Страница 4 из 8
Какие еще были варианты? Я считала, что у меня нет друзей или родных, которые заступились бы за меня в подобной ситуации; я и так уже чувствовала, что будто опорочена страшными поступками своих родителей. Поэтому я обратилась в полицию, чтобы выйти на связь со Стивом. Он со своей девушкой жил в доме у ее матери и спросил, согласится ли она приютить и меня тоже. Она разрешила мне остаться на одну ночь и поспать на диване, но четко дала понять, что не хочет видеть меня в своем доме хоть сколько-нибудь дольше.
На следующий день я села со Стивом на травянистой полянке у этого дома и попыталась придумать, что же делать. В том же месяце мне пришлось уволиться с работы, сразу же после ареста отца, ведь я переехала во временный дом подальше от внимания журналистов. Так что у меня не осталось ни доходов, ни сбережений. Я не могла даже представить себе место, где и скроюсь от прессы, и одновременно буду нормально жить. Тогда Стив сказал мне, что сотрудники журнала News of the World, – с которыми он подписал контракт на историю о нашей семье, чем вызвал у мамы ярость, – хотят, чтобы книгу написали мы с ним вдвоем. Я была решительно против этого, но он сказал, что без меня не удастся выпустить книгу; что для нас это и шанс изложить свою версию истории и защититься от внимания остальных журналистов; что теперь я вряд ли смогу найти работу, и это единственная возможность для меня заработать на жизнь. Мне был двадцать один год, я была наивна, поэтому согласилась.
Все это было где-то за гранью реального. Я сама переехала в новое место, навещала маму, поддерживала ее морально, даже стирала ее вещи, а еще ко мне по-прежнему приходили полицейские, которые наверняка считали, что я могу подкинуть им – случайно или специально – улику, которая позволит им предъявить обвинение маме. Так месяцами я просто выживала день за днем. Затем, откуда ни возьмись, пока длилось бесконечное ожидание суда над моими родителями, ко мне пришли известия о том, что мой папа совершил самоубийство, находясь под следствием. Не могу сказать, что я сильно скорбела, однако он ведь был моим папой и занимал огромную часть моей жизни. Так что для меня это стало сильным ударом. Все происходящее все дальше и дальше ускользало у меня из рук, казалось, что хуже, чем сейчас, быть уже просто не может. Я ловила себя на мысли о том, что страстно мечтаю наконец проснуться и обнаружить, что все это было лишь дурным сном. Я онемела от отчаяния.
Какое-то время мне казалось, что в этом состоянии ума я застряну навсегда, так никогда и не смогу со всем этим разобраться. Невозможно было даже подумать, что меня ждет какое-либо другое будущее, не говоря уже о какой-то достойной жизни. Однако шло время, события сменяли друг друга, мне нужно было справиться с ними по мере сил и надеяться, что когда-нибудь я смогу устроить свою жизнь.
С тех пор прошло уже больше двадцати лет, и в этой книге я попытаюсь рассказать то, о чем не могла говорить тогда из-за всех тех страданий, которые испытывала. К тому же я еще не способна была понять всего и к тому же не представляла, как те события повлияют на всю мою будущую жизнь.
В центре событий для меня находятся мои менявшиеся отношения с мамой. Самый сложный шаг для меня – у меня ушли годы, чтобы признаться в этом самой себе, не говоря уже о том, чтобы рассказать остальным, – заключался не в том, чтобы примириться с осознанием того, что мама не любила и не защищала никого из своих детей, особенно когда мы были маленькими и больше, чем когда-либо, нуждались в ее защите. Думаю, я всегда понимала это где-то в глубине души, хотя даже сейчас я цепляюсь за надежду на то, что я ошибалась. Нет. Самый сложный шаг был в том, чтобы принять – несмотря на свои бесчисленные отрицания вины, что она и правда на самом деле имела отношение к тем преступлениям, за которые была осуждена.
