Тафгай 2

— А не можешь, воздержись, — добавил Валера Харламов и ребята захохотал.

— Вот я чего думаю, — как будто на что-то решился наш ветеран. — Вы слышали, что в сентябре следующего 72-го года наша сборная будет играть серию с канадскими профессионалами?

— С настоящими? — Еле сдерживая гогот, уточнил Мальцев.

— И сборную повезёт играть за океан Сева Бобров, — продолжил, игнорируя смешки Коноваленко.

— Тараса с Аркашей снимут что ли? — Оживился, криво усмехнувшись, Васильев.

— Да, на чемпионате мира в Праге, команду уже будет тренировать Бобров и Пучков, — кивнул голкипер. — А меня ни на Олимпиаду, ни на чемпионат, ни на суперсерию не возьмут. Мне же всего тридцать три, и я своё место в сборной никому не уступлю. Я ещё семь лет спокойно могу в рамке стоять, а может и больше. Шлем у меня новый, щитки новые, защиту на тело скоро новую сделают, технику игры новую осваиваю. И с этим делом я завязал, потому что долго играть хочу. — Коноваленко ткнул в фужер с шампанским и демонстративно отодвинул его от себя.

— Сергеич, с чего ты взял, что с профессионалами играть будем? — Харламов единственный из компании кто серьезно заинтересовался этой темой.

— Вон у него спросите, — вратарь кивнул в мою сторону.

«Вавилонская башня, всемирный потоп и тридцать недобитых спартанцев! Что ж ты Сергеич творишь! — пронеслось в голове. — Ладно, всё равно ничему не поверят, молодые ещё, зелёные».

Компания легенд советского спорта разом уставилась на меня. Я сначала глотнул минералочки и выразительно прокашлялся, как лектор, которому своя эта лекция осточертела.

— Могу, как легендарный Нострадамус предсказать историю развития отечественного хоккея до 1984 года, — я ещё раз задумался говорить или не говорить, но решился ничего не утаивать. — В том году в декабре состоится прощальный хоккейный матч СССР против сборной Европы, и на нём проводят на пенсию тебя, Мальцев, тебя, Васильев, и ещё Владика Третьяка.

— А меня? — Подпрыгнул на стуле Харламов.

— Тебе что, на пенсию в тридцать пять захотелось? — Засмеялся Мальцев. — Ерунда. Будущего никто знать не может.

— Мне тогда будет уже тридцать шесть, — как будто почувствовав что-то нехорошее, пробормотал Валерий Харламов. — Может, я в Испанию уеду доигрывать? А, Иван?

«Сука! Вот что я должен ответить человеку, который после того, как Виктор Васильевич Тихонов не возьмёт его на Кубок Канады в 1981 году, погибнет вместе с женой в жуткой автомобильной аварии?»

— Будущее, Валера, может ещё и измениться. Это я тебе гарантирую, — я грустно улыбнулся. — Знаете, мужики, какое у меня есть предложение? Выигрываем Кубок Канады в 81 году и все одновременно здесь в СССР вешаем коньки на гвоздь и едем доигрывать в Испанию. К тому времени уже разрешат в Кремле на старость лет там, за бугром, немного валюты хоккеистам подзарабатывать.

— Какой кубок выигрываем? Канады? — Вдруг переспросил Васильев, который на том памятном турнире станет капитаном сборной.

— Да, — я почесал затылок. — Организуют такое соревнование по инициативе НХЛ для всех сильнейших игроков планеты в 1976 году. Кстати, обязательно нужно будет первый розыгрыш забрать себе, а Канада перетопчется. Так на чём я остановился?

— На 81-ом году, — поёрзал на месте от нетерпения Харламов.

— Едем доигрывать в Испанию, — я стал загибать пальцы. — Принимаем испанское подданство, далее со сборной Испании пробиваемся на Олимпийские игры 1984 года в Сараево. Есть такой городок в Югославии. И в финальном турнире завоёвываем призовое место. Вот это и будет настоящий прощальный матч для всех для нас.

Что я в этот момент прочитал на лицах ребят? Мальцев — усмешка и недоверие, Харламов — хоть сейчас готов в Испанию, Васильев — по одному целому глазу не разобрать.

— А меня старика вы тоже с собой берёте? — Вдруг невесело спросил Коноваленко. — Мне в 84-ом году будет, — задумался он. — Больше сорока пяти лет.

