удовольствием.
Да, Бетель умела летать в ярких снах: она делала шаг, потом еще, и вот ее ноги поднимались над землей, а сама она уже по собственной воле парила над крышами домов, над улицами и площадями, над безграничным морем.
Бетель так часто путешествовала по разным городам и странам во снах, что в какой-то момент решила записывать в тетрадку о том, что видела и чувствовала.
Она свесилась с кровати и вытащила из-под нее деревянную шкатулку, в которой хранила тетрадь и карандаши. Устроившись поудобнее в кровати, Бетель зажгла свечу и раскрыла потрепанную тетрадку. Она перелистывала пожелтевшие страницы, перечитывая сюжеты снов, которые записывала с того момента, как научилась писать.
Вот она оказалась на острове, затерянном посреди океана, в котором плавали огромные дивные рыбы, а в этом сне она летала среди облаков над радугой, раскинувшейся над величественными горами.
Бетель перевернула страницу и обнаружила текст песни, которую придумала пару месяцев назад. Она понятия не имела, как нужно правильно писать песни, и есть ли вообще какие-то особые правила. Бетель просто записывала слова, которые приходили ей на ум, а затем тихонько напевала их на мотив, звучавший у нее в голове. Часто она слышала мелодии будущих песен во снах, и тогда ей приходилось их запоминать, поскольку она не умела записывать ноты.
Бетель даже не знала, насколько хороши ее песни, и вообще – хорошо ли она поет? Ей некому было продемонстрировать свое умение. Однажды, года три назад, мама услышала, как Бетель пела песню собственного сочинения во время уборки по дому. Обычно спокойная и безэмоциональная, мама вдруг рассердилась, отругала Бетель и строго-настрого запретила ей петь.
Она объяснила свой гнев особой волей Вечного Владыки Кравена, который запрещал любое избыточное проявление эмоций, в том числе занятия творчеством.
С тех пор Бетель приходилось петь очень тихо, буквально напевая себе под нос. Делала она это не часто – лишь в те минуты, когда была уверена, что поблизости нет никого, кто мог бы ее услышать.
Вот и сейчас, засыпая, она сдавленным голосом напевала песню, сочиненную несколько месяцев назад.
Она пела о стаях фантастически красивых птиц, которых видела во сне, стоя на берегу изумрудного моря, раскинувшегося до самого горизонта. Она пела о свежем бризе, ласкавшем ее кожу. Она пела о том, как свободно ей дышалось в загадочных краях, расположенных где-то далеко от Страны Благоденствия…