Сделка с мажором

— Мне надо собрать вещи.

Иду в свою комнату, слыша шаги за спиной. Первое, что вижу, распахнув дверь, смятую кровать. Значит Наташа ночевала здесь и скорее всего с любовником.

— Я же просила, чтобы Наталья здесь не оставалась, — гневно смотрю на застывшую в проеме Риту. — Ей что, сложно подняться к себе на этаж выше?

— Не будь такой эгоистичной. Она же гость.

— Да, какой она гость? — повышаю голос, пытаясь донести свою мысль. — Она. Живет. Этажом. Выше! Пусть Наталья водит мужчин в свою квартиру! Мне вот это, — указываю ладонью на смятые простыни, — противно! Это моя комната.

— Да, брось, — хихикает Рита и отмахивается от меня как от назойливой мухи, — это естественно. Когда люди любят друг друга, они занимаются сексом. К тому же ты почти не приезжаешь.

— А куда мне приезжать? Ты же практически поселила в моей комнате Наташку, — у меня вырывается истерический смешок. — И открою тебе вселенную. Любовь не длится неделю. Быстрый перепих — это не отношения. Курица, которую ты называешь подругой, в семнадцать забеременела Лешкой, чтобы женить на себе мужика, но он оказался умнее и сбежал.

— Леша — плод любви, — упрямо заявляет Рита, — а мужчина оказался подлецом. Мы с Наташей обязательно найдем свои идеалы.

— Сними уже розовые очки.

Надоело спорить. Резким нервным движением сдергиваю сумку с антресоли и приседаю на корточки перед шкафом. Он старый и с небольшим секретом. Когда я поняла, что Рита тырит мои вещи и не стирая складывает обратно, я стала его запирать. Чтобы открыть дверцы, нужно снизу вытащить штырь.

— Полин, что плохого, что я хочу семью? — Рита садится на кровать.

Я поворачиваюсь к ней.

— А я кто, Рит? Кого ты обманываешь? Меня не надо, я все вижу своими глазами, — она непонимающе хлопает ресницами, и я поясняю. — Виктору на нас начхать. Мужчинам, которых ты приводишь в дом, нужен лишь секс. Они не хотят жениться, не хотят становиться отцами для чужого ребенка. Да, и ты никогда не хотела быть матерью и не была ею. Так просто скажи честно, тебе нужен ебарь, а не семья.

Мы какое-то время смотрим друг другу в глаза. Я жду, что сейчас Рита разозлится и крикнет, что это не правда, что ждала моего рождения, что любит, что я на первом месте. Но она звонко смеется и спрашивает:

— Ты что ревнуешь?

У меня внутри все обрывается и я обмякаю. Я прямым текстом говорю, что мне не хватает мамы, а она решила, что я капризничаю.

С губ слетает горький смешок. Чего я удивляюсь? Рита забывала меня в детском садике, забывала кормить или покупать продукты домой. Ее не смутило отсутствие одиннадцатилетней дочери. Ее не покоробило, когда меня собирались отправить в детский дом, лишив Риту родительских прав. Ей похуй, что я перестала называть ее мамой.

Рита всегда была недалекой, даже глупой. Чем старше я становилась, чем больше наблюдала за людьми, тем тверже в этом убеждалась.

— Когда-то ревновала, — признаюсь честно, — мне хотелось, чтобы ты уделяла мне столько же времени, сколько Наташе. Хотела настоящую семью. Но твой подход… Он неправильный. И семьи у нас никогда не было и уже не будет.

— Много ты понимаешь, — Рита всплескивает руками. — Почему ты не можешь вести себя как Любаша?

Началась песня под названием «дочь маминой подруги». Отворачиваюсь, чтобы не видеть разочарования в глазах Риты и быстро стираю выступившие слезы.

— Как именно? — горько усмехаюсь. — Нужно было сделать в семнадцать второй аборт?

Хочется еще спросить: тогда ты бы меня заметила, полюбила? Но я молчу, боясь услышать подтверждение своих догадок. Хватаю с полки пару свитеров, пару худи, джинсы, футболки и складываю все в сумку.

— Девочка еще молодая, но она поймет и начнет запасаться презервативами.

— Вот именно, Рит, она молодая. Ей учиться надо.

— Зачем ей учиться? — смеется она. — Любаша красавица. И ты тоже. Если бы волосы не отрезала.

Молчу. Наш разговор опять пошел по кругу. Как обычно. Мы уже миллион раз говорили об этом, но каждый всегда оставался при своем мнении.