— Сергеич, — я хлопнул его по плечу, — запомни. В сорок пять — вратарь ягодка опять!

И вся компания согнулась «в три погибели» от смеха. Даже Валера Васильев одним глазом прослезился.

— Ерунда всё, ничего не получится, — отсмеявшись, заявил временно одноглазый динамовский защитник. — Вот смотрите. Центр у нас есть — это Тафгай. Крайки тоже имеются — Харлам и Малец. Батя, допустим, на воротах, если весь песок не рассыплет. А кто в защите пахать будет кроме меня? Кто под шайбу ляжет, я вас хочу спросить?

— Давайте пойдём логическим путём, — предложил я. — Двое игроков из «Торпедо», двое из «Динамо», значит, нужен ещё один из ЦСКА. Защитника Сашу Гусева возьмём, только вы ему пока не говорите, чтобы он раньше времени не обрадовался.

— Годится, — согласился Харламов. — Мы с Сашкой за Чебаркуль ещё успели поиграть, надёжный парень, бросок, что надо, наш человек.

— И Севу Боброва возьмём тренером, — добавил Коноваленко. — Нужно же чтоб кто-нибудь и испанцев научил играть. А то дай волю Тафгаеву он там всех перекалечит, прежде чем они на коньки встанут.

— Хорошая мысль. Предлагаю за это дело выпить минералочки, — я встал из-за стола. — Потому что с этим делом, — я хлопнул себя пальцами по горлу, — мы до 84-го года не доедем. Мне тогда уже будет тридцать восемь и если не режимить, то организм сам развалится к едреней фене. Ну, вздрогнули!

Вроде и не пил вчера, а такую ахинею наговорил, корил я себя на следующий день, в воскресенье 17 октября, когда мы с Борей Александровым гуляли по московскому ЦУМу. Ничего, пройдёт несколько месяцев, впереди турнир «Приз Известий», Олимпиада в японском Саппоро, в чемпионате тоже свои игры и очки, и весь вчерашний разговор обернётся просто невинной шуткой.

Вот Сергеич только, не на шутку разошёлся, поклялся, что пахать будет до седьмого пота и новый вратарский стиль «Баттерфляй» доведёт до полного совершенства, чтобы завоевать медали на Олимпиаде 1984 года.

Харламов расчувствовался, говорил, что у него в Испании родня богатая, обещал всем получение испанского гражданства организовать без проблем. Вот только сначала все за сборную СССР надо выиграть, а потом уже ехать туда к морю.

Мальцев с Васильевым всё больше посмеивались и ни одному моему слову не поверили. Я бы тоже на их месте не поверил. И вообще нужно жить в настоящем, а будущее держать, как примерный ориентир куда двигаться и развиваться. Ведь далёко не уйдешь, если не смотреть себе под ноги.

— Смотри под ноги! — Я ухватил Александрова за шиворот, который чуть не влетел, в стоящий на постаменте манекен, разглядывая на себе покупку. — Доволен костюмом? Сто пятьдесят рублей как корова языком слизала.

— Вы сами-то себе тоже взяли, чё теперь деньги жалеть? — Хмыкунл юный гений прорыва, указав на меня в новом в сером отдающем синевой костюме, в новом плаще тёмного окраса и шляпе, которую я подобрал специально, чтобы придать своему простоватому лицу немного интеллигентного лоска.

— Бобров сказал, что я в продукции горьковской швейной фабрике позорю команду, — пробубнил я. — А по мне так, сделаешь дырку или посадишь пятно — не жалко, ведь цена старому костюму всего сорок пять рубликов. Ну, надо признать, что в таком виде мне хоть прямо сейчас в ЗАГС, — ухмыльнулся я, разглядывая своё отражение в большом зеркале. — Всё, хорош ширпотребом мозги засорять, пошли на Красную площадь. Володю проведаем — как он там лежит, в каких условиях содержится?

— Какого Володю? — Опешил Александров.

— Ульянова, который Ленин, а то у меня одно ухо уже заложило от нетерпения перед встречей с вождём мирового пролетариата. — Я сунул в ухо палец и попытался, конечно, безрезультатно, заткнуть ненавистный голос в своей «черепной коробке», что требовал немедленного приобщения к творцу Великого октября.

— А может лучше в зоопарк? — Скуксился пока ещё очень юный хоккеист.

— Потом будет тебе и зоопарк, и мороженное, и лимонад с какао, — сказал я, как отрезал. — Тут идти то всего семь минут по улице 25 октября.