Страница 31 из 45
Десять Тысяч Лет Войны. Часть 1
Бекуян смотрел на Согеяна, а Согеян – на Бекуяна. Левый и Правый Глаза Древнейшего неподвижно висели в воздухе, и если бы не разные цвета радужек, никто в целом мире не смог бы с уверенностью сказать – который из них который.
- Неправильно, когда один глаз видит другой, - произнес один.
- Это неестественно, - согласился другой.
- Когда один из нас умрет, второй останется в одиночестве.
- В этом не может быть сомнений.
Бесстрастны были их речи. Без капли эмоций, без тени чувств. Оба прозревали весь Паргорон, оба видели творящееся во Тьме и за Кромкой – но их взгляды поминутно наталкивались друг на друга. Зрение каждого оставалось несовершенным, пока в том же мире существует второй.
Когда-то они были близки, как только могут быть близки два глаза. Когда-то они держались вместе, стояли друг за друга горой – и тогда Очи Древнейшего воистину не знали для себя невозможного. Но шли годы, шли века, миновало уж пять тысячелетий – и с каждым из них все сильнее расходились Правый и Левый.
Между ними накапливались мельчайшие различия. Они оба были идеалистами, оба не терпели огрехов и неправильностей. При этом оба видели в другом свое отражение... но спустя пять тысяч лет это было уже не идеальное отражение. Никто другой разницы бы не заметил, она была ничтожна – но именно потому и стала настолько сильна их взаимная неприязнь.
Нет хуже недруга, чем тот, кто почти подобен тебе самому, но все-таки чуть-чуть отличается. Отличается недостаточно для того, чтобы не судить о нем по себе, и в то же время достаточно, чтобы не полагаться на представления о нем, как о самом себе. Точка зрения Бекуяна была чуть иной, чуть отличной от точки зрения Согеяна – и это все дальше разводило их в разные стороны.
Пять тысяч лет пролетело над Паргороном со Дня Разделения. Пять тысяч лет ожившие органы Древнейшего сражались за контроль над частями Чаши. Бекуян и Согеян почти с самого начала установили свою власть в Кровавой Пене, этой облачной шапке, прикрывающей внутреннюю сторону, и здесь их власть была беспредельна – но им все сложнее было поделить области влияния.
Кровавая Пена слишком далека от истинной симметрии. Периметр самой Чаши – это почти идеальная окружность... но почти – это почти. За тысячи лет накопилось множество огрехов и неровностей. А облака, будучи облаками, вообще постоянно меняли форму, и Бекуян был согласен с Согеяном в том, что подобное возмутительно.
Однако они абсолютно не сходились в том, каким же все должно быть. Бекуян искал во всем правильности, и не было ему милее фигуры, чем шар, чем идеальная сфера. Согеян же требовал гармонии, но гармонии глубинной, разносторонней. Бекуян родился из того глаза бога, что глядел в прошлое, застывшее и окончательное. Согеян же был глазом, смотревшим в изменчивое будущее, и он видел бесконечное древо вероятностей.
Деревья же он считал и образцом творения. Сложность их структуры, богатство форм. Уходящие в недра сети корней и раскинувшиеся под небесами кроны. Растущие медленно, но растущие. Недвижимые, но качающиеся под ветром. Кровавая Пена была чем-то подобна такой кроне на вершине Паргорона, и Согеян желал прорастить от нее стержень, пуповину, что соединится с Центральным Огнем.
Однако ни Бекуян, ни Согеян не были довольны, когда взирали на весь прочий Паргорон. Их выводила из себя Кровавая Пена, и все большую неприязнь они испытывали друг к другу – но когда они окидывали взглядом остальной мир, то лишь с трудом могли терпеть его отвратительность, его вопиющую неправильность.
Этот мир, эта Чаша... она должна была быть Сферой. Так считал Бекуян.
В Паргороне должна была быть более совершенная жизнь. Так считал Согеян.
С самого своего возникновения и по нынешние дни Паргорон – мир бесконечной войны. После того, как закончилось Разделение, и части Древнейшего окончательно обрели самость, они разбежались по всему аркалу, захватили в свою власть большие и малые области... и начали непрерывный цикл сражений.
В этих сражениях они убивали друг друга и калечили. Ломали и портили себя, ломали и портили свой мир. Совершенства ему это не прибавляло, и Очи Древнейшего взирали на это с отвращением.
В те времена в Паргороне еще не было никаких демолордов. Не было самого института. Не было и разделения на высших и низших демонов... а строго говоря, его обитатели и демонами-то еще не были. Они были просто ужасными и могучими существами, живущими в Темном мире – на этом мире замкнутыми и за Кромку не лезущими. Им тогда хватало самих себя, хватало дарованной Древнейшим Чаши.
Тогда Паргорон был разделен на области, на своего рода страны. Собственно, это и были страны, и их обитатели ненавидели друг друга так, как только могут ненавидеть те, кто когда-то был единым целым, а потом разделился.
Половину внешней стороны занимала империя ла-ционне. Кровь Древнейшего ушла в вечный мрак, и там, в холоде и потемках, они развернулись во всю ширь, развивая свои причудливые технологии. Их были миллионы, этих крошечных ла-ционне, за тысячелетия они невероятно размножились.
На внешней же стороне обитали и сурдиты. На самом дне паргоронской Чаши, на землях, тоже темных, но согреваемых с другой стороны, они создали множество королевств, и каждым правил король с птичьим именем, одна из первородных Мышц. Между собой сурдиты тоже постоянно воевали, сражаясь за землю, за плодородные почвы. По обширности земель всех прочих превосходил богач Сорокопут, самая сильная армия была у могучего Поползня, а хитрец Свиристель стравливал сородичей интригами и кознями.
Внутренняя же сторона с ее вечным днем и вечной жарой принадлежала двум воинственным народам – гохерримам и нактархимам. Тот и другой делились на кланы с первородными Зубами и Ногтями во главе, и все эти кланы охотно бы передрались между собой, охотно бы начали междоусобные войны, кабы не сплачивающая их ненависть к народу-побратиму. Они тоже были слишком похожи, Зубы и Ногти, у них тоже было слишком много общего – и это делало их заклятыми врагами.
Гохерримы ненавидели нактархимов, а нактархимы ненавидели гохерримов. Сурдиты же ненавидели тех и других, потому что именно гохерримы и нактархимы выдавили их на внешнюю сторону, лишили света Центрального Огня – и продолжали совершать набеги, продолжали грабить и убивать.