Мертвая улика

– Так ведь убили старушку-то! – разведя руками, сокрушенно сказал Гуров. – А мы – сыщики… Ну, и вообще… Вы понимаете?

– Да, – кивнула женщина. – Понимаю.

– Фу-х! – выдохнул Гуров. – Это же прекрасно! А то если бы вы сказали, что не понимаете, то у нас бы, наверное, не хватило слов, чтобы вам объяснить, зачем мы влезаем в это расследование. Есть такие вещи, которые лучше понимаются, если их не объяснять.

– Да, – подтвердила Галина Никитична. – Есть такие вещи… А что местные полицейские?

– О, они работают тоже! Ищут… А мы – вызвались им помочь.

– Но все же вы больны.

– Э! – махнул рукой Гуров. – Разве в этом дело! Ведь убили человека! А убийца не пойман. Именно это главное, а не болезнь. Да и потом – разве это болезнь? У меня хондроз, у него – радикулит. Это же позор для истинного мужчины, а не болезнь! Вы смеетесь? Значит, со мной согласны.

– По-человечески – да, – сказала Галина Никитична. – А вот как врач я готова решительно протестовать против такой вашей легкомысленности. Кто болен, тому надо лечиться, а не ловить убийц.

– Ну, значит, будем общаться исключительно по-человечески, – предложил Гуров. – Потому что как ни посмотри, а Елизавету Петровну убили.

– Да, – вздохнула заведующая. – Убили…

Глава 10

Разговор оказался долгим. Вначале заведующая по просьбе Гурова рассказала об убитой. Елизавете Петровне Калининой шел восемьдесят первый год. В доме престарелых она находилась давно – больше трех лет. Как она здесь оказалась? По собственному желанию. Во всяком случае, так она всем и всегда объясняла. «Для чего мне быть кому-то обузой? – говаривала она. – Они молодые, у них своя жизнь. А я доживу мои годы здесь. И ни на кого у меня обиды нет». Вот и все объяснение. А кого Елизавета Петровна разумела под словом «они», она не поясняла.

Был ли у нее кто-то из близких? Да, дочь, которая жила в этом же городе. Навещала ли дочка свою мать в доме престарелых? Да, иногда приезжала. Посидят в беседке или, если плохая погода, в специально отведенном для свиданий холле, поговорят о чем-то своем – и дочь уезжает до следующего раза. Рассказывала ли Елизавета Петровна что-нибудь о своей дочери и об их взаимоотношениях? Так, самую малость. Говорила, что дочь у нее хорошая, что она была замужем, но развелась, что у нее есть сын и квартира имеется. Было ли какое-то жилье у самой Елизаветы Петровны до ее поступления в дом престарелых? Похоже, что не было. Во всяком случае, она рассказывала, что до самой отправки в дом престарелых проживала вместе с дочерью, оттого и решила стать постоялицей богадельни, чтобы никому не быть обузой, о чем, собственно, уже говорилось.

– Скажите, – спросил Гуров у Галины Никитичны, – а был ли у нее муж? И если был, то где он сейчас? Умер? Жив?

– Вот чего не знаю, того не знаю, – развела руками заведующая. – Я как-то у нее спрашивала про мужа, но она не захотела говорить на эту тему. Ну, я и не стала настаивать. Мало ли как могла сложиться у нее жизнь? Для чего же лезть в душу?

– Это да, – согласился Гуров.

– Ну, а может, у нее были какие-то богатства? – спросил на этот раз Федор Ильич.

– Что вы имеете в виду? – не поняла заведующая.

– Ну, там, деньги или драгоценности…

– Да какие драгоценности? – невесело усмехнулась Галина Никитична. – Те, у которых есть богатство, к нам не попадают. Они или в частных пансионатах, или на особом попечении у родственников. А у нас казенное заведение.

– То есть для бедных? – спросил Гуров.

– Для бедных и одиноких, – вздохнула заведующая.

Помолчали. Где-то далеко, за стенами кабинета, раздавались людские голоса, звяканье чего-то металлического и какие-то другие неясные звуки.

– Скоро обед, – пояснила заведующая. – Оттого и расшумелись наши девушки…

– Они обедают в столовой? – спросил Гуров.

– Кто как, – сказала заведующая. – Кто в столовой, кому приносят еду в комнату. У нас здесь всякие – и ходячие, и неходячие.

– Сколько же их у вас? – спросил Гуров.

