Перекресток (Варшавская мелодия – 97)

Леонид Зорин

Перекресток. Варшавская мелодия-97

© Леонид Зорин

© Aegitas publishing house, 2022

1

Уголок комфортабельного аэропорта курортного европейского города. Периодически включается радио, передающее номера рейсов. После каждого объявления звучат мелодии – то одна, то другая. Два кресла. В одном из них – человек лет семидесяти. Лицо насупившееся, нахмуренное. У кресла – сумка и чемодан.

Появляется старая худощавая дама, в больших очках с затененными стеклами, также – с сумкой и небольшим чемоданчиком. Остановившись, разглядывает сидящего. Потом – решительно к нему приближается.

Она. Вуд ю аллоу ми ту тейк плейс ниар го?

Он. Я говорю только по-русски.

Она. Так. И я говорю по-русски. Это значительно все упрощает. Я спрашивала: у вас нет возражений, если я сяду рядом с вами?

Он. Нет у меня возражений. Прошу вас.

Она. Я думала, это кресло занято. Ваша супруга могла отойти.

Он. Нет, я один и кресло свободно.

Она. Благодарю вас за ваше радушие.

Он. Я – не хозяин. Я тоже гость.

Она. Все мы гости на этой земле. Вы выбрали уединенное место.

Он. Меньше шума.

Она. Вы ищете изоляции?

Он. В этом раю слишком много народу. И все толпятся на пятачке.

Она. Это весьма популярный рай.

Он. Жарко и душно. Даже на пляже. Я ведь и сам из южного города, но здесь слишком солнечно. Все слишком щедро.

Она. Но вы отсюда летите в Москву?

Он. Сначала в Москву. Из нее – домой. Сверим часы?

Она. Сейчас четверть пятого. У вас утомительный маршрут.

Он. Что делать…

Она. Еще одно испытание. Надеюсь, оно будет последним.

Он. Зато сейчас мне очень приятно. Когда вы обратились ко мне по-английски, я и предположить не мог, что вдруг услышу родную речь.

Она. Я просто проверяла себя. Я сразу поняла, что вы русский.

Он. Даже сразу?

Она. У меня есть жизненный опыт.

Он. Написано на моем лице?

Она. В какой-то степени. Я – варшавянка, но ваше славянство проявлено резко, мое же мягче, не так рельефно, как ваше. Полякам изначально присуща неопределенность расовой принадлежности.

Он. Возможно. И эта неопределенность определенно вам по душе.

Она. Пан это где-нибудь прочел или это его собственный вывод?

Он. У пана тоже есть жизненный опыт.

Она. Нисколько в этом не сомневаюсь.

Он. Когда я был молод, очень молод, одна милая девушка, представляясь, сказала мне: "Я из братской Польши".

Она. Действительно мило с ее стороны.

Он. Мы были тогда одна семья.

Она. Не знаю, большая ли это радость? Нигде так не ссорятся, как в семье. Всегда напряженная атмосфера.

Он. Вы сделали тонкое наблюдение.

Она. Это не я. Это грек Аристотель. Он заметил, что самые бурные драмы происходят среди своих. Через две с половиной тысячи лет еще ничего не изменилось.

Он. На досуге читаете Аристотеля?

Она. Когда-то я сдавала экзамен. Я так волновалась, что запомнила эти слова на всю свою жизнь.

Он. Стресс был на пользу.

Она. И вы запомнили, как вам представилась польская девушка. Наверно, вы тоже тогда волновались.

Он. Наверно. В конце концов, не всегда я был таким старым мухомором. Физиономия еще не смахивала на карту пересеченной местности. И голос тоже еще не скрипел, как половица.

Она. Остановитесь. Не надо так о себе говорить. Надо бодриться и хо-ро-хо-риться. Обращаться со временем вызывающе.

Он. Вы здорово говорите по-русски.

Она. Люди моего поколения, мои земляки, говорят по-русски. Нас выучили. Хотя мы и были не слишком примерными учениками.

