Игра Нептуна

– Правдоподобно, – признал Данглар.

– Да, но главное – это совпадение в деталях. Тот же человек, то же орудие. Я проверял. Когда судья переехал, я осмотрел каждый сантиметр в его владениях. Все инструменты остались в сарае – кроме вил. Он забрал драгоценную вещь с собой.

– Если все так очевидно, почему правда до сих пор не доказана? За четырнадцать лет вашей охоты?

– По четырем причинам, Данглар. Во-первых – уж простите, – потому, что каждый рассуждал, как вы: разные орудия убийства, разный характер ран, следовательно, убийцы тоже разные. Во-вторых, территориальная разобщенность следователей, отсутствие межрегиональных связей, сами знаете. В-третьих, каждый раз на блюдечке преподносился идеальный убийца. И в-четвертых, помните, каким могущественным человеком был судья, почти неприкосновенным.

– Да, но почему вы не выступили, составив обвинительное заключение?

Адамберг коротко и печально улыбнулся.

– Из-за всеобщего недоверия. Любой судья немедленно узнавал о моей личной заинтересованности, и мои обвинения выглядели навязчивой идеей. Окружающие были убеждены, что я способен на все, лишь бы обелить Рафаэля. Вы поступили бы иначе? Моя теория разбивалась о могущество судьи. Меня никогда не выслушивали до конца. «Признайте раз и навсегда, Адамберг, что эту девушку убил ваш брат. Не зря же он исчез». Я жил под угрозой суда за диффамацию.

– Тупик, – резюмировал Данглар.

– Неужели, капитан? Вы понимаете, что до Лизы судья убил пятерых человек и двоих после нее. Восемь убийств за тридцать четыре года. Это не работа серийного убийцы, а дело всей жизни, целая программа. Я вычислил первые пять преступлений благодаря архивам, но мог найти не все. Потом я шел за ним по пятам и следил за новостями. Фюльжанс знал, что я не смирился. Из-за меня он постоянно убегал, ускользал как змей. Но дело не кончено, Данглар. Фюльжанс вылез из могилы и убил в девятый раз в Шильтигеме. Это его рука, я знаю. Три удара в линию. Я должен съездить туда, проверить замеры, но уверен – длина линии не будет превышать шестнадцати и девяти десятых сантиметра. Шило было новым. Задержанный – бездомный алкоголик, потерявший память. Все сходится.

– И все-таки, – поморщился Данглар, – вместе с Шильтигемом мы имеем серию убийств, растянувшуюся на пятьдесят четыре года. Ничего подобного нет в анналах криминалистики.

– Трезубец – это тоже нечто невиданное. Исчадье ада. Чудовище. Не знаю, как вас убедить. Вы ведь его не знали.

– И все-таки, – повторил Данглар. – Он остановился в восемьдесят третьем и продолжил двадцать лет спустя? Бессмыслица.

– Почему вы решили, что он не убивал все это время?

– Вы сами сказали, что отслеживали события. И двадцать лет было тихо.

– Потому что я остановился в восемьдесят седьмом году. Я преследовал его четырнадцать лет, а не тридцать.

Данглар удивленно поднял голову:

– Почему? Устали? Или на вас оказывали давление?

Адамберг поднялся, походил по комнате, склонив голову к раненой руке, вернулся к столу и наклонился к своему заместителю:

– Потому что в восемьдесят седьмом году он умер.

– Что?

– Умер. Судья Фюльжанс умер шестнадцать лет назад, в Ришелье, в собственном доме. Девятнадцатого ноября восемьдесят седьмого года.

– Господи,вы уверены?

– Разумеется. Я узнал из газет и был на его похоронах. Видел, как гроб опускали в могилу, как земля приняла это чудовище. В тот черный день я утратил надежду оправдать брата. Судья ускользнул от меня навсегда.

Наступила долгая тишина. Данглар не знал, что делать. Он был совершенно ошеломлен и механическим жестом выравнивал стопку папок.

– Давайте, Данглар, выскажите свое предположение. Смелее.

– Шильтигем, – прошептал Данглар.

– Вот именно, Шильтигем. Судья восстал из ада, и у меня снова есть шанс. Понимаете? Мне повезло. И на сей раз я удачу не упущу.

– Если я правильно понял, – осторожно начал Данглар, – у него не было ни ученика, ни сына, ни имитатора?

