Страница 33 из 65
В 11 часов я был на месте. Меня встретил молодой парень, не очень приятный на вид, может быть, все дело было только в том, что он постоянно улыбался. Излишне ехидно и беспричинно. Почему, кстати, люди постоянно посмеиваются, когда глядят на меня. Иногда это бесит. Давно хотел спросить, почему, но забывал.
Парень поздоровался и рукой показал следовать за собой. Больше он не произнес ни одного слова. И мне не хотелось нарушать его молчание. Значит, так надо. Мы долго шли по каким-то длинным запутанным коридорам переходили с этажа на этаж, иногда вверх, иногда вниз, можно было подумать, что парень путает следы. Во всяком случае, если бы мне пришлось самостоятельно выбираться из здания, обратную дорогу почти наверняка отыскать не удалось. Наследственный топографический кретинизм.
Перемещение по Центру казалось бесконечным. Мы проходили мимо сотен закрытых дверей, которые отличались только табличками с номерами.
— Какой номер нам нужен? — спросил я, когда понял, что у меня начинает кружиться голова.
Парень не ответил. Посчитал, наверное, что вопрос слишком глуп, чтобы обращать на него внимание. Он сохранял спокойствие. Только его улыбка стала чуть шире и еще противнее. Не сомневаюсь, что сам он давно привык к подобным перемещениям и не находил в них ничего странного.
И вот мы, наконец, остановились у кабинета под номером 273. Мне показалось, что это короткий привал, передышка перед новым этапом нашего бесконечного путешествия.
Но парень заговорил.
— Тебе сюда. Алмазов тебя обязательно примет.
— Алмазов? — удивился я. — Меня пригласил на переговоры Петр Петрович Петров. Не знаю никакого Алмазова.
Но парень уже испарился. Я пожал плечами, наверное, здесь так принято обращаться с новичками. В чужой монастырь со своими порядками не лезут. Правильнее всего было развернуться и попытаться покинуть здание Центра. Но я уже давно понял, что обратного пути отыскать не смогу. Постоял немного, собрался с духом и принял единственно правильное в подобной ситуации решение — постучал в дверь, она и открылась.
— Проходите, Панов. Хорошо, что вы умеете быть пунктуальным и обязательным. Это хорошее качество, оно поможет вам в научной работе.
За большим начальственным столом сидел элегантный человек, назвавшийся Павлом Павловичем, он, как и во время первой встречи, загадочно улыбался. Просто какое-то наваждение.
Я растерялся и неожиданно для самого себя спросил:
— Почему вы назвались Павловым?
— Шут его знает, — ответил Алмазов. — Согласитесь, что Павлов Павел Павлович звучит прикольно и надолго запоминается собеседником. — Такое настроение у меня в тот день было. Обычно я откликаюсь на Семенова Семена Семеновича. Или Карпова Карпа Карповича. Или Нила Ниловича Нилова. Но редко.
— Понятно.
— Вы порадовали меня — задали правильный вопрос, на который могут решиться совсем немногие. Ваша зарплата выросла на десять процентов. Хорошее начало, не правда ли?
После длительного передвижения по запутанному лабиринту здания (кстати, непонятно, как мне удастся выбраться на свободу после того, как Алмазов меня отпустит) можно было ожидать жесткого разговора, предупреждения о неразглашении ведомственных и государственных тайн и подписания документа о согласии на самые серьезные и неотвратимые наказания в случае малейшего нарушения режима секретности. А вместо этого я оказался действующим персонажем какого-то водевиля с переодеванием.
— Мне нужно поклясться, что я никому не расскажу о том, что увижу в вашей организации?
— Конечно. Вот бумажка лежит перед вами. Оставьте автограф — так принято. Но это не означает, что о вашей научной работе будут знать только семеро специально подготовленных людей. Наоборот, вы имеете право открыто обсуждать любые аспекты исследований с сотрудниками Центра и нашими иностранными коллегами, которых в обычные дни у нас полным-полно, или даже с корреспондентами или блогерами, но эти информационные монстры вряд ли захотят разговаривать с вами, зажрались, у них нет нужды в дополнительных контактах. И, конечно, ваши статьи будут печатать в самых престижных мировых научных журналах. В остальных случаях секретность нужно будет соблюдать. Это делается для вашего спокойствия.
— Чем же вы здесь занимаетесь? — спросил я.
— Это не секрет. Мы ищем и изучаем предметы, созданные инопланетным разумом. Точнее, не сами предметы, которых нам пока обнаружить не удалось, а сведения о них в самых разных средствах массовой информации. И когда находим, пытаемся понять, как они устроены и для чего использовались инопланетянами. Сделать это очень трудно, практически невозможно из-за ограниченности человеческого разума, поэтому мы просто ищем разумные способы их применения с пользой для человечества.
— Вы это серьезно? — удивился я.
— Разве вы ничего не слышали о таинственной Зоне, появившейся на Земле после Посещения пришельцев?
— В Америке? О чем-то таком писали в прошлом году. Но это же газетная утка?
— И многие так думают? — удивился Алмазов.
— Практически все разумные люди!
— Прекрасно! Вот уж поистине, самый лучший способ сохранить тайну — быть откровенным. Человеческий разум — вот что позволяет нам не замечать очевидного! Даже не нужно хитрить, изворачиваться и обманывать! Говорите правду, и вам никто не поверит.
— Вы хотите сказать, что в публикациях желтой прессы есть частицы правды? И мы, в самом деле, столкнулись с инопланетной жизнью, странным образом оказавшейся на Земле? — пришла моя очередь удивляться.
— Я желтую прессу не читаю, но думаю, что многое в репортажах из Хармонта заслуживает внимания. У этих парней обычно плохо с творческим воображением, они не умеют придумывать правдоподобную ложь. Отбросьте явные глупости, без которых такие публикации не обходятся, и останутся факты, пусть искаженные, которые неплохо было бы изучить.
Алмазов продолжал отстраненно улыбаться. У меня сложилось впечатление, что меня глупо разыгрывают. Или проверяют на профпригодность. Значит, если начну поддакивать — прогонят с позором.
— Непонятно, зачем я вам понадобился? Придумывать правдоподобную ложь я не умею. Да и не желаю.
— Мне это известно. Профессиональных выдумщиков у нас достаточно. Но нужны люди, которые будут работать. Мне доложили, что вы однажды сказали, что ученый должен быть абсолютно честным, иначе он проходимец. Если за время трехмесячного испытательного срока вы докажите, что являетесь тем самым «настоящим честным ученым», для которого научная истина важнее карьеры, с вами будет заключен долгосрочный контракт.
— С врунами проще работать, — сказал я.
— Вы правы, но простота общения в Центре больше не ценится, нужны отчеты о реальных исследованиях, где были бы собраны понятные результаты, о которых можно будет доложить инвесторам, вкладывающим деньги в развитие Центра. Их красивыми рассказами не проведешь. Они правду ото лжи отличают мгновенно. Но такую работу сможет выполнить только настоящий ученый. Например, вы, Панов. А почему бы и нет? Я этого не исключаю.
Что ж, если от меня требуется честность — пожалуйста, это мне не трудно.
— Я ничего не знаю о том, чем вы здесь занимаетесь, поэтому сказать, что справлюсь с работой, не могу.
— Не с работой, а с заданием. Привыкайте к нашему жаргону. Мы говорим: «С заданием».
— В последний раз я выполнял задания в средней школе.