Страница 5 из 6
Значит, сердце не только отдает, но одновременно и принимает. С каждым сокращением кровь не только выталкивается, но и всасывается. Отдавать и сразу принимать – это основополагающий принцип работы сердца, а также суть любви, здоровых отношений между людьми и любого партнерства. У взрослого человека в день эта мышца принимает и распределяет 8–10 тонн крови. Представьте себе, что вам нужно каждый день переносить через дорогу туда-обратно 9 тонн крови. Если исходить из того, что за раз вы способны унести примерно 10 литров, получится девятьсот ведер. На сколько бы вас хватило? А задача сердца куда сложнее, ведь оно не только «переносит» через дорогу вашу кровь, а, как насос, распределяет ее по кровеносной системе длиной в сотни тысяч километров. Все это происходит внутри тела: удар за ударом сердца, а мы так редко думаем о том, какой космический труд совершает оно каждый день. Может быть, вам сейчас снова захочется остановиться и приложить ладонь к левой стороне груди? Не стесняйтесь! Вы почувствуете то, что люди ощущали с самого начала своей эволюции. Внутри вас есть что-то живое: сердце. Оно создает жизнь, само из себя. И одновременно оно чувствует себя как дома во всем вашем организме, ведь у его есть связь с каждой клеточкой тела. Сердце – это и мать, и источник. Его кровоток снабжает жизненно важными веществами все клетки организма. А также это стартовая платформа клеток нашей иммунной системы, без которой мы быстро погибли бы от инфекций.
Живое сердце уходит корнями глубоко в наше тело, и его кровеносные сосуды соединены с каждой отдельной клеточкой, с тысячами миллиардов клеток в наших кишках, гениталиях, руках, ногах и органах чувств. Его ветви проникают глубоко в наше нутро, мозг и окружают его миллионами тонких и тончайших ответвлений. К сожалению, этого не увидишь на изуродованных изображениях сердца, которые мы встречаем на анатомических рисунках и в журналах про здоровье. Они напоминают изображения деревьев, у которых отрезали крону и корни. Если хотите составить себе целостную картину сердца, не отделяйте его от пульсирующих корней и кроны. Внутри этого органа беспрепятственно течет свободная, сильная и мощная река крови и жизни. Ею движет электрическая энергия, и ее высокоэнергетическое электромагнитное поле можно измерить, даже находясь на расстоянии одного метра от человека [9]. Порой у меня создается впечатление, что мы, люди, знаем о деревьях куда больше, чем о своем сердце.
С каждым сокращением сердца по нашим артериям распространяется пульсовая волна, и мозг безостановочно пульсирует в ритме сердца. Никакой орган так сильно не зависит от притока крови из сердца, как мозг. Если приток прекратится хотя бы на пару секунд, мы потеряем сознание. Мы узнаем о пульсе из таких сериалов, как «Скорая помощь», «Доктор Хаус» и из самых разных детективов. Он еще жив или уже умер? Затем следует непременное прощупывание шеи жертвы, после чего в некоторых случаях раздается крик: «Врача, скорее!»
Сердце на столе
Зимняя ночь, трескучий мороз. Прошло 29 минут с тех пор, как мне позвонили, и я сворачиваю на парковку перед клиникой. В больших окнах операционной горит яркий свет, и я знаю, что моя команда совершает все необходимые приготовления, чтобы провести операцию, которая спасет жизнь. У пациента вот-вот порвется аневризма в области аорты. Это соревнование со временем началось в тот момент, когда меня среди ночи разбудил звонок.
– Ты не спишь? – спросил меня интерн.
– Нет, – ответил я, уже направляясь в ванную комнату.
Существует две разновидности телефонных звонков. Более приятные начинаются со слов: «Доброе утро, ничего серьезного, просто у меня к вам вопрос». Вопросы, начинающиеся с: «Ты не спишь?» не предвещают ничего хорошего. Так случилось и на этот раз.
– Сейчас наступит расслоение аорты по типу А. Вертолет приземлится через 15 минут. Пациенту 60 лет. Больше мне ничего не известно.
