Эффект Лотоса (ЛП)

— Я тебе не подхожу, — шокировано призналась я, когда он наконец оторвался от моего рта. Я никогда раньше не заявляла об этом вслух, но он должен был знать, что это правда.

Такие люди, как Челси и Дрю были просто на другом уровне. Так исторически сложилось.

Его голос смягчился.

— Я хочу только тебя, — повторил он.

Он не опроверг мое заявление. Он не мог. И в тот момент я поняла, что никогда не смогу быть ему парой, равной ему, точно так же как в детстве я знала, что никогда не буду такой, как Эмбер. Она сияла так ярко… пока ее свет не погас. Я пыталась существовать в его мире, но это было все равно, что пытаться вставить кубик в круглое отверстие. Слишком сильное трение. Фигура просто не вписывалась.

— Почему? — Я должна была знать. Почему я?

Он убрал волосы с моего лица, его взгляд скользил по моим чертам.

— Это свойственно человеку. Мы хотим того, что для нас плохо. Мы созданы для самоуничтожения.

В этот момент пузырь лопнул. Ворвалась реальность, отравляя мою безмятежность, блаженство, которое я обрела с Дрю. Он был прекрасным учителем. Закон эффекта. Мое поведение приносило мне лишь неприятные последствия.

Душу пронзила острая и ослепляющая боль. У меня было всего четыре варианта.

Изменить. Упростить. Добавить. Отрицать.

Моя ложь самой себе заключалась в следующем: если я неспособна измениться, значит сможет Дрю. Что он забудет о своей богатой жизни ради меня. Потому что наша связь была особенной — раньше ни один из нас никогда не испытывал таких сильных эмоций.

Я была наполовину права.

И когда его губы коснулись моих, мне снова стало хорошо. Темные мысли, настигающие меня, стали отступать.

Как всегда, стоило возникнуть когнитивному диссонансу, разум всегда находит способ исправить дисбаланс.

Глава 24

Доска убийств

Лэйкин: Сейчас

— Ребята, вы, должно быть, правда любите барную еду или… — Майк Риксон обрывает себя на полуслове, позволяя недосказанности тяжело повиснуть в воздухе.

Рис подхватывает, когда мы приближаемся к бару:

— У нас есть еще несколько вопросов к Торренсу.

— Его нет, — просто отвечает Майк. — Но когда я его увижу, то передам, чтобы он с вами связался.

— Спасибо, — благодарит Рис. — У нас также есть еще один вопрос к вам, относительно Коэна Хейса.

По дороге сюда я изучила отчет об анализе почерка. Читать такие отчеты все равно что бросать дротик в движущуюся цель… во время торнадо. Сильный ветер уносит этот дротик куда-то в непосредственную близость от цели, но вы должны учитывать множество других факторов, чтобы это принесло какую-то пользу.

От математики у меня начинает болеть голова.

Все, что мы знаем наверняка, — это то, что Торренс набрал меньше очков, чем его брат, и что Торренс — единственный из наших подозреваемых, кто связан со всеми тремя женщинами.

Это делает его нашим главным подозреваемым, а местные власти, особенно детектив Вейл, уже им заинтересовались. И как только его арестуют за тяжелое преступление, про наш висяк забудут.

Про мое дело забудут.

И Кэм…

Я стараюсь смотреть на вещи в перспективе, но, стоя здесь, беспокойно крутя браслет вокруг запястья и наблюдая, как Рис допрашивает Майка о том, почему уволили Коэна, мне кажется, что стены начинают смыкаться.

— Мне нужно подышать воздухом, — говорю я Рису, когда уже бегу к открытым дверям бара.

Рис прерывает разговор и следует за мной на улицу.

Обширная веранда кишит любителями позагорать, которые собираются, чтобы сделать перерыв на обед. Грохочущие волны оглушают меня, в то время как все остальные звуки приглушены и слышатся словно в отдалении из-за сильного ветра.

— Хейл, подожди.

До меня доносится голос Риса, и я опираюсь спиной на один из столбов.

— Просто дыши, — говорит он.

Он дает мне время самостоятельно справиться с внезапной панической атакой, и ждет пока адреналин во мне утихнет. Человек не может паниковать вечно. Примерно через десять минут ум и тело приходят в норму. Нужно просто сохранять самообладание, пока атака не пройдет.

