Ненависть дождя

Анна и Татьяна Аксинины

Ненависть дождя

Лирический детектив

Часть первая. Выстрел из прошлого

1

Я ненавижу дождь, и он платит мне тем же. В любую самую солнечную погоду я ношу с собой зонт. Но рано или поздно этот хитрюга поймает меня. И тогда струйки дождя как щупальца гигантского осьминога хватают меня за волосы, руки, мне трудно дышать. Я бегу, не разбирая дороги, все равно куда, лишь бы спрятаться от этого леденящего ужаса. Вот и сейчас идет дождь.

Но мне не страшно, я дома. Как я люблю свою квартиру. Люблю свою мебель, стулья с резными ножками, большой пузатый буфет с посудой, простые книжные шкафы, каждую полочку и безделушку. Я получаю большое удовольствие от уборки, мне нравится ходить весь день с тряпкой по своей квартире, пылесосить, мыть пол, хотя у меня всегда была домработница.

Мой муж много раз предлагал мне поменять мебель на более современную, но я не соглашалась. Конечно, кое-что я заменила – портьеры, ковры, – добавила какие-то мелочи, но сохранила дух этой квартиры таким, каким он был, когда я вошла в нее первый раз. Муж не понимал, что я была как бездомная кошка, которая, наконец-то, обрела свой дом и хозяина.

Мне повезло с замужеством, муж был обаятельным, интересным, мне было с ним легко. Я не любила тусовки, на которые приходилось ходить. Но никогда ему не пришлось краснеть из-за меня от того, что я была не так одета, неправильно взяла нож или сказала что-то невпопад. Я много читала, особенно – по искусству, занималась на тренажерах, посещала салоны красоты, одевалась не только модно, но и стильно. Но больше всего я любила сына и свой дом. Подруги удивлялись, что я часто отпускала мужа одного на разные мероприятия, пророчили, что его у меня уведут. Я не боялась, я знала, что он так же, как и я, обожает сына и дом, а дом – это я. Так получилось, что я долго не работала: училась в институте, воспитывала сына. До сих пор коллекционирую кулинарные книги, у меня их полный шкаф. Покупала сама, привозил муж из разных мест, где бывал. Люблю готовить что-нибудь вкусненькое.

Всякое у нас с ним было, я всегда догадывалась, когда он переспал с кем-нибудь, меня это не трогало, физиологическая потребность, не более. У него были мы с сыном и дом. Были у него взлеты и падения, периоды славы и забвения, но я всегда была рядом. Когда у него что-то совсем не получалось в мастерской, я ставила тесто, пекла его любимые ванильные булочки, и шла с ними к нему в мастерскую. Мы сидели с ним долго на широкой тахте, рядом с подносом с кофе и булочками, разговаривали на разные темы, обнимались, а потом все налаживалось. Он всегда прислушивался к моим советам. Согласился, что у сына математические способности, и не стоит его мучить в изостудии. А я с удовольствием ходила с сыном на все кружки, много лет была в школьном родительском комитете. Все мои подруги – это мамы его товарищей. Когда сын был маленький, мы устраивали ему детские праздники с викторинами, играми, а когда подрос и стал сам приводить в дом друзей и подруг, я была рада всем.

Когда мы поженились, многие его знакомые считали, что наш брак долго не продержится, а мы прожили с ним 17 лет. Он умер три года назад, но я до сих пор не думаю ни о втором браке, ни о том, чтобы завести приятеля. Он был вторым мужчиной в моей жизни. Тех дней, полных безумия первой любви и страсти, было меньше года моей жизни. Перевесили они все последующие годы моей спокойной и благополучной жизни? Или нет? Я иногда думаю, а вдруг бы ОН пришел ко мне и позвал меня с собой. Что бы я сделала? Бросила бы все и безрассудно пошла за ним? Нет, не пошла. Но хорошо, что ОН так и не пришел.

Я благодарна мужу за эти годы, когда мое прошлое, зарытое в самых глубинах моей памяти, не беспокоило меня. Но сейчас оно угрожает самому дорогому, что у меня есть, и я буду бороться.