– Через 35 минут буду на месте, – ответил я.
Если не провести операцию в таком экстренном случае в течение первых 24 часов, вероятность смерти пациента возрастает на 2 % каждый час. То есть в течение первого часа погибает 2 % пациентов, в течение второго часа – 4 %, а в течение 24-го – 48 % больных.
В операционной я вникаю в детали этого случая. Из протокола, составленного врачами скорой помощи, узнаю, что во второй половине дня пациент жаловался на невыносимую боль в груди. На профессиональном языке мы называем это «сокрушительной болью», причем при этом заболевании боль часто отдает в спину. Фермер работал в лесу и валил деревья. Прошло некоторое время, прежде чем до места добрался врач скорой помощи, и больного с подозрением на инфаркт доставили в расположенную в 30 км клинику. Еще какая-то часть драгоценного времени ушла на то, чтобы установить, что у мужчины не инфаркт. Данные томографии не вызывают у меня никаких вопросов: диаметр аорты почти вдвое шире обычного и составляет 8 см. Она разделена хорошо видимой мембраной. Этот клочок ткани теперь свисает изнутри на большой аорте и напоминает лопнувшую покрышку. При таком заболевании внутренний слой самого большого кровеносного русла тела разрывается, и мощный поток крови из сердца устремляется не в тот канал.
Требуется срочная операция, поскольку жизнь от смерти отделяет лишь тонкий, как лист пергамента, внешний слой стенки. Такого исполинского давления она долго не выдержит. Кровь уже по каплям просачивается сквозь оставшуюся дамбу и вскоре хлынет через нее. В перикарде, то есть сердечном мешке, уже накопилось много крови, и под его воздействием сердце сжимается. У пациента тампонада сердца, задержка жидкости в органе, и теперь его жизнь может спасти лишь моментальное освобождение сердца. Из-за неправильного распределения потоков сердце парадоксальным образом оказывается в смертельном плену своей собственной крови. Даже самые сильные сердца способны продержаться недолго. А то, которое мы видим сейчас, – не их самых крепких. Мы наблюдаем за драмой на экране ультразвука, который дает нам достоверный моментальный снимок всего, что происходит в сердце. На лбу интерна выступают капли пота. Медсестра устремляет на меня вопросительный взгляд. Опытная анестезиолог сообщает, что клапан аорты неплотный и что его, возможно, придется заменить или восстанавливать.
– В данный момент меня это не интересует, – грубо возражаю я.
Она права, но сейчас это не играет никакой роли. По своей реакции я понимаю, как сильно нервничаю. Давление плохое, у пациента начинается шок. Жизнь или смерть. Я должен сосредоточиться на самом главном.
– Скальпель, – коротко командую я медсестре и разрезаю кожу над грудной клеткой.
За ровным разрезом скальпеля следует тонкий кровавый след. Давление на лезвие такое большое, что кожа расходится, но только не находящаяся под ней ткань. Прямо над сердцем появляется длинный шрам, от шеи до конца грудной клетки. Он сохранится до конца жизни. Как долго эта жизнь продлится, я пока прогнозировать не готов. Ясно лишь то, что пациент, которого я совсем не вижу, потому что его накрыли зелеными простынями, оставив мне лишь узкую полоску, смертельно болен. Еще один надрез, и я проникаю до грудной клетки. Медсестра молча протягивает мне пилу под давлением. Ее вой перекрывает звуки пульса на мониторе, которые становятся все тише. Мы поспешно устанавливаем блокатор грудной клетки, своего рода домкрат, который поддерживает кости грудной клетки и не позволяет им сомкнуться. В глубине я различаю раздутый, как шар, перикард, сквозь который угрожающе просвечивает темно-красная собравшаяся кровь.
– Ножницы, – говорю я.
Когда речь идет о жизни и смерти, принято обходиться без «спасибо» и «пожалуйста». Я вскрываю перикард. Если стенка аорты сейчас не выдержит, пациент, скорее всего, истечет кровью. А если перикард не вскрыть, у него остановится сердце. Медлить нельзя.