Инстинкт

15.2 Выбор

Боль — последняя преграда перед блаженной смертью и вечным спокойствием. Несмотря на биологическую природу боли, которую испытывает каждое живое существо, человек, доживая закат своего могущества, так и не смог полностью изучить этот всепоглощающий аспект своей жизни. Испытывает ли человек посмертную боль, всё время умирая снова и снова, растягивая ощущение агонии до бесконечного значения или является обязательно преодолимой преградой к концу, никто так и не узнал. Люди, возвращающиеся с «того света» не помнили боль, давая слепую надежду всем, кто так в ней нуждался.

Томас испытывал боль каждую последнюю секунду своей жизни. Он много раз слышал, что перед смертью люди видят, как вся жизнь проходит перед глазами, как в фильмах. Отчасти этого и хотел Томас — стоя на пороге смерти, видеть своё прошлое, окунуться с головой в детство и безмятежность, снова смеяться и плакать, злится и прощать, любить и ненавидеть. Одним словом, испытывать всю палитру эмоций и свободы, которая стала непозволительной роскошью при апокалипсисе.

Томас действительно ощущал заново каждое мгновение, но он был не один. Напоминание о пулевом ранении, доставшееся ему в последние секунды жизни, сопровождало его до самого её получения, регулярно напоминая о себе. Двадцать один год страданий прошли в каких-то коротких нескольких миллисекунд. Всё, что происходило за этими воспоминаниями, уже никак не относилось к Томасу, никак не влияло на него. Оно играло где-то на фоне, приглушённо и не интересно.

Вот уже Том повторно получает выстрел в то же место и цикл повторяется. Снова и снова он проводит девять лет в детдоме, двенадцать в бункере, секунду в своём последнем падении, потеряв счёт всем этим круговоротам жизни одного человека. Томас и не заметил, как застыл в воздухе. Он будто лежал на невидимой кровати, которая отделяла его от окровавленного пола бункера, на котором ему было суждено испустить последний вздох. С последним воздухом из груди ушла бы и его душа, если бы Томас верил в её существование. На этом смертном одре он потерял ощущение боли, чувствовал прилив уже ненужных ему сил, ощущал внутренне спокойствие. Медленно его ложе становилось более и более осязаемым. Том ощущал его спиной, ногами и руками. Головой он проводил по чему-то прочному и мягкому, словно по настоящей кровати. «Какое глупое наваждение» — подумал он.

Не только осязание начало подводить юношу. Дополнительно его начали предавать и глаза. Виды знакомых коридоров становились более размытыми и неузнаваемыми, появлялись неизвестные очертания и фигуры. Томасу оставалось только наблюдать за странным представлением, что происходило перед ним. Двери переросли в большие оконные рамы, потолок стал ближе, а стены потемнели и приблизились до расстояния вытянутой руки, так близко, что можно было легко дотронутся до них. Подняв руку Томас, прикоснулся к этой стене, она была сделана из кожи.

Ощутив неясность в своих воспоминаниях о месте собственной смерти, Том попытался собраться с мыслями, убрать нависшую над ним дремоту, что окутала его сознание. И действительно, вторичная картина, что медленно проявлялась перед ним, была реальной. Она всё сильнее и сильнее выступала на передний план, пока окончательно торжественно не затмила старые коридоры.

Том лежал на заднем сидении небольшой легковой машины. Было жарко, весь салон пропах кровью, спиртом и другими веществами. Юноша чувствовал себя странно, словно он управлял своим телом отдалённо; в начале думал, что сделать, а только потом наблюдал за результатом. Томас сел на сидение и обернулся. Он действительно находился в маленькой машине, что сейчас стояла посреди дороги, вокруг которой была только жёлтая и безжизненная пустошь. Как доказательство того, что ранние события жизни не были галлюцинациями, он проверил свою рану, которая осталась при нём, но была забинтована.