– Никого. Ни жены, ни детей. Судья – одинокий хищник. Шильтигем – это его рук дело, подражатель тут ни при чем.

Тревога лишила капитана дара речи. Он колебался, но в конце концов решил взять мягкостью.

– Последнее убийство вас подкосило. Это всего лишь ужасное совпадение.

– Нет, Данглар, нет.

– Комиссар, – спокойно произнес Данглар, – судья умер шестнадцать лет назад. Превратился в прах и тлен.

– Да мне до этого и дела нет! Значение имеет только девушка из Шильтигема.

– Черт возьми, – вскинулся Данглар, – да о чем вы? Полагаете, что судья восстал из мертвых?

– Я верю фактам. Это он, удача ко мне вернулась. Кстати, мне были знамения.

– Какие «знамения»?

– Знаки, сигналы тревоги. Официантка в баре, плакат, кнопки.

Данглар вскочил, придя в ужас.

– Черт возьми, какие «знаки»? Вы стали мистиком? За чем вы гонитесь, комиссар? За призраком? За привидением? За живым мертвецом? И где он живет? В вашем мозгу?

– Я гонюсь за Трезубцем. Который совсем недавно жил недалеко от Шильтигема.

– Он умер! Он мертв! – закричал Данглар. Под встревоженным взглядом капитана Адамберг начал осторожно, по одной, складывать папки в портфельчик.

– Разве смерть может погубить дьявола, Данглар?

Он схватил свою куртку, махнул на прощанье здоровой рукой и ушел.

Данглар был убит. Он упал на стул и глотнул пива. Адамберг пропал, его поглотило безумие. Кнопки, официантка в баре, плакат и живой мертвец. Дело зашло гораздо дальше, чем он думал. Комиссар пропал, погиб, унесен злым ветром.

Он спал всего несколько часов и опоздал на работу. На столе лежала записка от Адамберга: он уехал в Страсбург утренним поездом. Вернется завтра. Данглар подумал о майоре Трабельмане и понадеялся на его терпение.

Стоявший на дальнем конце платформы Страсбургского вокзала майор Трабельман был грубым крепышом с военной стрижкой. Лицо майора показалось Адамбергу жестким и веселым. Вряд ли такой человек согласится открыть дело по столь сомнительным документам. Трабельман пожал ему руку и безо всякой на то причины издал короткий смешок. Говорил он четко и громко.

– Боевая рана? – спросил он, кивнув на руку Адамберга.

– Задержание вышло суматошное, – подтвердил Адамберг.

– Сколько у вас их всего?

– Арестов?

– Шрамов.

– Четыре.

– А у меня семь. Не родился еще полицейский, который побьет меня по этому показателю. – Трабельман снова рассмеялся. – Детские воспоминания, комиссар?

Адамберг улыбнулся и кивнул на сумку:

– Все здесь. Вот только я не уверен, что они вам понравятся.

– Выслушать вас я все-таки могу, – ответил майор, открывая дверцу машины. – Я всегда любил сказки.

– Даже страшные?

– А разве бывают другие? – спросил Трабельман, трогаясь с места. – Волк в «Красной Шапочке», убийство детей в «Белоснежке», великан в «Мальчике-с-пальчик».

Он остановился на красный свет и снова хмыкнул.

– Убийства, повсюду убийства, – бросил он. – А Синяя Борода – отчаянный серийный убийца. Больше всего в этой сказочке мне всегда нравилось чертово несмываемое пятно крови на ключе. Его отмывали и счищали, а оно проступало как доказательство вины. Я часто о нем вспоминаю, когда упускаю преступника. Тогда я говорю себе: давай, малыш, беги, пятно вернется, и я тебя найду. У вас не так?

– История, которую я привез, чем-то похожа на сказку о Синей Бороде. В ней есть три пятна крови, их стирают, а они все время возвращаются. Но только для того, кто хочет их увидеть, как в сказках.

– Я должен проехать через Райхштет, забрать одного из моих бригадиров, так что нам придется покататься. Может, начнете рассказывать? Жил-был человек…

– Он жил один, в своих владениях, с двумя собаками, – сказал Адамберг.

– Хорошее начало, комиссар, мне нравится, – в четвертый раз хохотнул Трабельман.

Припарковавшись на маленькой стоянке Райхштета, майор заговорил серьезно: