Страница 8 из 22
И он сдернул с носа край арафатки, освобождая лицо, и вопросительно посмотрел на девушку. Никки выжидательно приподняла брови, явно не понимая, что именно задумал Мейс на этот раз. Но тот расстегнул свою весеннюю куртку, надетую поверх черного тавба, и извлек из-за пояса подаренную ей джамбию, которая блеснула в прорывающихся сквозь листву солнечных бликах бирюзовой лазурью восточной инкрустации. Довольно хмыкнув на обрадованное лицо Никки, он протянул ей кинжал рукояткой вперед и с легким свистом стянул с клинка ножны.
— Я уж думала, ты забыл, — улыбнулась девушка, осторожно перехватывая нагретую телом Мейса обтекаемую рукоятку, обитую тонким железом с гладким растительным узором.
— Зачем бы я тогда дарил тебе джамбию? — фыркнул Мейс, презрительно выгибая уголки яшмовых губ. — Это не кухонный нож для хлеба. Это опасное оружие. И прежде чем ты хоть раз повесишь его на пояс, ты должна уметь им пользоваться.
Никки почувствовала, как по телу пробежал нетерпеливый адреналин. Она и раньше завороженно смотрела на червленую джамбию самого Мейса с широким клинком, наполированной деревянной рукоятью с высеченным арабским орнаментом и особенно изогнутыми ножнами, край которых так хорошо цеплялся за его кожаный ремень. И не раз задавалась вопросом: сколько раз этот кинжал спасал ему жизнь? Сколько раз отнимал чужие? Достался ли он ему в бою или был подарен другом? Или куплен на обычном йеменском базаре, выбранный наугад? И почему даже здесь, в спокойном Чикаго Мейс почти никогда не расставался с ним?
Между тем огненный марсианин зашел девушке за спину и левой рукой обхватил ее за талию, принуждая слегка развернуться и пригнуться в боевой стойке. Правая же легла на ее ладонь и заставила сильнее сжать рукоятку и поднять джамбию повыше. Клинок угрожающе смотрел вверх, целясь своим изогнутым острием вперед, туда, где сейчас стояло старое дерево. Еще один недовольный тычок сзади, и Никки выпрямила спину и расправила плечи.
— Если тебе надо смертельно ранить, держи джамбию именно так, — прозвучал его серьезный голос у ее уха. — Ударяй сверху и веди вниз со всей силой.
И он, удерживая ее руку в своей, замахнулся и полоснул острием кинжала по сухой коре, которая с хрустом разошлась на две половины, словно расстегнутая молния на куртке. Никки невольно выдохнула, зачарованно смотря на рассеченное дерево и понимая, что ее сил не хватило бы на такой удар.
Мейс тем временем перевернул джамбию клинком вниз и снова заставил ее крепко сжать рукоятку.
— Если враг нападает снизу, ты должна его заколоть четким ударом с замахом. Без сомнений и промедлений, — произнес он сосредоточенно, словно сам находился уже не здесь, в пригороде Чикаго, а где-то совсем далеко, в чужих краях, полных неприятелей.
Он вскинул ее руку, сделал выпад и вместе с ней всадил клинок в ствол дерева, куда тот зашел с тихим звоном и заставил Никки удивленно вскрикнуть. Вытащил он его почти без усилий, и вот уже джамбия снова в ее ладони, на этот раз клинком вверх.
— Но если враг слишком близко, — его горячий шепот защекотал ее ухо, заставляя невольно поежиться от той картины, которая ей представилась, — и у тебя нет никаких шансов нанести полноценный удар… Бей снизу, вспарывай внутренности, разрезай до тех пор, пока не удостоверишься, что в живых останешься только ты.
Он толкнул ее почти вплотную к дереву и четким ударом снизу вогнал клинок в кору, вскрывая ее и заставляя опасть на землю рваными хлопьями. А затем, отведя руку с опасным оружием в сторону, прижал девушку к дереву всем телом, сдавливая и зажимая так, что Никки уже не могла пошевелиться и лишь чувствовала его тяжелое дыхание на своей щеке. Левая рука огладила ее растрепавшиеся волосы и перехватила потянувшуюся было к нему ладонь.
— Никогда не теряй бдительности, я-азизи, — прошипел он, почти касаясь губами кромки уха. — Потому что однажды это может стоить тебе жизни. А теперь ты будешь тренироваться до тех пор, пока я не останусь доволен результатом. Ты должна уметь защитить себя, когда меня не будет рядом… А дальше я подумаю.
