Страница 79 из 113
— Переживаешь, земляк?
Дима вышел из оцепенения, лишенного каких-либо содержательных мыслей, и согласно кивнул головой.
— Вы за вещами?
— Скоро подъезжаем, — сказал лейтенант. — В Северогорске нас уже ждут. Ты ведь у нас получаешься единственный свидетель.
— Я не единственный, — возразил Дима. — У нее здесь в поезде ехал ее начальник, глава какой-то антикварной лавочки. Она пошла поговорить с ним и не вернулась.
Лейтенант скривился.
— А ты его знаешь?
— Нет, — сказал Дима. — Это я с ее собственных слов.
— А, может, и не было никакого начальника, — предположил лейтенант. — Может, она на свидание с хахалем пошла.
— Может быть, — кивнул Дима. — Только она с собой понесла служебный кейс, то ли с документами, то ли с деньгами.
— Ты сам это видел? — спросил лейтенант.
— И я видел, — сказал Дима. — И соседи наши тоже видели.
— Ну, — поинтересовался тогда лейтенант, — и чем же вы потом занимались целый вечер?
Он сказал это лишь наполовину серьезно, но Дима испытал неприятное ощущение, почувствовав на себе его подозрение.
— Вы хотели вещи, — вспомнил он. — Пойдемте, я вам покажу.
Появление лейтенанта милиции в форме вызвало в купе бурю эмоций, соседка принялась расспрашивать его об убийстве, а сосед желчно интересовался, сколько же молодых женщин убивают по поездам за рейс. Лейтенант общался с ними сугубо официально, на вопросы отвечал большей частью односложно, но, изымая вещи убитой девушки, попросил их всех расписаться в наскоро составленном протоколе.
— Это в чем же я буду расписываться? — возмутился седой сосед. — В том, что вы чемодан изъяли? Нет, дорогой мой, — извольте составить перепись всех вещей.
Лейтенант попытался отвертеться от долгой и кропотливой операции с перечислением и описанием всего содержимого, но любопытство соседей было настолько велико, что он был вынужден пойти на их условия. В чемодане у Валерии оказались вещи, одежда, предметы гигиены и книга — популярный детектив. В сумке были какие-то химические препараты, и Дима предположил, что их используют для проверки подлинности старинных вещей. Несессер был полон косметики, а в небольшой сумочке лежали сигареты, ключи и документы. Фамилия у Валерии оказалась Метлицкая, а отчество — Игнатьевна. Прописана она была в Москве, на улице Королева, а место работы ее можно было установить по бланку, удостоверяющему ее квалификацию эксперта по антиквариату. Фирма называлась «Антика».
Пока все просмотрели, да пока записали в протокол, прошло немало времени, и уже перед самой подписью составленной бумаги в купе заглянул второй милиционер, заметив:
— Товарищ лейтенант, к Северогорску подъезжаем.
— Уже иду, — поднялся наш лейтенант. — Спасибо вам, граждане, за помощь, но имейте в виду, возможно, ваши показания нам еще понадобятся. Следователь вас найдет по указанным адресам. А вы, товарищ Никитский, пожалуйте сразу в следственную часть, хорошо?
Дима согласно кивнул.
Лейтенант ушел, а Дима собрал постельное белье, отнес проводнику и получил у того свой билет для отчета в монастыре. Потом собрал вещи, распрощался с соседями и вышел с сумкой и чемоданом, набитым книгами, в коридор. Поезд подъезжал к Северогорску, и за окном уже тянулся пассажирский перрон, где толпились отъезжающие и встречающие.
Наконец поезд остановился, и Дима сошел на перрон.
3
Его допрашивал инспектор дорожной милиции, немолодой и усталый капитан, который внимательно выслушал все изложенные Димой факты, но отмел все его соображения, как усложнение ситуации. Появление каких-то типов, напугавших Валерию в вагоне-ресторане, не вызвало у него надлежащего интереса, особенно после того, как Дима напомнил, что и сама Валерия назвала их не более, как конкурентами. Сам Дима, видевший ее испуг, не был столь доверчив к словам девушки, но капитан был непреклонен. Рассказ о начальнике, который ехал в том же поезде, тоже не задел воображение следователя, потому что он посчитал это придумкой девушки.
— Подумайте сами, — говорил он Диме. — Какой начальник откажется делить купе с молодой и, как вы сами говорите, обаятельной секретаршей?
— Она была экспертом, — напомнил Дима.
— Это неважно.
— Куда же она пошла?
Он улыбнулся и развел руками.
— Этот вопрос мог бы нас интересовать, — рассуждал он, — если бы не было простого и ясного объяснения случившегося. Девушку ограбили, вот и все.
— А чемоданчик? — вспомнил Дима.
— Вот именно, — кивнул инспектор. — Чемоданчик и взяли. Не знаю, что там было, может, деньги, а может, и нет. Знаете, сколько у нас ограблений по поездам?
Дима понял, что инспектор спешит поскорее сформулировать суть преступления, и его мало интересует раскрытие совершившегося убийства. Вероятно, он хотел свалить все дело на коллегу, который занимался ограблениями в поездах этого направления.
