Страница 12 из 20
– Я хочу это сделать, – говорю я, пытаясь убедить не только его, но и себя. – Это просто… сколько это футов?
– Не зацикливайся на таких мыслях, – успокаивающе говорит Голландец. – Просто подумай о волнении. И об удовольствии.
– Угу, – киваю я. Его слова помогают. Хотя к краю я так и не двигаюсь.
– Однажды я увидел на детской площадке двух ребятишек, – продолжает мужчина. – Один настраивал себя на то, чтобы залезть на брусья, а его приятель пытался ему помочь. Он сказал: «Учишься на страхе». Я никогда этого не забуду.
– Учишься на страхе, – медленно повторяю я. – Мне нравится. Так чему же учишься, прыгая в море?
– Ты узнаешь, что можешь это сделать. – Он улыбается широкой, заразительной улыбкой. – Прыгнем вместе?
– Хорошо, – киваю я. – Идем. Давай сделаем это.
Я могу умереть, спокойно думаю я, когда мы делаем шаг вперед. Это возможно. Есть и положительная сторона: это хороший способ умереть. Девушка погибает, прыгая в море с красивым парнем. Прекрасно.
Голландец берет меня за руку, и я собираюсь сказать: «Нет, я передумала!» – но почему-то мои губы не двигаются. На самом деле я не собираюсь этого делать, неистово думаю я, когда он крепче стискивает мою руку. Конечно. Я не собираюсь…
– Раз, два, три…
И мы прыгаем.
Я падаю, и у меня вышибает дух. Я не знаю, что должна чувствовать. Я ничего не чувствую. Мой мозг опустошен. Сейчас единственная в моей жизни сила – это гравитация. Я смотрю на улыбающееся, ободряющее лицо Голландца, чувствую, как он на мгновение сжимает мою руку, а затем отпускает, когда мы окунаемся в море.
Вода обрушивается на мое тело с неожиданно сокрушающей силой. Ноги подгибаются, и я погружаюсь в холодное море, не в силах остановиться. Глубже… еще глубже. Мне нужно всплывать. Почему я не всплываю? Мне не хватит объема легких… Я умираю, я так и знала… Подождите, я всплываю…
И вдруг я вынырнула, отфыркиваясь, задыхаясь и выплевывая соленую воду. Волосы облепили лицо, купальник застрял на полпути к заднице, и мое сердце почти взрывается от триумфа. В груди пульсирует, кровь горит, рот безудержно расплывается в улыбке… Это было потрясающе!
Голландец примерно в десяти футах от меня, уже плывет ко мне с восторженным выражением лица.
– Ты это сделала! – Он дает мне пять, и я издаю восторженный вопль. – Здорово, правда?
– Да! Невероятно!
Неподалеку еще один подросток прыгает в море, и нас окатывают волны. Это довольно непросто – плыть в такой воде. Но я не признаю́сь в этом, потому что мне нравится думать, что я в хорошей форме.
– Хочу признаться, – говорю я, перекрывая плеск и восторженные крики. – Я чертовски испугалась.
– Ты шутишь, – поддразнивает Голландец.
– Я старалась это скрыть, – с притворным негодованием замечаю я, и он смеется.
– У тебя не было шансов. Ты в порядке? – добавляет он, когда волна бьет мне в лицо.
– Да, – говорю я, слегка запинаясь. – Спасибо.
Очередная волна сталкивает нас вместе, и внезапно наши тела соприкасаются. Под водой мои ноги касаются его ног в такт качающимся волнам. Инстинктивно Голландец хватает меня за талию, но тут же отпускает. Он кажется обеспокоенным и говорит:
– Извини. Я не хотел…
– Ничего.
– Это не было… – Он осекается.
– Нет, – говорю я, слегка задыхаясь. – Я знаю.
– Не то чтобы я не… – Он замолкает, и на его лице мелькает непонятное выражение.
Мгновение мы, тяжело дыша, смотрим друг на друга. Волосы облепили головы, руки инстинктивно размеренно двигаются в воде.
– Ну что, – говорит наконец Голландец, пытаясь сменить тему. – Хочешь попробовать еще раз?
– Конечно! – отвечаю я, хотя не могу сосредоточиться должным образом, потому что, это было?.. Мы почти?..
Он плывет к вмурованной в скалу металлической лестнице, и я следую за ним. В голове у меня полный сумбур. Я взбираюсь по ступенькам, а затем мы оба начинаем подниматься по тропинке к выступу. Это узкая дорожка, и когда мы огибаем тесные повороты, его влажная кожа касается моей. Только что мы были в тени, а в следующую минуту на нас яростно обрушивается солнце. Никто из нас не произносит ни слова, хотя мы оба тяжело дышим. Это из-за жары или подъема, или потому, что?..
