Страница 54 из 65
— Приблизительно, — ответил я. — Недавно мне пришла в голову удачная мысль о том, что свойства «пустышек» можно легко объяснить, если рассматривать их как многомерные объекты, четырехмерные или даже пятимерные. Кажется, это очень удачная догадка. Если мне удастся это доказать, то появится надежда не только продвинуться в понимании мира, в котором мы живем, но и позволит создать новую физику и, следовательно, новые технологии.
Он усмехнулся.
— Слишком заумно для меня. Но если ты, в самом деле, понимаешь то, о чем говоришь, я рад, что работаю в Институте.
Мне нравится, когда Рэд начинает задавать свои детские вопросы. Всегда считал, что научное любопытство позволяет раскрыть в человеке лучшие стороны. Кажется, Шухарту действительно интересно понять, что меня заставляет днями напролет возиться с «пустышками» без каких-нибудь ощутимых результатов.
Однажды он прямо спросил меня об этом:
— Вот смотри, я или другой сталкер сходил в Зону и, рискуя своей жизнью, притащил оттуда «пустышку». За свой труд я получаю большие деньги. Все честно: принес «пустышку» — получи деньги, не принес — нет и денег. А вы, ученые, потом поджариваете ее в микроволновке, облучаете своими непонятными лучами и получаете деньги за то, что нажимаете кнопку «вкл». Но отличить «пустышку», побывавшую в микроволновке, от той, что там не побывала, нельзя. За что же вам платят деньги? А еще бывает так, что вам и вовсе лень что-то проделывать с «пустышками», вы просто смотрите на них часами, а потом пишите об этом статьи.
— Рано или поздно мы поймем, как они устроены, и этот вклад в науку обязательно окупится.
— Да. Я слышал об этом. И когда вам станет все понятно, будет вам честь и хвала, и вся мировая наука аж содрогнется от удовольствия. Но пока, как я понимаю, до этого еще очень далеко.
— Нельзя пройти трудный путь, не сделав первого шага. Любое открытие требует напряженного труда. Часто так получается, что мы трагически заблуждаемся и выбираем ошибочный путь. Многим кажется, что наш труд оказался напрасным, но это, конечно, не так. В науке отрицательный результат, все рано результат. Мы узнаем, что попали в тупик, и впоследствии обойдем его. По-другому нельзя. Понимаешь?
— Трудно что-то делать, когда не видишь результатов своего труда.
— Иногда приходится ждать результата всю жизнь. Иногда результат получают уже после смерти ученого. Но от этого его работа не становится менее значимой. Такую судьбу мы себе выбрали.
Шухарт задумался, для него мои слова звучали странно, глупо и неубедительно. Он пристально смотрел на меня, стараясь понять, не пытаюсь ли я обмануть его или высмеять. И когда убедился, что я говорю то, что и в самом деле думаю, успокоился и задал следующий вопрос.
Профессор Робертсон неожиданно пригласил меня на свой семинар. Было приятно, — оказывается, в Институте были наслышаны о моем приезде, — сомневаюсь, впрочем, что профессор рассчитывал, что мое присутствие принесет какую-то пользу при обсуждении особенностей спектра радиоизлучения «газированной глины» — такова была тема семинара. Честно говоря, я только после приглашения узнал, что «газированная глина» излучает в радиодиапазоне. Почему, кстати? Было бы интересно и полезно выяснить механизм излучения. Но, скорее всего, все проще — институтское научное сообщество просто пожелало познакомиться с русским парнем, которого начальники специально пригласили на работу для непонятных целей. Я был человеком-загадкой, которую многие хотели бы разгадать.
О радиоизлучении «газированной глины» в Бюллетенях Института внеземных культур ничего не сообщалось. Это подтверждало мою догадку о том, что кроме открытых публикаций существуют и закрытые отчеты. Для служебного пользования. Получается, что отныне я буду допущен к институтским секретам. Это хорошо. Для того, чтобы разобраться в феномене Посещения, хотелось бы владеть полной информацией.
