Страница 4 из 17
Мужчина молча слезает с моих ног, продолжая вести ладонями вниз и вынуждая меня вздрагивать вместе с тем, как ритм его касаний становится все интенсивней.
– Вряд ли, – с трудом доносится до желейного мозга. – Малолетки меня не привлекают.
– Я не малолетка! – выпаливаю необдуманно.
Почему-то от его слов меня обжигает глупая обида. Дура, радуйся, а не ищи в себе комплексы. Судя по всему, умелые ладони окончательно лишают меня разума.
Внезапно они исчезают, оставляя после себя лишь колючие волны бегающих мурашек, которые кусают и бьют меня в слабые точки, будто заставляя тело просить новых прикосновений этих сильных ладоней.
– На спину, – прилетает мне в затылок, и я уже готова исполнить приказ, как вдруг понимаю, если перевернусь, моя голая грудь окажется у него на виду. Проклятье…
– Ты оглохла? – резко вылетает новый вопрос, давая понять, что терпение похитителя на грани.
– Нет… Я… Я должна накинуть что-нибудь…
– Блядь, – грубым рывком мужчина добивается своего, и единственное, что я успеваю, это скрестить на груди руки. Однако он с силой отрывает их и под мое аханье прижимает над головой, а потом, как бы я не противилась, нарочно задерживает сосредоточенный взгляд на моих сосках, которые от мужского внимания становятся болезненно твердыми. Господи… дай мне сил! – Не дергайся, Стрекоза, уяснила? – теперь его голос звучит на октаву ниже, по-прежнему наполненный режущим безразличием.
Моя грудь тяжелеет, поднимаясь и опускаясь с каждым тревожным вздохом.
Сглатываю, чтобы смочить пересохшее горло, и неуверенно киваю ему, замечая, как что-то темное вспыхивает в глубине его глаз. Божечки…
– Что в-вы делаете? – судорожно шепчу я, с ужасом следя за его руками, которые обхватывают мою шею, но совсем не злобно, просто прощупывая миллиметр за миллиметром, забираясь даже за уши. Не думала, что эти руки способны на что-то, кроме как убивать и причинять боль. Но видимо я ошибалась… Боже, кажется, я схожу с ума. Выносить близость его искрящихся снежной бурей глаз для меня сродни пытке, они убивают меня своей красотой. Вот только миг мимолетного спокойствия улетучивается, когда горячие руки начинают приближаться к моей груди, на что я зажмуриваюсь и резко выдыхаю, мне кажется, еще немного, и я впаду в кому…
– Дыши, – командует похититель, ловко проскальзывая мимо вздымающихся полушарий и требовательно проводя пальцами под ними, но у меня не выходит. Все это слишком… – Блядь, где этот гребаный чип, – бормочет себе под нос, теряя самообладание. – Эти сукины дети не могли так облажаться. – Его пальцы болезненно сцепляются на талии, и я роняю громкий вздох, снова и снова часто хлопая глазами.
Чип? О чем он говорит?
– Мне больно, – шиплю я сквозь крепко сжатые зубы, будто ругая собственное тело за то, что совершенно не согласно со мной.
– Тебе больно? – явно издеваясь, насмехается он, однако продолжает лапать меня. Сволочь! – Стоило позволить моим приятелям показать тебе, чего заслуживает избалованная принцесса Ягумнова, – будто пощечиной прилетает мне. – Они бы не стали с тобой церемониться, отымели бы в каждую щель.
Резкое и грубое высказывание обжигает обидой, но, разумеется, ответить ему не хватает сил, потому что он двигается к моим бедрам, близко к тому месту, где совершенно точно не должны оказаться его грязные руки.
Отказываясь воспринимать происходящее, я уже нахожусь за туманом, ведущим к обмороку, как вдруг понимаю, что мое тело свободно.
Рядом с моей головой приземляется что-то тяжелое, однако не успеваю я сфокусироваться на вещи, как надо мной снова возвышается мужчина и, схватив меня за руки, отстегивает наручники. Тихий, приятный щелчок так сладко звучит свободой.
– Надень это, если не хочешь ловить на себе похотливые взгляды. У меня нет ни желания, ни возможности круглосуточно караулить ублюдков, желающих заполучить твою задницу.