Он. В этом сладком местечке я провел две недели. И редко слышал русское слово.

Она. В самом деле?

Он. Мне всегда демонстрировали – особенно молодые люди – что не знают русского языка.

Она. Наконец-то попалась вам старая дама. В последний день вам повезло.

Он. Бесспорно. А вообще – я привык. Когда мне было с кем говорить, не очень тянуло. Теперь – и не с кем.

Она. Пан одинок?

Он. Живу один. Вдовею. У сына – своя семья. Он занят. Жена его занята. Все теперь заняты. Скажешь внучке: "Зашла бы, выпьем с тобой чайку". А сам понимаешь: очень ей нужен твой чаек…

Она. Но есть от них помощь? Как вы справляетесь с вашим бытом?

Он. Раз в неделю заходит женщина. А вообще я – самостоятелен. Все-таки солдатская школа.

Она. При восточном социализме мы имели возможность расслабиться. Поэтому все слегка растерялись.

Он. Возможно. Я никогда не лентяйничал. И все работаю. Как заведенный. Но есть невидимая черта. Однажды переступишь ее, и в жизни решительно все меняется. Уже ничего не происходит.

Она. Врачи говорят, что это полезно. Крайне способствует долголетию.

Он. Допустим. Но к чему долголетие, когда ничего не происходит?

Она. Пан позволит спросить, чем он занимается?

Он. Я – винодел. Но в последнее время – не делаю, а учу, как делать.

Она. У вас романтическая профессия.

Он. Профессия не хуже других. Однако не настолько доходная, чтобы раскатывать по курортам.

Она. И все же – вы здесь.

Он. Мое начальство мне подарило эту поездку по случаю моего юбилея.

Она. Так пан – юбиляр? Мои поздравления.

Он. Спасибо. Это был хмурый праздник.

Она. Не придавайте ему значения. Возьмите и скажите себе – как это говорят в России – "я еще наломаю дров".

Он. Ничего я уже не наломаю. Разве только – шейку бедра.

Она. Стоп! Только без дурных предсказаний. У мрачных мыслей – ужасное свойство. Они становятся материальны. Я постоянно себе говорю: моя дорогая, только подумай, двадцатый век уже умирает, а ты все жива. Ты с ним совладала. Ты очень везучая, моя дорогая. Меж тем у меня нет даже внучки. Правда, взамен я имею племянницу. Я способствую – и очень способствую – ее повседневному благополучию, и она мне оказывает знаки внимания. При первой возможности организует какой-нибудь отдых в другой стране, или какое-нибудь путешествие. Мне надо следить за своим здоровьем, иметь эти… свежие впечатления. Мне, наконец, необходимо остаться с собою наедине.

Он. Очень заботливо и благородно.

Она. Как быть? Чтобы новое поколение нас, но крайней мере, терпело, мы должны соответствовать трем условиям: не мозолить собою глаза, помалкивать, если же заговариваем, должны выражать свое восхищение молодыми хозяевами положения – их достижениями, их современностью, их интеллектом и великодушием. При соблюдении этих правил мы можем рассчитывать на благосклонность.

Он. Вы даже не знаете, как вы правы!

Она. Откуда мне знать, но я догадываюсь. Однако с моим язычком затруднительно быть незаметной и бархатистой. И, очевидно, своей племяннице я иногда немного мешаю. Конечно, она горячо меня любит, и, все же, еще горячее – мужчин. К несчастью, без особой взаимности.

Он. Но это вина мужчин, а не ваша.

Она. Она полагает, что я ее сковываю и не даю ей раскрыть до конца богатство ее индивидуальности. Вот я и странствую в этом мире. То я еду смотреть на пальмы, то отправляюсь в какой-нибудь тур.

Он. Та милая девушка из братской Польши, когда мы знакомились, сказала: "Я – богатая дама, совершающая кругосветный тур".

Она. Скажи-ка! Это на вас подействовало?