За гранью

– Как давно болит живот? – холодно чеканила вопросы медсестра.

– Со вчерашнего… дня, – с большими паузами произнесла сквозь стиснутые зубы Алиса. Боль становилась нестерпимой и потихоньку забирала все силы.

– Что еще кроме болей беспокоит? Тошнота, рвота, сухость во рту? Описывайте все симптомы. Мы не на «Поле чудес», я не собираюсь угадывать все по буквам, – раздраженно бросила женщина, переведя отрешенный взгляд на окно.

В это время в коридоре послышались тяжелые шаги и в помещение белой грузной чайкой ворвался врач.

– Ну-с, чем сегодня будете меня радовать, Виктория Павловна? – жизнерадостно спросил он, интенсивно потирая руки.

– Острый аппендицит на ужин не хотите, Михаил Соломонович? – она скривила рот в подобии улыбки.

– Мое любимое блюдо, жаль готовиться быстро, не успею полакомиться! – все также весело изрек он и с состраданием посмотрел на Алису. – Ну, и давно терпим?

– Второй день! – язвительно вставила медсестра.

– Что же к нам раньше не обратилась? В Книгу рекордов Гиннеса хотела попасть? – снова обращаясь к Алисе, спросил он.

Она отрицательно покачала головой и прошептала пересохшими губами: – Боюсь!

Что было после этого, она помнила отрывками: грохот каталки по расколотым плиткам больничного коридора, противно розовая краска стен, от которой ее стало тошнить еще больше, и яркий свет ламп под потолком.

– Вы сегодня что-нибудь ели? – раздался рядом с ней голос молодого врача.

Алиса отрицательно покачала головой.

– Аллергия на что-нибудь есть?

Тот же отрицательный жест. Сейчас на любой заданный ей вопрос она бы ответила отрицательно, так ей казалось она спасется от неминуемого. Страх сковал ее горло железными тисками и мелкой дрожью гулял по всему телу. Алису переложили на операционный стол. Ноги не подчинялись ей и конвульсивно стучали о холодную поверхность.

– Это надо же себя так накрутить?! – резюмировал хирург, рассматривая Алису. – Все будет хорошо! Уснешь, проснешься как ни в чем не бывало. Успокойся и заканчивай семенить ногами, а то у нас тут аппаратура дорогая, новая, между прочим, – с гордостью добавил врач и положил большую теплую руку на ледяные ноги девушки, чтобы хоть как-то отвлечь ее. – Учишься или работаешь?

– Учусь… в театральном.., – поморщившись от боли, ответила Алиса.

– Будущая актриса, значит? Тогда с тебя приглашения на все премьеры.

«Все, что угодно!» – хотела закричать Алиса, только бы он не убирал руки с ее трясущихся ног. В его прикосновениях было столько тепла и родительской заботы.

– Ну, вот, хорошо зафиксированный пациент в наркозе не нуждается, – бодро вставил шутку молодой анестезиолог и тут же виновато добавил, встретившись взглядом с расширившимися от ужаса глазами Алисы, а потом с суровыми хирурга: – Как говорит наш заведующий…

Молодой врач осторожно коснулся руки Алисы, ощупывая вены. Девушка непроизвольно вздрогнула; руки были холодными и влажными, видимо он нервничал не меньше, чем она сама. Алиса перевела встревоженный взгляд на хирурга.

– Ну, засыпай, красавица, – он по-отечески улыбнулся ей и наступила темнота.

– Да, вовремя мы успели, еще чуть-чуть и перетонита было бы не избежать, – комментировал Михаил Соломонович, виртуозно орудуя зажимом. Он был сосредоточен, но спокоен; обычная мелкая операция. Неожиданно один из мониторов запищал, возвещая о чем-то не добром.

– Артериальное давление упало… – растерянно произнес анестезиолог, громко сглотнул, но остался стоять на месте, тупо глядя на монитор.

– Сейчас начнется гипоксия, – прошептала медсестра.

– Только не в мое дежурство! – рявкнул Михаил Соломонович. – За Гельманом, быстро!

Гельман сидел в своем кабинете, разбирая бумаги. Он всегда ненавидел эту бюрократию еще и потому, что из-за нее приходилось задерживаться до ночи.

– Марк Изотович, вы срочно нужны в операционной! – в дверном проеме показалась голова медсестры.

Марк, не задавая лишних вопросов, с особым наслаждением бросил ручку на стол и быстро направился за медсестрой. Он шел по коридорам широкими шагами, а она семенила рядом с ним вприпрыжку, на ходу докладывая о случившемся. В операционной Марк бросил беглый взгляд на монитор, на хирурга, а потом на неподвижное тело на операционном столе.

