Страница 2 из 6
Мария читала и отказывалась верить своим глазам. Ей вдруг показалось, что она стала совсем маленькой, как песчинка, а её боль наоборот, стала такой огромной! Что мир как будто рухнул и остались только она, совсем крошка, и чёрная пелена, которая её обволакивала. «Но как! – пыталась сопротивляться Мария. – Ведь Вы же – врач! Конечно, люди к Вам обращаются в трудную минуту, а к кому, если не к Вам? Конечно, ремесло у Вас не легкое, но Вы же сами его выбрали!»
«Послушайте, Мария. Повторюсь, мне очень жаль, если не оправдала ваших ожиданий, но поймите, я тоже живой человек и таких как вы, у меня знаете сколько? Если отвечать каждому, то мне и жизни не хватит! И вообще-то, следует отдать должное, я вам ответила, и более того, вы получили и консультацию, и назначение, но даже не подумали спросить: Сколько я вам должна, доктор! А туда же, обвиняете в меркантильности!»
Глаза Марии наполнились слезами. Ей хотелось сказать этому доктору: «Но как же так, доктор, ведь у Вас есть время на переписку, есть время вести свои блоги, сторис, ежедневные посты, рассказывать мамам о своих трансформациях, психосоматике и ещё, несомненно, об очень многих нужных вещах! Как же так!» Но Мария не стала. Она спросила лишь одно: «Сколько стоит Ваша консультация, доктор? Я заплачу».
Доктор ничего не ответила. Мария как будто впала в оцепенение. Она думала, что не хочет жить в таком мире, где правят деньги, где человек человеку не друг, а клиент, где вместо любви и милосердия – выгода и расчёт. Но тут дочка закряхтела и заворочалась. Мария вынырнула из своих горьких мыслей и прикоснулась к малышке. Лобик был влажный! Мария засунула руку под одеяльце и начала лихорадочно ощупывать тельце – оно было мокрое! Слёзы радости навернулись на глаза. Мария сунула градусник под мышку – 38,5°! Влажное тело дочери приходило в норму на глазах. Посапывая, она крепко спала. Было видно, что измученное болью тело отдыхало, девочке стало намного легче. Снова стали приходить сообщения от людей, которых Мария почти не знала: «Ну как вы? Чем можем ещё помочь? Какая помощь требуется?»
К Марии стали возвращаться звуки, запахи, краски. Её мир возвращался к ней и вместе с его возвращением проблема, казавшаяся ей только что всеобъемлющей, стала наоборот, сжиматься в точку. Как удивительно, подумала Мария, посетившему её вдруг открытию. Если фокусироваться на своей проблеме, она становится огромной и вытесняет целый мир, но стоит впустить этот мир обратно и проблема уходит. Мария улыбнулась сама себе и всем людям, которые были рядом с ней в эти минуты: «Храни вас, Господь, дорогие! Благодарю за всё!»
Андреич
Андреич, или вернее Семён Андреевич Белобородов, был обычным мужиком пятидесяти с небольшим лет, одиноким, больным и никому не нужным. Он сидел за рулём своего Летучего голландца, как он в шутку называл автобус с маршрутом номер 17. На автобус, как и на самого водителя, всё время сыпались неприятности: то аварии, то поломки, то жалобы пассажиров, но Андреич не сдавался. Он любил свою работу и держался за неё как мог, потому что это единственное, что у него осталось. Инстинктивно, а может и вполне осознанно, он понимал, что, если бы не автобус, то он давно бы уже окончательно спился и пропал, а так ещё худо-бедно держался на плаву.
День подходил к концу, остался последний круг – и домой. Они стояли на конечной. Билетёрша Варька убежала поболтать с коллегами в павильончик, специально оборудованный для отдыха водителей. Андреич не пошёл. Было пасмурно, накрапывал дождь, и ему вдруг захотелось просто побыть одному. Вспомнилась отчего-то та его другая жизнь, которая то ли была, то ли нет, точно он и сказать уже не мог.
А был он когда-то большим человеком, начальником, была у него и семья, и дети, и планы на будущее, перспективы. Потом ничего от этого не осталось, то есть совсем. Жена ушла, с детьми он не общался, трест развалился. Сначала он испытывал некое подобие радости: свобода, деньги, девки, гулянки, ну а потом деньги закончились, и закончилась эйфория. В голом остатке у него была огромная квартира, в которой он занимал только маленький угол, и счета за квартиру, которые исправно приходили каждый месяц и были, по сути, ещё огромнее, чем сама жилплощадь. Андреич пытался квартиру продать, но продавать дёшево не хотел, слишком много было в неё вложено, а за дорого её никто не покупал.
