Игра Нептуна

– Удачно. О вас успеют забыть.

На этой двусмысленной прощальной фразе разговор завершился, и задумчивый Адамберг покинул набережную Орфевр. «Будьте ниже травы, понятно?» Трабельман повеселился бы. Шпиль Страсбургского собора, сто сорок два метра. «Мне смешно это слышать, Адамберг, просто смешно».

В два часа дня семь членов квебекской команды собрались на инструктаж. Адамберг раздал им листовки с изображением знаков различия и званий ККЖ, которые и сам еще не выучил.

– И никаких промахов – вот наш девиз, – начал Адамберг. – Внимательно изучите знаки различия. Вы встретитесь с капралами, сержантами, инспекторами и суперинтендантами. Не путайтесь в званиях. Нас будет принимать старший суперинтендант Орель Лалиберте – пишется в одно слово.

Раздались смешки.

– И нечего хихикать. Их имена и фамилии не похожи на наши. В королевской жандармерии служат Ладусеры, Лафрансы и даже Луисезы [2]. Не ржать. Вы познакомитесь с Жинеттами и Филиберами, которые будут моложе вас. Никакого смеха – ни по поводу акцента, ни из-за манеры выражаться. Когда уроженец Квебека говорит быстро, его не так-то легко понять.

– Например? – спросил любивший точность Жюстен.

Адамберг повернулся к Данглару.

– Например, – откликнулся тот, – наночтоль засядем?

– Переведите, – попросил Вуазне.

– Всю ночь, что ли, просидим?

– Так-то, – сказал Адамберг. – Старайтесь понять и откажитесь от иронии, иначе миссия будет провалена.

– Квебекцы, – мягко перебил его Данглар, – считают Францию прародиной, но не любят и боятся французов. Они считают нас высокомерными снобами и насмешниками, которые думают, что Квебек – далекая провинция, где живут одни козлы и дровосеки.

– Я на вас рассчитываю, – продолжил Адамберг, – не ведите себя как туристы из Парижа, которые всегда слишком громко разговаривают и на все смотрят свысока.

– Где мы будем жить? – спросил Ноэль.

– В Халле, в шести километрах от здания ККЖ. У каждого будет отдельная комната с видом на реку и канадских гусей. Нам предоставят служебные автомобили. Там никто не ходит пешком, все ездят на машинах.

Инструктаж длился еще около часа, потом люди разошлись, довольно перешептываясь, – все, за исключением Данглара, который волочил ноги, как приговоренный к смерти, бледно-зеленый от страха. Если скворцы каким-то чудом не залетят в левый мотор на пути туда, значит, на обратном пути в правый мотор затянет канадских гусей. А один гусь равняется десяти скворцам. Там, в Канаде, даже у птиц совсем другие размеры.

Адамберг составил длинный список контор по продаже недвижимости в окрестностях Страсбурга и потратил большую часть субботы на звонки. Занятие было нудное, он задавал один и тот же вопрос, одними и теми же словами. Его интересовала возможная аренда или покупка одиноким пожилым клиентом дома или большой, стоящей на отшибе усадьбы, а также не выставлялся ли совсем недавно дом на продажу.

Все шестнадцать лет, что Адамберг преследовал Трезубца, тот переезжал сразу после совершения убийства, утекая, как песок сквозь пальцы. Адамберг спрашивал себя, мог ли судья даже после смерти сохранить эту привычку. Он всегда селился в роскошных домах, причем все они были его собственностью. Фюльжанс никогда не арендовал жилье, предпочитая обходиться без лишних контактов.

Адамберг догадывался, каким способом мог разбогатеть судья. Выдающиеся качества Фюльжанса – глубина анализа, устрашающая ловкость и исключительная юридическая память вкупе с запоминающейся харизматичной красотой, – обеспечили ему прочную популярность. У него была репутация «человека всезнающего», как у Людовика Святого, который, сидя под дубом, решал, что хорошо, а что плохо. Его почитала не только публика, но даже затурканные работой завистливые коллеги. Честный судья никогда не переходил границ права и не нарушал профессиональной этики, но, если требовалось, он мог сделать неуловимый намек, и присяжные дружно склонялись к его мнению. Адамберг полагал, что родственники многих обвиняемых и даже судьи щедро платили Фюльжансу за «нужное» им мнение.

