Страница 7 из 12
Вот и другое явление: мормоны. Это безобразие могло родиться только на американской почве. Разнузданность личного эгоизма должна была искать себе оправдания, нравственной опоры в душе человека. В Америке, как мы сказали, есть множество личных верований, но нет одного общего, входящего как просветительное историческое начало в образование народности. Потребность религии при отсутствии религии, при отсутствии религиозного элемента в американской народности, должна была на почве этой народности, на почве материальных стремлений и разнузданной личности, сдерживаемой только расчетами материальных выгод, породить религию вроде мормонской, где к спасению человеческому приложены теории математических выкладок и механического удешевленного и упрощенного производства. Известно, что по учению этой секты, очень многочисленной и американски-энергической, сношение полов является, между прочим, как одно из орудий механизма спасения: женщина получает спасение только чрез связь с мужчиной, который, если он не муж, дает ей только 74 спасения, так что для полного спасения ей достаточно состоять в связи с 4 мужчинами и т. д. Американское правительство, справедливо найдя, что такое учение вредно для страны даже в экономическом отношении, бесцеремонно выгнало пушками и штыками последователей этой секты за пределы Союза, и мормоны клянут ограниченность американской свободы!
А спиритизм? Это также явление чисто американское, возникшее на американской почве и во всяком случае там развившееся до своего апогея. Здесь не место и не время входить в подробное рассмотрение этого учения, имеющего не только в Европе, но и у нас своих приверженцев; скажем только, что это есть чистейший утонченнейший материализм, который даже загробное бытие с его тайнами и всякое движение бестелесного духа понимает как материю, которую можно уловить, вызвать, выкрасть, так сказать, у надземного мира механическими снарядами. Мнимые разговоры и откровения умерших производятся посредством упрощенного способа новоизобретенных машинок, заменивших собою столы и тарелки: чрезвычайно комфортабельно, удобно и дешево, без всякого нравственного труда, можете вы заставить апостолов досказать недосказанное; и не одних апостолов! И эта дичь мирится с нашей цивилизацией, является, как ее продукт, в ее обстановке! Что же такое эта цивилизация? Не служит ли подобное явление грозным обличением ее внутренней несостоятельности, ее лжи всякий раз, как она оставляет истинный путь веры, – своего рода memento, напоминающее самонадеянному и гордому своей цивилизацией миру о его ограниченности и дикости?
Как бы то ни было, но эти три явления, как выставка младенцев, мормонизм и спиритизм – продукты именно американской почвы и американской народности: нам нет дела до того, что в Виргинии потомки французов сохранили преданность латинству, что квакеры в Филадельфии завели такие-то школы и пр. Не спорим, что ко всем этим представителям разных европейских племен примешана еще и американская энергия, но названные нами явления суть произведение той новой народности, которая образовалась из соглашения всех отдельных народностей – минус их исторических преданий, их религии, их индивидуальных особенностей. Названные нами явления бросают яркий свет на весь характер американского развития и объясняют, с одной стороны, те громадные успехи в области материальной, с которыми не может сравниться ни один из народов в Европе, – из которых, однако, вышли все люди, населяющие Америку!
Когда образовалась североамериканская федерация, думали, что Америка разрешила наконец задачу, по-видимому, неразрешимую, – то есть нашла возможность согласить неограниченную свободу личности с принципом политического государственного устройства, со всеми теми выгодами, какие представляет держава с политическим единством, могуществом и стройностью: одним словом – быть могучим политическим государством – почти без правительства. Формулой этого нового устройства явилось «самоуправление», self-government, но совсем не в том смысле, в каком понимается это слово у нас. Американское самоуправление есть такой принцип общественного устройства, при котором каждая единица есть живое воплощение идеи государственной относительно себя самого, или, выражаясь словами одного писателя, каждый обращается в квартального надзирателя над самим собою, в чиновника относительно себя самого, своей собственной личности. И именно потому, что нигде так не эмансипировалась внешним образом личность, как в Северной Америке, и должна была там возникнуть идея личного самоуправления, как самообуздания и самосохранения личности. Но где регулятор этого личного самоуправления, чем и во имя чего будет обуздываема эта личность? Во имя гражданского договора, во имя той внешней правды или пользы, которую признала вся эта совокупность личных единиц для себя обязательною? Но если этот агломерат людей – не связанных между собою ни единоплеменностью, ни единоверием, ни единством органического исторического развития, ни духовными, ни физиологическими узами – не имеет для союза никакого другого цемента, кроме внешнего, кроме материального расчета; если самообуздание личности является не как нравственное самоограничение, предписываемое совестью, а как выгодная сделка ничем другим не соединенных личностей, – то какое же это шаткое основание в борьбе с личными страстями человека, какой же это ненадежный оплот против эгоизма, признанного как принцип!!