На семинар пришли сразу несколько крупных ученых и начальников лабораторий. Мне были известны их имена, я читал их публикации, но лично познакомился с ними только сейчас. Меня представил доктор Уильямс, который после содержательного разговора о свойствах «пустышек», относился ко мне с трогательным вниманием. Наверное, ожидал, что при каждой встрече с ним я буду выдвигать новые и красивые идеи. Я, в принципе, был не против. Но хорошие идеи на грядках не произрастают, чтобы они появлялись, нужно много знать и напряженно работать, в том числе посещать подобные семинары.
Профессор Робертсон сидел молча, только задумчиво кивал в ответ на приветствия коллег. И со мной поздоровался, но чисто автоматически, наверное, не понял, что я тот самый русский, которого пригласил. Он был сосредоточен. Можно было не сомневаться, что разговор на семинаре предстоит серьезный. Впрочем, может быть, я заблуждался, в конце концов, это был мой первый семинар в Институте.
— Пожалуй, начнем, — сказал Робертсон. — Простите меня, господа, я волнуюсь, информация, с которой я хочу вас познакомить, слишком важна, потрясающа и требует серьезного обсуждения. Опоздавшие господа нас простят.
Он кратко, на мой взгляд, чересчур кратко рассказал о том, что группой, которой он руководит, зафиксировано слабое, но нерегулярное радиоизлучение неясной природы. Предварительное сообщение о том, что источником излучения может быть «газированная глина», не подтвердилось. Но местоположение излучения было определено с достаточной точностью. Это помещение лаборатории № 1522, расположенной, как казалось, на обследованной территории Зоны.
— Очевидно, что для всеобъемлющего изучения этого неожиданного феномена необходимо отправить в Зону не сталкеров, а научную экспедицию, состоящую из ученых и компетентных специалистов. Наши посланцы должны понимать, что они делают и обладать надлежащей квалификацией, — закончил Робертсон и с надеждой посмотрел в зал, словно надеялся, что кто-нибудь прямо сейчас запишется в добровольцы.
Его поддержал только доцент Мэрфи:
— Правильно! Мы должны найти источник, — сказал он с неожиданным энтузиазмом.
— Откуда в вас этот горячий юношеских задор, доцент Мэрфи? — спросил доктор Уильямс. — Прежде чем отправлять экспедицию, хотелось бы лучше понять, что мы собираемся искать. Каков характер сигнала? Несет ли он информацию? Есть ли основания считать этот сигнал искусственным? Может ли он быть естественным? Пока нам это неизвестно.
— Сколько вопросов! Но сами вы, доктор Уильямс, как я понимаю, в Зону идти не собираетесь, предпочитаете работать с бумагами? — съязвил Мэрфи.
— Для начала было бы неплохо узнать побольше об этом радиоизлучении. Мое решение будет основываться на установленных фактах, — сказал доктор Уильямс, явно теряя терпение.
— Все, что я могу пока рассказать, мы регистрируем узко направленные радиоимпульсы длительностью около десятой доли секунды на длине волны в 21 сантиметр. Появление их хаотично, установить закономерности в появлении импульсов не удается, — сказал Робертсон. — Но работа продолжается.
— Можно ознакомиться с рабочими материалами? — спросил доктор Уильямс.
— Я охотно предоставлю их вам.
— И мне, пожалуйста, — сказал Мэрфи.
— И вам, доцент Мэрфи. Конечно.
Я рассчитывал, что обсуждение таинственных сигналов продолжится, но о них больше не говорили.
И в этом был свой смысл — обсуждать их можно было только, когда будет обнаружен источник. Правда, длина волны радиосигнала — 21 сантиметр — показалась мне подозрительно знакомой. Это была широко известная волна излучения запрещённой линии нейтрального атомарного водорода. У ученых, занятых поисками жизни в космосе, существует стойкое представление о том, что внеземные цивилизации должны использовать эту волну для связи между собой. И вот — пожалуйста, наглядное подтверждение.