Он обзванивал агентства больше четырех часов, но пока безрезультатно. На сорок второй попытке риелтор сообщил, что продал усадьбу с парком в районе между Агно и Брюматом.

– На каком расстоянии от Страсбурга?

– Двадцать три километра по прямой, на север. Усадьбу «Der Schloss», «Замок», четыре года

назад приобрел некий Максим Леклерк, но накануне утром он выставил ее на продажу, сославшись на проблемы со здоровьем, и сразу уехал. Агентство только что получило ключи.

– Он сам вам их отдал? Вы его видели?

– Передал через служанку. В агентстве его никто никогда не видел. Покупка оформлялась через поверенного, по переписке, бумаги и подписи пересылались почтой. Мсье Леклерк не мог передвигаться после операции.

– Надо же, – только и сказал Адамберг.

– Это совершенно законно, комиссар, конечно, если бумаги были заверены полицией.

– У вас есть фамилия и адрес служанки?

– Мадам Кутелье, она живет в Брюмате. Я могу найти для вас ее координаты.

Дениз Кутелье орала в трубку, чтобы перекричать вопли дерущихся детей.

– Мадам Кутелье, вы можете описать мне вашего нанимателя? – Адамберг тоже начал кричать.

– Комиссар, – надрывалась женщина, – я с ним никогда не пересекалась. Работала три часа по понедельникам и четвергам, как и садовник. Оставляла приготовленную еду и продукты на другие дни. Он предупредил меня, что редко бывает дома. Он очень занятой человек. Работал где-то в торговом суде.

Разумеется, подумал Адамберг. Призрак, невидимка.

– В доме были книги?

– Очень много, комиссар, но не могу сказать, какие именно.

– Газеты?

– Он получал по подписке какую-то ежедневную газету и «Эльзасские новости».

– Письма?

– Этим я не занимаюсь, а его секретер всегда был заперт на ключ. Обычное дело, если человек работает в суде. Его отъезд – полная неожиданность. Он оставил мне очень любезную записку, поблагодарил, пожелал всего хорошего, оставив инструкции и щедрое вознаграждение.

– Какие именно инструкции?

– Вернуться в субботу и произвести генеральную уборку, не считаясь со временем, поскольку дом будет выставлен на продажу, а потом отнести ключи в агентство. Я побывала там час назад.

– Записка написана от руки?

– Нет, господин Леклерк всегда печатал на машинке. Наверное, дело в его профессии.

Адамберг собирался повесить трубку, когда женщина вдруг сказала:

– Нелегко будет дать описание. Я видела его только раз, четыре года назад.

– Когда он переезжал? Вы его видели?

– Конечно. Я не работаю невесть на кого.

– Госпожа Кутелье, – заторопился Адамберг, – будьте как можно точнее.

– Он сделал что-то плохое?

– Наоборот.

– Меня бы это удивило. Он был чистюля и такой педант. Очень жалко, что у него возникли проблемы со здоровьем. Мне кажется, ему было лет шестьдесят, не больше. А внешность… ну что вам сказать – нормальная внешность.

– Пожалуйста, сосредоточьтесь. Рост, вес, прическа?

– Минутку, комиссар.

Дениз Кутелье приструнила детей и снова взяла трубку.

– Он был не слишком высоким, скорее полным, с румяным лицом. Волосы пепельные, на лбу залысины. Носил коричневый бархатный костюм и галстук – знаете, я всегда хорошо запоминаю одежду.

– Не так быстро, я записываю.

– Не слишком на меня полагайтесь, – прокричала женщина. – Память может сыграть с человеком злую шутку, так ведь? Я сказала, что он был «невысокий», но могла и перепутать. Костюмы в шкафу были на размер больше, на человека ростом метр восемьдесят, а не метр семьдесят. Когда человек толстый, он кажется ниже ростом. Я сказала, что волосы у него были пепельные, но в ванной в белье я находила только седые. Он мог поседеть за четыре года, в его возрасте это происходит быстро. Вот я и говорю, что воспоминания и факты – разные вещи.

[2] Лалиберте по-французски означает «свобода» (La Libert?); Ладусер – «нежность» (La Douceur); Лафранс – «Франция» (La France); Луисез – «Людовик XVI» (Louis Seize). (Прим, перев.)