И действительно мы видим, что личное самоуправление перешло в Америке в личное, нередко дикое, самоуправство, – и произвол власти правительственной, которого примеры являет Европа, переродился в Америке в произвол личный каждого лица. Но такое общество не могло бы и существовать, возразят многие. Оно и действительно не может существовать, признаки разложения и теперь показываются. Если оно существовало до сих пор с такою силою и могуществом, то этому причиною было именно то, что оно переживало до сих пор процесс осуществления этой новой идеи, достигало возможного крайнего фазиса своего развития, – наконец, главною причиною сравнительной сдержанности, проявляемой до сих пор этими эмансипированными личными эгоизмами – служило увлечение материальною выгодою, общее стремление к одной материальной цели, поглотившее на время всякие заботы политические, всякие государственные вожделения, похоти и инстинкты. Но эти инстинкты не замедлят проснуться – и просыпаются.
Внутренние противоречия начинают уже и теперь сказываться; бедность духовного содержания собственно американской народности не в состоянии более накладывать свой тип на все разноплеменные ингредиенты, входящие в ее состав; одни расчеты выгод не в силах больше удерживать в безразличии американского национального элемента – племенные отличия, так долго подавленные или пренебреженные ради идеи союза. Вернее сказать, они-то, эти расчеты выгод, и обращаются сами против своего создания, против союза, на расчете основанного! Племенные особенности начинают обозначаться. Южные штаты Америки, без сомнения, отличаются особенным характером своих обитателей, большею частью не англосаксонского, а романского происхождения, латинян по вере и с аристократическими преданиями. Это обстоятельство – одна из главных пружин настоящей междоусобной распри. Война, которую повели северные штаты с южными за сохранение целости союза, свидетельствует о том, что насилие отныне является существенным элементом союза. Стало быть это уже не естественный и добровольный, но насильственный и искусственный союз. Во имя чего? Во имя свободы и правды жизни?? Противоречие, которое уже дало и даст себя знать в последующей истории!
В самом деле – какой ряд вопиющих противоречий! Страна свободы, равенства, бессословности – с участием негров как животной рабочей силы в значительном числе штатов. Положение негров в Южной Америке всем известно. Мы сами видали американских джентльменов, очень серьезно и искренно доказывавших, что у негров нет человеческой души и что они только особая порода животных. Положим, в теории наши юные нигилисты и сами имеют притязание на происхождение от какой-то благодетельной обезьяны, но ведь это только в теории, досужей и праздной: на деле они благородно непоследовательны и первые возмутились бы да и возмущаются практическим приложением этой теории к неграм. Рядом с такою бесчеловечностью отношений к людям – является самый пышный расцвет человеческой изобретательности и цивилизации! Почти 80-летнее существование такого противоречия: рабства негров с принципом человеческой личной свободы, так гордо провозглашенным, – противоречия, давшего однако Америке такую массу богатства, такое значение на торговых рынках Европы, – стало наконец невыносимым диссонансом для самого общества. Северные штаты потребовали уничтожения невольничества; южные хотели удержать его, и классическая страна свободы и демократии распалась на два враждебных стана – из-за спора о свободе. Как же понималась до сих пор эта свобода, если в «стране свободы» самый простой принцип ее мог оказаться спорным?! Ну что же? Распалась так распалась, будут две федерации вместо одной: Северная без негров и Южная с неграми… Но тогда нет причины, чтобы не явилось и еще третьей, четвертой, пятой группы штатов и т. д., одним словом – североамериканская держава могла бы распасться совсем, на столько штатов, сколько их есть в Союзе, и самые штаты утратить всякий политический характер. И вот возникает новое противоречие. Федерация, в основе которой, по самому смыслу, лежит добровольное согласие, свободный союз, выдвигает начало принуждения и насилия… Являются требования и инстинкты крупного политического организма; сказывается «натура больших государств», по выражению Хомякова. Эти инстинкты были до сих пор чужды Америке. Лишенная всяких других нравственных путеводительных начал, она по крайней мере в самом принципе свободы и согласия находила до сих пор оправдание своей политической организации: это было единственно нравственной стороной, raison d’etre[24] ее бытия: если же нет согласия в «согласии», то есть в союзе, что одно и то же, – то что же это такое? Государство с атрибутами принуждения, насилия, деспотизма?!
24
Смысл существования (французский).