О боже. Я этого не вынесу. Нужно подтолкнуть события. Когда мы выходим на широкий, залитый солнцем участок скалы, я останавливаюсь. Голландец поворачивается и вопросительно останавливается, щуря глаза от солнца. Мое сердце колотится, но какого черта? Я прыгнула со скалы, я могу это сделать.
– Мне можно задать один личный вопрос, верно? – прямо говорю я.
– О, – он, кажется, опешил. – Прямо сейчас?
– Да, сейчас.
– Прекрасно. Давай. Что ты хочешь знать?
– Хорошо. Только что, в море, мне показалось, что… – Я замолкаю. – Мне показалось, что мы могли бы… Но… – Я снова останавливаю себя. – Короче. Вот в чем мой вопрос.
Мужчина выглядит озадаченным.
– Какой именно у тебя вопрос? – спрашивает он через мгновение. – Ничего из того, что ты сказала, не является вопросом.
О, точно. В его словах есть смысл.
– Мой вопрос вот в чем. Только что в воде я почувствовала, что мы, возможно, движемся в определенном… направлении. – Я заставляю себя посмотреть ему прямо в глаза. – И меня интересует… в каком?
В его темных глазах появляется ответный блеск, и у меня сводит живот. Это его ответ. Вот он. Это выражение. И медленно расползающаяся по лицу улыбка.
– Пожалуй, я не знаю, как ответить, – после паузы говорит Голландец. – У меня нет таких слов, как у вас, писателей.
Он делает шаг мне навстречу и откровенно пробегает взглядом по купальнику. (Ладно, не только по купальнику.) Я тоже делаю к нему шаг, так что мы оказываемся всего в нескольких дюймах друг от друга, и запрокидываю лицо.
– Ты же знаешь, как нас учат, – тихо говорю я. – Покажи, а не расскажи.
Я не знаю, чего я жду. Может быть, целомудренного, романтичного поцелуя. Как у Честера и Клары перед тем, как он сел в фургон с сеном. Но как только губы Голландца встречаются с моими, все мысли о целомудрии улетучиваются. Я не хочу быть целомудренной, я хочу его. Эти губы. Это ощущение слегка шершавой щетины на моей коже. Всего его. Прямо сейчас.
Он умело и сосредоточенно углубляет поцелуй, его руки ложатся на бретельки моего купальника, как будто он собирается их сдернуть. На вкус он соленый и очень мужественный. Как-то так вышло, что наши тела соприкоснулись, влажная кожа прижалась к влажной коже, а солнце поливает лучами головы и спины. Он уже твердеет, я уже таю… Если бы мы не были на публике…
Я слышу, как кто-то смеется поблизости – над нами? Но я слишком потерялась в ощущениях, чтобы пошевелить головой. Всё в порядке. Нам можно целоваться на публике. Это Италия, родина страсти. Они изобрели секс. И я не могу остановиться. Моя жажда безгранична.
– Ciao, bella![22] – Пронзительный свист заставляет меня подпрыгнуть, и я оглядываюсь. Это подростки примерно в пяти футах от нас собрались и таращатся. Черт. Они смеются над нами. И теперь они улюлюкают. Нужно остановиться. Возможно, мы на самом деле нарушаем закон или что-то в этом роде.
Неимоверным усилием я отрываюсь от Голландца и, тяжело дыша, смотрю на него. Я не уверена, что могу говорить, да и он тоже кажется потрясенным.
Подростки продолжают вопить, и я стараюсь не обращать на них внимания. Вероятно, нам не следовало проводить первое сексуальное свидание в общественном месте с насмешливой аудиторией. Но все мы крепки задним умом.
– Итак, – наконец выдавливаю я.
– Угу. – Голландец снова улыбается.
Я знаю, что у меня должны найтись слова, но сейчас я даже не в состоянии построить предложение. Я все еще слишком потрясена.
– Мне тоже разрешен личный вопрос. – Низкий голос мужчины застает меня врасплох. – Верно?
Его рука блуждает по шву моего купальника, в то время как другая рука ласкает ухо. Его прикосновения одновременно нежные и решительные. Он знает, что делает, приходит мне в голову, и мгновение я упиваюсь этой восхитительной мыслью. Затем я понимаю, что он ждет ответа.
22
Ciao, bella! – «Привет, красавица!» (итал.)