Он устроился водителем в автопарк и стал жить как все, от зарплаты до зарплаты, тихо и непримечательно.
Жену свою Светланку Андреич поначалу очень любил. Она была как солнышко, ласковая, улыбчивая, радовалась любому пустяку! Но чем больше жена радовалась, тем больше хмурился муж: «Ну что за дура досталась! У всех жёны как жёны, серьёзные, о будущем думают, и на хозяйстве успевают и мужьям помогают карьеру делать, а эта… живёт одним днём, только порхает да радуется!» Не стерпел он как-то, да и приложил кулак, поучил уму-разуму. Да только всё не впрок. Погоревала супружница денёк, да и опять за своё, мужа привечает да улыбается. Вот тут-то Андреичу и снесло крышу окончательно! «Ненавижу, – думал он, – ну как она так может, разве такое можно простить!»
Что прощать такое нельзя, Андреич знал не понаслышке. Отец, сколько он себя помнил, бил мать. Да бил так, что мать синяки закрашивать не успевала, но всё сносила, терпела. Днём ходила, понурив взор, а по ночам сядет в уголок и плачет, чтоб никто не слышал. Но маленький Сёма слышал. Сначала он ненавидел отца, с кулаками на него бросался, мать защищал! А потом… потом он вдруг стал ненавидеть мать: «Ну как она может это терпеть!» Теперь уже он по ночам зарывался в подушку и горько плакал. Иногда мать находила его зарёванного, обнимала, а Семён отталкивал её и пуще прежнего ненавидел.
Окончив школу, он уехал учиться в другой город и поклялся себе тогда, что в его семье такого никогда не будет! «И не было бы, если бы жена нормальная досталась», – рассуждал тогда Андреич. Но, не смотря на свою возрастающую свирепость, он продолжал любить жену и жалеть. Побьёт, а потом жалеет, её ненавидит и себя корит. Сядут они так, обнимутся, поплачут, и живут какое-то время спокойно. И жена снова весела да радостна становится, и по новой.
Однако Светлана, несмотря на свою мягкость, характер имела! Так родилось у них двое деток, хотя Андреич был против! «На ноги сначала встать надо!» – говорил он. Со второй беременностью даже отправил жену на аборт. Жена спорить не стала, уехала, вернулась грустная и больше они про ребёнка не говорили. А через четыре месяца он вдруг заметил: «Вроде как живот растёт!» А жена только улыбается: «Думай, муж, куда вторую кроватку ставить будем».
Беспросветная серость и монотонность дождя окутали город… Картина за окном полностью соответствовала душевному состоянию Андреича, может быть, поэтому он вдруг почувствовал какую-то незримую связь с миром, гармонию. Даже воспоминания, от которых он обычно отмахивался, сегодня вызывали какую-то особую тихую радость. От них будто исходило тепло.
Жена, дети, дом, смех… Как же давно уже он не слышал простой человеческий смех…
Худо ли бедно ли они жили с женой, да только как-то жили – не тужили, детей растили. И на работе-то всё у Андреича складывалось, замечали его да продвигали. Так дослужился он с обычного мастера до большого начальника, солидным стал, сменил дорожную сумку на кожаный портфель. Да видать, не то слишком быстро в директора выбился, не то характер слабоват оказался. Только поддался Андреич праздной жизни, не устоял. И чередом пошли: важные встречи, кабаки, бани с девицами… Жена всё видела, всё понимала, но молчала. Как обычно, тихая, да ласковая, грустная только стала… А в один прекрасный день, после очередного его пьяного дебоша, собрала детей и ушла. Ушла раз и навсегда. Он поначалу искал с ней встреч, запугивал, угрожал, но всё было попусту. Тогда он решил: «Ну и чёрт с тобой! Ни копейки не дам и детей сама поднимай!» И пустился во все тяжкие, вычеркнув и Светлану, и детей из своей жизни, как будто их и не было вовсе. Иной раз совесть брала верх, и ёкало сердце, но он быстро глушил её любым возможным способом, а со временем так и вовсе стал считать себя обиженным и брошенным всеми.