Кладу в сумку кожанку, следом почти такую же, но утепленную. Надо как-то затолкать туда еще и зимнюю, и обувь, и кое-какие мелочи. Не хочу без необходимости сюда возвращаться в ближайшее время.

Иду на кухню и опускаюсь на корточки перед тумбой, где обычно хранится пакет с пакетами. Открываю дверцу, и лицо ударяет рой мошек и отвратительный запах протухших овощей.

— Блядь, — я падаю на задницу и кашляю. — Рит, ты решила квартиру окончательно в свинарник превратить?!

— Ты о чем? — спрашивает невинно.

Сморю на нее вытаращив глаза и распахнув рот. Никак не пойму она издевается или действительно не замечает окружающий нас бардак? Может надо сводить Риту к психиатру? Потому что складывается ощущение, что ее мозг абстрагируется от реальности, застряв в радужной фантазии.

Встряхиваю головой и заглядываю вглубь тумбы. На нижней полке в дальнем углу лежит большой пакет, который, судя по всему, и является тем самым антиароматизатором. Двумя пальцами берусь за ручку и тяну на себя, второй рукой, зажимая нос.

Когда пакет вываливается на пол с чавкающим звуком, мне кажется, я опустошу желудок в очередной раз за день.

— Ой, фу-у. Что это? — Рита морщится и бежит к окну за глотком свежего воздуха.

— Тебя надо спросить. Судя по всему, это раньше было капустой, — выпрямляюсь, чтобы тоже немного отдышаться. — Вот объясни мне. Зачем тебе четыре кочана, если ты ее не любишь?

— Суп хотела сварить.

Я готова зарычать от бессильной злости.

— А четыре-то зачем? — сжимаю кулаки, чтобы не заорать. — Если ты не в курсе на суп максимум половинка нужна.

— Она по акции была, — Рита безразлично пожимает плечами и смотрит на меня умоляюще. — Сделай что-нибудь, а то меня стошнит.

— Бери тряпку и делай. Превратила из квартиры хлев, а я должна убирать, — бурчу себе под нос и добавляю громче. — Дай несколько мусорных пакетов и выбирай: выносишь мусор или моешь все?

— Выношу.

Не могу преодолеть брезгливость, смотря на лужу, оставшуюся от тухлятины. Роюсь под раковиной, отмахиваясь от мошек, но не могу найти резиновых перчаток. А из моющих средств только Фейри. Беру старую губку, заматываю руку в пакет и принимаюсь отмывать грязь.

После уборки губку приходится выкинуть. В кухне ощутимо посвежело, но все равно пасет откуда-то еще. Принюхиваясь как ищейка, приближаюсь к холодильнику и открываю дверцу.

Пиздец. Десять килограмм отборной, диетической, легкоусвояемой… протухшей свинины.

Так вот куда уходят, присылаемые мной деньги. На излишки жрачки, которая нахрен никому не нужна и отправляется на помойку.

Смотрю на только что вернувшуюся Риту.

— А мяса зачем столько?

— Так, тоже для супа.

Я даже припомнить не могу, когда Рита в последний раз возилась у плиты дольше получаса. И не уверена, что она может приготовить что-нибудь сложнее макарон.

— Ты супа решила для всего микрорайона сварить? Мясо же испортилось. Его надо было порезать и заморозить.

— Без разницы, — отмахивается она.

В глубине души я очень люблю Риту, но она слишком безответственна. Если я продолжу перечислять ей большую часть зарплаты, так и буду экономить на еде и ходить в рваной обуви. За полгода еле удается скопить на курсы, на квартиру откладываю копейки. А еще надо бабушке и сестре помогать.

Устало тру лицо. Надо обо всем подумать, но не прямо сейчас. Беру несколько пакетов, проверяю их на чистоту и хочу вернуться в комнату, но Рита преграждает мне путь, застыв в проеме.

— Полиночка, а вообще, как у тебя дела?

— Денег нет, — говорю резко и протискиваюсь мимо.

— Я про деньги ничего и не говорила, — елейно поет, следуя за мной по пятам.

Похоже Рита считает, что я, так же как и она, не могу анализировать действия других. Ей наплевать как у меня дела, я точно знаю, что за этим вопросом последует слезливая история о нехватке денег.

Засовываю в сумку нижнее белье, шарф, шапку и застегиваю. В пакет кладу две обувные коробки, туда же носки и колготки. В другой пакет зимнюю куртку, и вроде все. Шкаф пуст.