Рис подходит ближе, закрывая вид на толпу людей.

— Лучше?

Я киваю.

— Просто… все так нахлынуло. И разом ударило, — мне стыдно. Обычно я не страдаю паническими атаками. Это мне не свойственно.

Однако, когда дело касается Риса, мне не нужно вдаваться в подробности. Обеспокоенность на его лице сменяется пониманием.

— У тебя не было времени принять смерть Кэм, — понимающе говорит он. — Или оплакать ее.

Прошло всего несколько часов, но мне кажется, что я увидела ее тело на медицинском столе целую вечность назад. Меня передернуло от собственных мыслей. Даже в уединении своего разума я не терплю сантиментов.

— Принять, — повторяю я, постепенно приходя в себя. — Например, принять то, что мой напарник, по всей видимости, юрист.

Рис вздыхает.

— Пойдем, — он пытается отвести меня на тротуар, не касаясь моей руки.

Я следую за ним к берегу, где отлив оставляет за собой полумесяц из влажного песка. Не говоря ни слова, он падает в нескольких футах от воды, безмолвно прося меня сделать то же самое.

Я сажусь рядом с ним, пытаясь не обращать внимания на мокрый песок и то, как соленая вода просачивается сквозь брюки.

— Правда всегда выходит наружу, — говорит он. Он смотрит на океан, избегая смотреть мне в глаза. Интересно, думает ли он о записке, о которой я ему не рассказала. — Я не ждал, что все так произойдет.

Внезапно меня охватывает чувство вины. У нас у всех есть секреты.

— На самом деле это не мое дело. Просто я была… удивлена. Ты никогда об этом не упоминал.

Рис берет стебелек травы и водит по песку.

— Нет, это справедливо. Я изучил твою жизнь вдоль и поперек и задавал трудные вопросы. Я мог, по крайней мере, рассказать кое-что о своей.

Если уж быть совсем честными, это я обратилась к нему с просьбой решить мое дело. Я пригласила его ворваться в мою жизнь.

— Родители постарались? — спрашиваю я.

Его натянутая улыбка не касается глаз.

— Из тебя получится хороший профайлер. Да, папа. Семья юристов. Я средний сын, и когда я пошел учиться в ФБР, папа не слишком обрадовался.

— Тебе суждено работать в поле, — я не могу представить Риса в зале суда.

— Та часть, где меня подстрелили, ему тоже не понравилась. Я словно доказал, что он был прав, и не могу быть полевым агентом. И пока длилась моя реабилитация, я даже подумывал вернуться в суд.

Я кладу руку ему на предплечье. Странная демонстрация эмоций и сочувствия, но с Рисом это кажется естественным. Я хочу утешить его.

— И почему же ты не вернулся?

Он смотрит на меня и накрывает мою руку своей.

— Из-за тебя.

Порыв ветра уносит мой выдох. Я глубоко вдыхаю, наполняя легкие.

— Рис…

— Ты бы не оставила меня в покое, — говорит он с коротким смешком. — Поэтому я сказал себе, что возьму еще одно дело и уйду на пенсию. Но мы знаем, как все обернулось.

Я помню, каким угрюмым он был в нашу первую встречу. Время от времени я все еще вижу проблеск сдерживаемого гнева из-за травмы, из-за того, что он больше не полевой агент. Но…

— Ты был мне нужен. Без тебя я бы не смогла зайти так далеко. — призналась я.

Он смотрит на меня, и в его лице не видно ни капли сомнения. То ли мое признание так его шокировало, то ли что-то еще…

Он смотрит на наши руки, все еще касающиеся друг друга. Потом переворачивает мою, обнажая резинку. Большой палец ощупывает нежную кожу под повязкой, трение грубой подушечки о чувствительную покрасневшую кожу вызывает искорки возбуждения.

— Я бы хотел, чтобы ты не причиняла себе боль, — говорит он.

Мне очень хочется вырвать руку, но я не двигаюсь.

— Это было частью терапии, — признаюсь я. — Думаю, я просто привыкла к этому.

— Доктор Лорен? — спрашивает он. Он разговаривал с ней, когда был в Сильвер-Лэйк, работая над моим делом. Она не могла разглашать ничего, что нарушало бы конфиденциальность пациента, но она подтвердила, что я потеряла память и долго восстанавливалась физически.