Кто-то задается вопросом, как вообще можно уложить в голове все происходившее. Преступления, совершенные моими родителями, далеки от всякого понимания и считаются одними из самых ужасных и отвратительных в истории криминала. С ними могли бы сравниться лишь деяния Иэна Брэйди и Майры Хиндли, да еще «Йоркширского потрошителя» Питера Сатклиффа и отдельно Гарольда Шипмана. Журналисты публиковали в газетах километры статей о них, писатели выпускали книги, криминологи и психологи изучали их. Вполне понятно, что широкую общественность эти истории одновременно и отталкивали, и впечатляли. Даже людям, у которых есть преимущество в том, что их эта история не коснулась лично, довольно непросто понять, как же это могло случиться. Мне, а также моим братьям и сестрам нужно было прожить довольно много лет, прежде чем у нас появилось чувство отстраненности от тех событий. Со дня своего рождения каждый из нас непроизвольно становился их участником.
Однако у меня есть ощущение: что-то из этой истории можно правильно понять, только если видеть ее изнутри. Для нас Фред и Роуз Уэст были самыми настоящими людьми, дом 25 на Кромвель-стрит в Глостере был нашим самым настоящим домом, а не «Домом ужасов», как его прозвали в прессе и стали воспринимать потом многие. Конечно, мы лицом к лицу сталкивались с ужасными вещами, виной которым были родители, – от эмоционального до физического и сексуального насилия, – но никто из нас не знал, на что родители способны, вплоть до того момента, когда об этом узнал весь мир.
Даже несмотря на то что события у нас дома мало кто бы смог назвать «нормальными», в нашей жизни было все то, что есть у других семей, – и это с трудом укладывается у людей в голове. Мы тоже занимались самыми обычными делами. Мы ели и смотрели вместе телевизор, праздновали дни рождения и Рождество, устраивали домашние праздники. Да, в нашей жизни было насилие, страдания, жестокость и горе, но это не происходило постоянно, и это точно не все, что происходило в нашей жизни.
В доме было место и смеху, и нежности, и любви. Для кого-то это покажется невероятным, но это так. Я не говорю об отношениях между родителями, хотя иногда они смеялись и подшучивали друг над другом, и к тому же изредка проявляли нечто вроде настоящей привязанности к нам, детям. Но между мной, моими братьями и сестрами семейные узы были крепкими. Мы играли и веселились, ссорились и мирились, как все дети в любой нормальной семье. Это может кого-то удивить, но наша семья много значила для нас – как для любого ребенка, – и главным местом в нашей жизни был наш дом.
Позже, когда были найдены останки жертв и наш дом стали называть «Домом ужасов», для нас, очевидно, стало невозможным воспринимать дом так же, как прежде. Но даже сейчас, когда дом по адресу Кромвель-стрит, 25, давным-давно снесен, и я не могу представлять его отдельно от тех кошмаров, что в нем творились, в моих мыслях он по-прежнему остается моим домом. Да, он связан со страшными воспоминаниями и образами, но все равно это мой дом. Моя способность так думать и связывать весь этот опыт воедино выглядит нелогичной, но это чистая правда.
Когда полицейские наконец приехали во временный дом арестовывать маму, нам с ней дали провести немного времени вместе и собрать какие-то ее вещи, прежде чем увести.
– Мэй, мое обручальное кольцо! – шепнула она. – Оно лежит в кармане моего пальто в гардеробе. Сохрани его, хорошо? Я не возьму его в полицию, эти чертовы идиоты его сразу же потеряют.
Я смутилась и нахмурилась.
– Но, когда арестовали его, ты сказала, что никогда больше не наденешь это кольцо!
Ее глаза вспыхнули.
– Мэй, черт возьми, сделай, что я сказала! Сохрани его!
Я не осмелилась еще раз возразить ей. Не спросила, почему кольцо так важно для нее, раз она уже поклялась никогда не надевать его. Но было ясно, что, несмотря на положение, в котором она оказалась, и на гнев, который она испытывала к папе, кольцо что-то значило для нее. И оно все еще оставалось важной для нее вещью, из этого я могла лишь догадываться, что и брак тоже для нее важен.
Когда ее увезли, я собрала кое-какие свои вещи и осмотрела пальто. Во внутреннем кармане, застегнутом на молнию, лежало кольцо. Я все еще храню его. Оно всегда напоминает мне, что как бы тяжело они ни ругались, брак между мамой и папой не переставал быть для них важным до самого конца, что их отношения были настоящими, не придуманными, и что благодаря их отношениям, какими бы они ни были для меня, я появилась на свет.