– Двадцать три старушки и семнадцать стариков, – ответила Галина Никитична. – Всего, значит, на сегодняшний день сорок душ. Была сорок одна душа, если считать Елизавету Петровну.

– Да… – неопределенно выразился Гуров, помолчал и спросил: – И какие же они, ваши старики и старухи?

– Всякие, – пожала плечами Галина Никитична. – Спокойные, нервные, капризные, веселые… Как и везде.

– А не безобразят? – поинтересовался Федор Ильич.

– Старушки – нет. А вот со старичками прямо беда. Они-то безобразят.

– Это как? – удивился Федор Ильич.

– Да по-всякому. Например, когда напьются. Тогда и ссорятся, и дерутся. Всякое бывает.

– Вот как – напьются! – еще больше удивился Федор Ильич. – На что же они пьют?

– Как на что? А пенсия? Они же все пенсионеры, – вздохнула заведующая. – Правда, пенсии небольшие, но им хватает. А не хватает, так просят у старух.

– И что же, старушки дают деньги?

– Когда как. Бабушки у нас бережливые. Иногда дадут, иногда отказывают, да еще и ругают старичков. Вот, мол, пьяницы окаянные, все вам мало, когда же вы напьетесь… Все как в жизни.

– Что ж они у вас такие безобразники? – покрутил головой Федор Ильич.

– А вы почитали бы их личные дела! – невесело усмехнулась Галина Никитична. – Большинство из них с тюремными сроками за плечами. Какими же им еще быть?

– Вот как! – произнес Федор Ильич. – С тюремными сроками в доме престарелых!

– А где же еще им быть? Ведь ни семьи, ни своего угла… Какая там семья, когда всю жизнь по тюрьмам скитались? Да вы об этом, наверно, знаете лучше меня…

– Знаем, – вздохнул Гуров. – Ни семьи, ни угла. И характер соответствующий. Да и вредные привычки имеются.

– Вот именно, – подтвердила заведующая.

– Скажите, а можно было бы узнать, за что именно сидел каждый из них? – спросил Гуров.

– Только с их слов, – ответила заведующая. – Если, конечно, они вам скажут… В личных делах мы об этом не пишем. Да и зачем? Не все ли равно, кто и за что сидел?

– Это как сказать, – не согласился Гуров. – Есть здесь, знаете ли, некоторые нюансы. Допустим, тот, кто всю жизнь сидел за кражи, вряд ли станет убивать.

– Намекаете на убийство Елизаветы Петровны? – взглянула на Гурова заведующая. – Думаете, что это сделал кто-то из наших старичков?

Гуров в ответ лишь неопределенно передернул плечами.

– Вряд ли кто-то из них, – сказала заведующая. – Посудите сами: самому молодому из наших дедушек – за семьдесят. Какие из них убийцы? Да и за что убивать? К тому же каждого из них я знаю со всех сторон. И с хорошей, и с плохой. Выпить они, конечно, мастера. Ну и поссориться между собой по пьяному делу тоже. Еще – поругаться со старушками могут за то, что те не дают им денег на выпивку. Но чтобы убить… Что вы! Все их страсти, причины и поводы в прошлом. Как говорится, все было и минуло. Теперь они как дети. Хорошие ли, плохие ли, но как дети. А дети друг друга не убивают.

– Может, вы и правы, – в раздумье проговорил Гуров. – Знаете, я плохо разбираюсь в психологии стариков. Вы, конечно, их знаете лучше меня.

– Наверно, – согласилась заведующая.

– Но все же, – упрямо мотнул головой Гуров. – Скажите, какой у нее был характер?

– У Елизаветы Петровны?

– Да.

– Такой же как и у всех. Может быть, немножко скрытнее, чем у других. Так что же из того? У каждого свой характер.

– У нее были какие-то особо близкие друзья?

– Вы имеете в виду здесь, в заведении?

– Да.

– Насколько я знаю, нет. Говорю же, она была довольно-таки скрытной. И больше склонной к одиночеству, чем к общению. Она даже в комнате жила одна, без соседей. Не хочу, говорила, жить с кем-то, хочу быть одна. Говорила, что так ей легче. А что значит легче и почему легче – откуда мне знать?

– Понятно… – Гуров встал с кресла и подошел к окну.

За окном он увидел трех старушек и двух стариков. Старики о чем-то говорили старухам и при этом оживленно взмахивали руками. Старушки что-то им отвечали и тоже жестикулировали.