Дима подписал протокол, распрощался и покинул вокзальное отделение милиции, где его, собственно, и допрашивали.
Монастырский микроавтобус стоял на привокзальной площади, и водитель Андрей терпеливо его дожидался. Вещи уже находились в автобусе, и, как только Дима сел, они сразу же и тронулись.
— Так чего там такое случилось, отец? — спросил Андрей с интересом.
В монастыре он был наемным работником, проживал в селе Ксенофонтове с семьей, но славился богобоязненностью и потому всех монастырских величал отцами независимо от сана.
— Убийство, — сказал Дима. — Девушку убили. Со мной в купе ехала.
Андрей присвистнул и перекрестился.
— Покой, Господи, душу невинно убиенныя рабы Твоея, — произнес он нараспев, чуть подражая панихидному возгласу. — За что ее, отец?
— Не знаю, — сказал Дима. — Скорее всего, корысти ради.
— Ну да, ну да, — со вздохом закивал головой Андрей. — А как же… Последние времена, как говорит отец Феодосий.
Всю дорогу молчаливый Дима не мог избавиться от мыслей об убийстве. Девушка, так раздражавшая его вначале своей словоохотливостью, теперь казалась ему беззащитной жертвой, убийство которой было преступлением против человечности. Он не мог понять, почему не появился ее начальник, который не мог не слышать об убийстве. Весь поезд знал об этом, по радио предлагали всем свидетелям прийти и дать показания. Но начальник так и не появился. Не появились и те двое, кого Дима видел в ресторане, хотя и они девушку знали. Или не хотели попадать под подозрение, или, что тоже вполне вероятно, сами были в этом замешаны. Наконец, не давал покоя Диме и найденный им клочок визитной карточки. Он пытался понять, почему он так и не отдал этот клочок, явную улику, в руки официальных следственных органов. То ли защищал честь монастыря, то ли опасался, что таким образом и сам попадет под подозрение? Во всяком случае, и сама Валерия говорила о Ксенофонтове.
Андрей, сидевший за рулем, тоже почтительно помалкивал, но время от времени задавал все же вопросы и о книгах, привезенных Димой, и о московских новостях. Сам никогда не бывавший дальше областного центра, он имел о московской жизни весьма смутное представление. Он не мог понять, почему Дима, побывав в Москве, ни разу не был на заседаниях Государственной Думы, не встречался со Святейшим Патриархом и не обедал в ресторане «Седьмое небо» на Останкинской телебашне. Он был уверен, что все это доступно для любого жителя Москвы.
На расспросы Димы о монастырских новостях он сообщил, что кобыла Оказия родила наконец жеребца, что отец Галактион, монастырский келарь, опять попался на пьянке и бил поклоны на трапезе, а отец Елиазар собрался в отпуск на Афон. Нашлись какие-то его духовные чада, ныне выехавшие на постоянное жительство в Грецию, вот они его и зазывали.
Ксенофонтов монастырь, или, как он официально именовался, Богородицерождественская Ксенофонтова пустынь, располагался в ложбине, на берегу небольшой речушки, именуемой Мокша. Основан монастырь был еще в XVI веке, когда на молитвенный подвиг отшельника Ксенофонта стали собираться ученики. Сам Ксенофонт был из числа учеников знаменитого Нила Сорского, вождя нестяжателей, и может именно потому так и не был никогда всероссийски канонизирован. Ведь нестяжателей церковные власти на Руси не очень-то любили. Монастырь славился свершениями местного значения, и потому преподобный Ксенофонт считался местночтимым святым. После революции монастырь, как и многие другие, был закрыт, здесь размещали колхозные мастерские, складские помещения, даже одно время здесь пытались устроить пересыльную тюрьму. Во времена послевоенного потепления монастырь открыть не успели, и возрождение его началось только в перестроечный период. Сначала открыли Малый собор для сельских прихожан, потом стали молиться перед мощами преподобного Ксенофонта в полуразрушенном Большом соборе Рождества Пресвятой Богородицы, собрали монашескую общину и уже в самое последнее время утвердили наконец монастырский устав. Половина монастыря еще была занята жилыми помещениями, тут же была сельская школа и склад, но в перспективе предполагалось, что все это отойдет монастырю. Во всяком случае, школу монахи уже плотно брали под свою опеку. Помимо закона Божьего насельники пустыни преподавали в школе историю, литературу, математику и даже астрономию. Директор школы это только приветствовал, потому что испытывал острый дефицит кадров, но чиновничьи лица из районного отдела народного образования все это решительно пытались пресечь под предлогом нарушения закона об отделении церкви от государства. Пока не был принят на этот счет новый закон, монахи решили преподавать в школе бесплатно и неофициально, и это устраивало всех, и монахов с их нестяжательными устремлениями, и директора с его скудным фондом заработной платы, и тем более родителей, чьи дети работали и кормились при монастыре, снимая с семьи тем самым немало забот. Сам Дима Никитский преподавал в школе литературу и историю и при этом читал лекции учителям по библейской теме.