Когда это все началось? Наверное, с того страшного дня, что разделил мою жизнь на две. Какой тогда был чудесный день. Начало мая. Мы на даче. Тепло, совсем по-летнему. Я сняла свитер, волосы пахнут дымом. Мы с папой копаем, а мама с видом художника, творящего шедевр, колдует над каждой грядкой. Нам хорошо всем вместе. Выезжаем поздно. Погода к вечеру портится. Небо затягивают серые тучи, начинается дождь, а в машине сухо и тепло. Ноют с непривычки руки, устала. Я сворачиваюсь калачиком на заднем сидении, кладу свою куртку под голову и засыпаю. Последнее, что помню в своей той жизни, как мама укрывает меня своей шалью.

Мне больно, не могу понять, где я и что со мной, только боль. Ломая ногти и обдирая руки о камни и стебли прошлогодней травы, пытаюсь ползти на яркое пятно. Это горит наша машина. Каждая капля дождя, как камнем, больно бьет меня по голове. Что-то мягкое попадается под руку. Это мамина шаль. Я думаю, что это мама успела тогда открыть дверцу машины для меня. Роняю голову на шаль, и больше ничего не помню. Прости меня, мамочка. Может в той, первой жизни, я была бы другой…

Дождь гремит подоконником, серые ручейки стекают по стеклу, но мне совсем не страшно. Я стою в своей комнате, на мне старенькая, потертая мамина шаль.

Какое дождливое нынче лето.

2

«Дождливое нынче лето», – подумала Марина, перебегая из маршрутки в метро. На ходу выловила в кармане джинсовки карточку, на эскалаторе пристроилась в левый ряд за шагающими вниз нетерпеливыми пассажирами. «Маша, наверное, уже ждет», – подумала она и тут же заметила в толпе яркую, как фонарик, красную куртку сестры на дальнем конце перрона. Сойдя со ступенек и двигаясь сквозь толпу, Марина то теряла ее из виду, то находила, а вот Маша, как оказалось, вообще ничего не видела, стоя с рассеянным и счастливым выражением лица. «Мечтает. Опять с Князем Олегом по телефону говорила».

Олег – Машин друг (сейчас – Машин, а сначала интересовался Мариной) – был не князем, а программистом. Но не простым, а хорошим. Он нашел по Интернету выгодный контракт в Австрии на полгода и отбыл 20 июня. На проводах он был такой гордый и счастливый, что все друзья за него радовались, только Маша улыбалась не очень весело. И еще мама Олега, накрывшая отличный стол, почти не посидела с гостями, наверное, ей тоже было грустно перед разлукой. Зато Олег развеселил всех, хохотали и танцевали до упаду. А теперь (прошло всего 10 дней!) – заскучал, тратит бешеные деньги на переговоры. Маша из-за этого сегодня опять не выспалась: Князь звонил поздно, а она потом еще долго заснуть не могла.

На прозвище он сам напросился. Когда знакомился с Мариной, сказал: «Имя и фамилия у меня княжеские – Олег Ярославский». Из-за надменной посадки головы он казался высоким, хотя Марина на каблуках была с ним вровень. А уж красавец! И притом эрудит! А как танцует!

Увы, их роман не успел развиться, как это уже бывало не раз. Только-только он начал выделять ее из компании, которая сложилась как-то стихийно в бассейне: попросил телефон, пригласил на компьютерную выставку. А на втором свидании увидел Машу – и пропал. Между прочим, это была инициатива Марины – познакомить их. Они втроем погуляли по Старому Арбату, пили кофе в любимом в детства кафе, разговаривали. Но настроение было, конечно, испорчено, хотя Марина давно убедила себя не расстраиваться из-за ветреных ухажеров.

Она понимала, что они находят в Маше: платиновая блондинка с карими глазами и пухлыми губками, почти никогда не накрашенная и с самой простой прической (если можно назвать прической пучок с заколкой на затылке), спокойная, с мягким голосом, она была само воплощение домашнего уюта. Смуглая темноволосая Марина одевалась ярко, стриглась и красилась по моде, двигалась быстро, говорила уверенно, – словом, казалась полной противоположностью сестры. Даже широко расставленные глаза выглядели у них по-разному. На овальном лице Маши это были нежные детские «глазки-вишенки». А на чуть квадратном из-за отцовского подбородка лице Марины светло-карие глаза смотрелись упрямыми и волевыми.