2
Последующие несколько дней были сущим адом принятия неизбежного. И в какой-то момент мне уже казалось, что прошло гораздо дольше, чем два, а то и три дня. Целая вечность в одиночестве, моих криках и слезах отчаяния.
Я слишком быстро сходила с ума, позволяла страху подавлять любую возможность выстоять в глухом одиночестве и боли, что постепенно завладевала каждой клеточкой моего тела.
Все чувства обострились, количество неприятных ощущений зашкаливало. Матрас, что в первый день показался мне мягким и комфортным, теперь напоминал трескающийся гравий. Из-за ограниченности движений и колючего, огромного свитера тело буквально задыхалось, скованные руки ломило от железных браслетов, горло горело от засухи, а желудок сворачивало от раздирающего голода.
Сегодня я начала жалеть, что, благодаря гордости и дурному характеру, отказывалась от еды и питья. Мои вспыльчивые поступки обернулись против меня, и я абсолютно ничего не добилась.
С того момента, как я переоделась и снова оказалась закованной в цепи, похитителя я больше не видела. Не скажу, что меня это расстраивало, но бесило жутко. Неизвестность и ожидание били подобно страшному триггеру, а раздражающие язык вопросы доставались пустым стенам.
Ведь за все это время в помещении практически никто не появлялся, разве что один парень, который совершенно не разговаривал со мной. Приносил мне все необходимое для справления нужды, а еще еду, после чего уходил.
И если от последнего я могла отказаться, то полный мочевой пузырь не давал мне возможности махнуть рукой на естественные потребности, вынуждая меня унижаться. Ходить под себя у меня не было ни малейшего желания, я и так задыхалась затхлым запахом, наполнявшим темницу. Правда я была благодарна и тому, что в такие моменты парень выходил за дверь. А еще он не казался мне плохим и я не могла понять, почему он здесь, среди вонючих ублюдков, для которых человеческая жизнь ничего не стоит.
Возможно, в нем я видела того, кто способен мне помочь или хотя бы ответить на мои вопросы.
Вот только сегодня его нет слишком долго, потому что привычного запаха еды, появляющегося вместе с ним, давно не чувствовала.
Внезапно в темноте раздается щелчок, и сердцебиение уже по привычке начинает зашкаливать, сбивая все биоритмы в организме. Я каждый раз думаю, что к этому можно привыкнуть, но ошибаюсь. Не выходит. И вот я снова теряюсь в эмоциях, затапливаемых меня до самого горла. Но сегодня все ощущения будто острее, на самом пике, сильнее и невыносимее.
Приподнимаюсь на кровати под звон цепей и только сейчас понимаю, насколько слабая, руки кажутся грузными и неподъемными. Тяжелые шаги разбиваются во мраке гулким эхом, и я делаю несколько рваных вдохов, позволяя мятному шлейфу проникнуть в самые недра легких. Это он…
Щелчок, и свет заполняет меня тяжелым чувством, но в следующее мгновение глаза ослепляет вспышка, и мне приходится зажмуриться от боли в глазах, будто у меня последняя степень светобоязни. А потом до меня доходит, что, скорее всего, это был фотоаппарат или телефон…Неважно, важно то, что меня сфотографировали в таком ужасном состоянии.
Я с трудом подавляю желание расплакаться, слезы не избавят меня от мучений, они сделают только хуже. К тому же, во мне, наверное, и жидкости то нет, а слезы уподобились бы крупицам песка из самой жаркой пустыни Сахара.
– Твой папочка хочет убедиться, что его дочурка жива. – Вздрагиваю от прикосновения горячих пальцев, а потом мою голову резко задирают вверх.
Не успеваю я сосредоточить взгляд, как на подбородок болезненно надавливают, и в рот попадает холодная жидкость, вынуждая меня закашляться. Однако сдвинуться с места мне не позволяет та же рука, что намертво вцепилась в мое лицо.
– Не думай, что я позволю тебе сдохнуть, – раздается грубый голос у самых губ, и кажется, я перестаю дышать. – Ты будешь жить, Стрекоза, и если потребуется, есть и пить из моих рук. До последнего вздоха своего папаши, пока я не заставлю сдохнуть его в муках агонии. Так как он этого заслуживает.