И он особенно чувствительно придавил ее ягодицы своими бедрами.
***
Деревня в 30 км от Эль-Хазма, мухафаза Эль-Джауф, Йемен, четыре года назад
Мейс закинул в большой холщовый мешок последнюю вязанку усыхающих бобовых стеблей и стянул веревкой его края, чтобы ничего не выпало. Благо вес не такой большой, мешков пять осел запросто потянет. Ну и сам пару допрет, чтобы лишний раз не мотаться несколько километров к дальнему полю. Остро заточенный нож можно больше с собой не брать, весь периметр пашенного участка уже был очищен от растений. Осталось только перепахать жесткую и иссушенную землю перед надвигающейся зимой.
Все еще жгучее солнце, наконец, скрылось за дальними невзрачными горами, и Мейс с облегчением выдохнул. Опустившись прямо рядом с каменной низкой оградой и подвернув под себя ноги, привычным жестом расправляя полы мааваза*, обернутого вокруг бедер, он вытащил из тряпичного мешка, заменявшего ему тару, большую темную бутыль и бумажный сверток. Пожалуй, осел подождет, не обломится. Голод давно удавалось подавить до заката, а вот жажда изводила все больше, и до вечера в бутыли оставалась лишь половина живительной воды. Осушив ее остатки, он неторопливо раскрыл бумагу и вгрызся в ароматную лепешку с завернутой в нее фасолью. Лепешка всегда заканчивалась слишком быстро, а до утра еще надо дожить. Поэтому Мейс всегда ел не спеша.
Прищуренные глаза пробежались по унылому пустынному пейзажу. На удивление он мало чем отличался от марсианского северного края. Ну разве что земля мягче, воздух тяжелее, редкие растения — с тонкими и гладкими листьями, да небо всегда синее. Вот только от цвета этого уже воротило. Слишком явно он напоминал далекие и уже навсегда закрывшиеся сапфировые глаза. Поэтому Мейс ненавидел день и успокаивался лишь с приходом привычно-медного заката, а еще лучше — черной ночи, когда можно было стащить с себя всю одежду и распластаться на тонком матрасе в своей каморке.
Лепешка приятно заполнила желудок, и марсианин поднялся на ноги, отряхивая пыльные ступни от особенно назойливых колких песчинок. Что смотришь, осел? Кто вообще тебя создал таким нелепым, кто поставил на четыре ноги и наградил туповатыми покорными глазами? Надоело тебе тут торчать весь день? Хочется в стойло? А вот Мейса никто не спросил, чего хочется ему. И он все еще почему-то был жив, хотя смысла в такой жизни уже давно не видел.
Организм упрямо требовал пищи, воды, сна, тепла — чего угодно для поддержания его бренных процессов. Но в голове все давно было выжжено и вычищено. За прошедшие месяцы Мейс почти привык к постоянной ноющей боли, которая то болталась по макушке между ушами, то вдруг вонзалась иглами до самой шеи. Привык и к той тишине, что теперь заполнила энергетическое поле вокруг него. Лишившись антенн, он мог полагаться лишь на зрение и слух. Постепенно злость и отчаяние сменились равнодушием и отрешенностью. Он прекрасно знал, что смерть все равно настигнет его, и тогда он сделает все, чтобы ей не мешать.
Осел послушно плелся за его размашистыми шагами, и уже к темноте они добрались до окраины деревни. Два поворота направо, и Мейс закроется от всего мира в своей лачуге. Иногда, правда, приходилось пересекаться с Салехом, зачем-то его подобравшим, приютившим и давшим незатейливую работу в обмен на пищу. Хотя все чаще в редкие свободные часы Мейс предпочитал уходить в предгорную пустыню и ловить крупных ящериц и небольших змей. Зажаренные на углях, когда можно было достать что-нибудь для костра, они были вполне съедобны. Но и сырыми сносно переваривались. Если не вышли обратно, то и ладно, главное заткнуть чем-нибудь свой желудок.
Мейс уже загнал осла в сарай и сбросил в угол принесенные мешки с будущим сеном, как внезапно уши уловили непонятные тревожные звуки и повернулись в сторону жилища Салеха. Какой-то невнятный разговор, голосов несколько, они явно спрашивают и требуют. Земной арабский язык дался Мейсу на удивление легко, хотя так сильно не походил на марсианский, да и учить его пришлось на пальцах. Но местных людей он уже вполне понимал и мог объясниться. И те слова, что долетали до его слуха, пока он медленно продвигался в сторону одноэтажного глинобитного дома Салеха, резанули подзабытым адреналином.