– Выручай, Изотыч! – произнес Михаил Соломонович. – Я его грех на душу не возьму.

– Марк Изотович, я… – начал, заикаясь, Андрей, тот самый молодой анестезиолог.

– А ты у меня сторожем пойдешь работать! – раздраженно перебил его Марк. – Что вколол? Какая дозировка? Как будешь устранять гипоксию? – сыпал он вопросами, сам попутно быстро натянув перчатки и уже взявшись за дело.

Через минуту показатели выровнялись, мониторы успокоились, а вместе с ними и все присутствующие, кроме Андрея. Он стоял в стороне и казалось вот-вот расплачется или упадет в обморок. Марк покачал головой, перевел взгляд на пациента и вздрогнул, точно яркая вспышка света ослепила его. Огненно-рыжие волосы ореолом окаймляли тонкое бледное лицо. Только сейчас он заметил, что это девушка. В экстренной ситуации для врача не существует пола, возраста, национальности пациента, есть только он и смерть, с которой приходиться сражаться. Марк вглядывался в лицо, силясь понять почему оно вызвало в нем столько эмоций, но врач снова одержал верх. Он улавливал признаки отступающего кризиса: сероватый цвет лица ушел, уступая место естественной бледности, синюшность кончиков ушей пропала, пульс выровнялся. Марк, не давая себе отчета, потянулся к ее волосам, но вовремя остановился. «Надеюсь, больше никогда с вами не встретиться!» – в голове всплыла фраза, когда-то брошенная ему, и мозг интенсивно заработал, воспроизводя в памяти недавнюю картину. Рыжая девушка на перекрестке бросается под колеса его автомобиля.

– Ну, вот и все! – услышал он за спиной голос хирурга.

– Ты бы разрез поменьше сделал, коновал, – бросил Марк, окончательно придя в себя от воспоминаний и собираясь выйти из операционной.

– Каждый мой шов – произведение искусства! – без тени стеснения заявил Михаил Соломонович. – Через пару месяцев следа не останется. Хотя такую красоту мало что может испортить.

– Чтобы ты понимал, старый черт! – бросил Марк и вышел.

– А я сразу сказала, что не к добру это! – у дверей операционной, интенсивно работая шваброй, как всегда ворчала старая уборщица.

– О чем это ты, баба Шур? – поинтересовался Гельман.

– Девицу, видал, привезли? Рыжая что ведьма! А я сразу сказала: бедовая она.

– Ну, она же не виновата, что Господь ее создал такой?

– Уж я не знаю, Господь или Сатана, но девка несчастливая! – заговорщически прошептала старушка, выпучив глаза и чуть кивнув, дабы развеять всякие сомнения.

Марк еще постоял, глядя на скрюченную спину, и отправился к себе. Что-то в словах бабы Шуры не понравилось ему: то ли явная ложь, то ли скрытая правда.

В кабинете было уже темно, настольная лампа под зеленым абажуром бросала причудливый свет на бумаги, разбросанные на столе. Марк поморщился, вспомнив что так и не доделал отчет, но желания возвращаться к нему не было. Там за дверьми операционной была другая реальность, вечная битва, из которой он возвращался победителем и ради чего стоило жить. Гельман выключил лампу и лег на кушетку. Мысли роились в голове, не давая покоя. О чем они были, он не мог сказать; просто поток ненужных воспоминаний, лиц, событий. Сегодня было не его дежурство, но он не уходил из больницы, что-то держало его здесь. Неожиданно он понял, что это было. Та рыжеволосая девочка, бледная, спокойная, одинокая; и слова старой женщины о беде, преследующей ее. Тревога черной змеей прокралась в сердце и шипела там, не давая покоя. Марк поднялся и накинул халат. Он должен снова увидеть эту девочку, должен защитить ее от чего-то, правда, от чего конкретно он еще не знал. Спустившись этажом ниже и узнав в какой палате лежит Алиса, он бесшумно открыл дверь и зашел внутрь. В помещении было темно, только бледный свет луны серебрил белый пододеяльник. Она лежала неподвижно, как спящая красавица из сказки, и дышала ровно, спокойно. Чудовищ поблизости тоже не оказалось, но это все почему-то не успокоило Марка, наоборот, тревога в сердце снова зашевелилась, зашипела. Рыжие волосы, разметавшиеся по подушке, оттеняли бледное лицо и бескровные губы. Марк непроизвольно залюбовался ее трагической красотой, но вспомнил зачем пришел и подошел ближе. Он взял ее тонкое запястье и посчитал пульс. В норме. Можно уходить .Мужчина поднялся и направился к двери. Неожиданно девушка глубоко вздохнула и зашевелилась.