Покинув салон машины, перед Томасом предстала полная картина окружающего его мира. Солнце в верхней кульминации, вдали на горизонте виднелись очертания высоких домов, было жарко, асфальт нагрелся под лучами солнца, его жар ощущался даже через толстую подошву. Том был в той самой машине, которую Евгений выкупил у одной из дружественных общин. Скорее всего именно на ней он и думал покинуть бункер. В нескольких метрах от машины стоял деревянный столб, который раньше был частью сети телефонных линий. К нему был примотан человек. Прищурив глаза, Томас узнал Нейта; его чёрная, как сажа, кожа превратилась в тёмно-багровую, от брони остались только осколки, мужчина будто сидел внутри консервной банки. Он весь был покрыт собственной кровью, медная проволока обвязывала его во многих местах, мешая сделать хоть минимальное движение. Снизу облокотившись на колесо, в тени сидела Лия, казалось, будто бы она спит.

— Лия? — удивлённо спросил Томас. Словно только одно лишь это имя смогло описать всю его реакцию на то, что он не умер.

Девушка медленно подняла голову, точно ото сна.

Она прыгнула с места и обняла Тома, который даже не сразу ощутил эти прикосновения. Лия обняла его крепко, не контролируя свою силу и эмоции. Даже было слышно, как начал трещать суставы юноши. Томас обнял девушку в ответ, он провёл рукой по её волосам, чтобы успокоить. Лия до сих пор не мылась, по-прежнему вся была в чужой крови, но была более чистой лицом, скорее всего из-за слёз.

— Что произошло? — поинтересовался Томас у Лии, смотря на примотанного Нейта.

— Когда тебя пристрелили я напала на него, а потом оттащив тебя в зал нашла машину под большим покрывалом. Вспоминая, как отец что-то нёс с собой, я вернулась к нему за ключами. Ах, также я взяла с собой препараты и… Его. — Лия неодобрительно показала пальцем на Нейта, словно хвастаясь своим трофеем.

Томас удивился, что на вид хрупкая и слабая девушка смогла самостоятельно дотащить двух взрослых мужчин. Но с ещё большим удивлением вспомнил, что Лия самостоятельно уничтожила несколько десятков мужчин в бункере. Том подошел к Нейту и начал осматривать бедолагу. Мужчина весь был изрезан, то от ударов каким-то лезвием, то от крепко прижатой проволоки. В одну из ран брюшной полости был воткнут револьвер, углубившись в тело на несколько сантиметров. Томас взял оружие, которое так давно его интересовало, как и многих других. Оно было мощным, красивым, тяжёлым, и даже придавало хозяину некий статус и силу в глазах других людей. Даже сам Том ощутил это на себе. Стоило только вытащить ствол из Нейта, как тот очнулся и пытался отдышаться, словно от продолжительного кошмара, каким и являлся весь этот мир. Испугавшись, Томас отпрыгнул назад.

— Том, ты жив. Прости, я не хотел. — Нейт делал паузы по несколько секунд между словами, зачастую растягивая их дольше возможного. Самочувствием от событий в бункере он никак не отличался, только внешним видом.

— Это уже не имеет никакое значение, — ответил Томас, не простив своего старого друга. Он бы уже начал испытывать жалость к своему товарищу, но чувствовал, как эффекты препаратов давили на него, притупляя не только чувства, но и мысли.

— Да. Пожалуйста, убей меня. Я не могу терпеть. А потом эту девчонку.

— Ты проиграл, Нейт, её смерть ничего бы не решила для тебя. Но твою просьбу я не смогу исполнить.

— Её смерть имеет значение, Том. Она ужас. Эти смерти… Она садистка! Привязала меня к машине и приехала так сюда. Чёрт, это… словно неделю назад… не чувствую ног и рук! Ты думаешь, она остановится? Она убьёт… кто будет стоять с тобой… ты носишь бомбу, которая взорвётся! Машину… Смерти. Сколько ещё должно умереть людей, чтобы ты понял? — Когда Нейт пытался говорить быстро и чётко, из его рта капала кровь, ещё более пачкая его броню.

— Мне жаль, что всё так вышло. Я тоже оплакиваю все эти смерти, но я вернусь в бункер и восстановлю его. — Томас продолжал разговор с Нейтом, несмотря на то, что прекрасно осознавал, как тот страдает. Он смотрел словно на куклу, к которой ничего не испытывал. Местами ему казалось, что это очередное посмертное наваждение. Юноша хотел подольше поговорить с человеком, с которым его связывает много общего.