Кольцо Олимпа

И, чуть выгнувшись на мгновение под девушкой, он медленно и неспешно соединился с ней. Мадлин замерла, потеряв способность дышать, настолько долгожданным и нужным был тот момент, когда он полностью заполнил ее собой, заставляя мелко подрагивать от приятного электричества, разбегающегося по всему телу. Кислород хлынул в легкие лишь тогда, когда мозг опомнился. Мадлин сжала его шерстяные плечи и чуть подалась вперед.

— Ничего не делай, кайфуй, — выдохнул он ей прямо в ухо, обжигая своим разгоряченным дыханием и удобнее обхватывая ее тело руками.

Мадлин послушно замерла и почувствовала, как Тротл начал ощутимо, но невероятно медленно и тягуче двигаться в ней, что было больше похоже на дыхание океана, на продолжение гулких волн, еще пропитывающих их сознание, на незаметно кружащий их танец, на полет на двоих, в котором тело неистово жаждало действий, но дразнящее бездействие порождало намного более сильный огонь, разгорающийся алыми дорожками по всем ее венам.

Мадлин сжала его внутри, медленно, сильно, отчего по ней прокатилась горячая дрожь, а Тротл стиснул зубы, чтобы не застонать. Он почти полностью остановился, покачивая ее на волнах едва заметно и давая ей возможность мучить его, то отпуская, то зажимая вновь. Мадлин потерялась в своих ощущениях, настолько они поглотили ее в этом неспешном и вязком соединении, что заставляло ее почти задыхаться от возбуждения и желания. Горячие импульсы растекались по всему телу, которое пылало, умоляло, изнывало, искало освобождения в движении, но чем медленнее Мадлин обхватывала его внутри себя, тем ярче становилась эта жажда, уже почти болезненная, изматывающая, ненасытная, но такая сильная, что не хотелось ее прерывать.

Дыхание Тротла было шумным и тяжелым, разбавленным несдержанным рычанием, тихой музыкой лившимся из его груди, прогоняя раз за разом рой мурашек по коже Мадлин. Открытый для любых ее желаний и действий, он следовал за ней, разгораясь лишь от одного того, насколько самозабвенно она приняла это полное единение и продолжала мучительную и заводящую пытку. И лишь когда он почувствовал ярко ощутимую дрожь, охватившую ее от подкатывающего удовольствия, он почти покинул ее, заставляя стонать от желания вновь обрести его внутри, и снова заполнил, на этот раз решительно и до конца. Освобождение было настолько долгожданным и выстраданным, что Мадлин им практически захлебнулась, едва осознавая, что прикусывает его плечо, стараясь не закричать, хотя долгий стон так и рвался из ее груди. Перед глазами плыли звезды, а звуки достигали ее сознания словно через густую ватную пелену. Кажется, Тротл обхватил ее бедра сильнее и через некоторое время размашистыми движениями догнал и ее, вырывая у нее еще один стон удовольствия, уже скорее ментального и растворенного в его сдавленном рычании.

Она обессиленно парила в небытие, покачиваясь на волнах беззвучного и мягкого мира, не зная, ни кто она, ни где она, и лишь все еще чувствуя горячие руки, которые удерживали ее в этой реальности. Сознание уплывало в темную даль, пропитанное эндорфинным эфиром, убаюканное приятной усталостью тела, приглушенное стихающим пульсом. Где-то очень далеко прозвучала тихим эхом мысль, что надо хотя бы разъединиться, но тьма окончательно накрыла ее естество, увлекая в бесконечный космос.

Он был прекрасен. Безграничная шелковая черная даль, украшенная миллионами светящихся планет, звезд, комет, скопищ галактик. Все они беззвучно парили во вселенной, у которой не было ни начала, ни конца. Она простиралась далеко за пределы сознания, сквозь границы и горизонты, в бескрайнюю вечность, сквозь жизнь и смерть. Она никогда не зарождалась, она существовала всегда. Тотальная, тихая, мощная, дарующая начало новым мирам, что вихрями энергии и пыли закручивались в галактические спирали, поджигали солнечные звезды, разбрасывали песчинки планет, и те крутились без конца, пока не рассыпались в космическую пыль. И тогда вселенная вновь проносила по космосу пылающую энергию, подбирала осколки изживших себя миров и творила из них новые, каждый раз непохожие: хладные и пышущие, безумные и застывшие, ярко сгорающие и притягивающие бесцветную чернь. Вселенная неустанно перемешивала компот вспыхивающих миров и расцвечивала свои недра разноцветным спектром сияний.

Мадлин бестелесно парила во всем этом невероятном пространстве, не имея ни формы, ни оболочки, ни контуров, в состоянии лишь силой мысли и воли перемещаться между густым повидлом из звездных икринок, которые мягко обволакивали ее и сияли на ее сознании прилипшими светлячками. Это было так завораживающе красиво и неповторимо идеально, что хотелось плакать от переполняющего ее счастья, затопляющего ее с головой и выплескивающегося пульсирующими потоками переливающегося свечения, тихо звучавшего абсолютной гармонией музыки. Ей хотелось вторить, влиться в эти удивительные мотивы, которые плавно перекатывались по мелодичным переливам, стать частью этого совершенного бесконечного пространства, что пронизывало ее светом и всепоглощающей любовью. И лишь когда счастье сформировалось в тотальный абсолют, даря ей покой, сознание, наконец, отключилось.

Очнулась Мадлин от того, что очень хотелось пить. Она медленно разлепила веки и не сразу поняла, где находится. Она лежала рядом с Тротлом, объятая во сне его руками и укрытая одеялом. Узкой кровати едва хватало им двоим, тесно прижатыми друг к другу, но ей было тепло и уютно. Рыжий крепко спал, чуть слышно посапывая, и казался расслабленным и спокойным. Серое марево слабо проникало сквозь опущенный экран на окне, и было непонятно, далеко ли до рассвета. Мадлин осторожно поднялась, стараясь не сильно будить Тротла, но он, выпустив ее из рук, лишь вздохнул и перевернулся на другой бок. На ощупь найдя свое белье и пижаму, девушка поспешно оделась и крадучись вышла в коридор.

Приют все так же утопал в тишине и тьме, и только неприметные датчики каких-то неведомых ей устройств горели красными огоньками под самым потолком. Мадлин прошла в столовую, где окна были не зашторены, и стоял мягкий предрассветный полумрак. Тело приятно тянуло, но вместо усталости его наполняла какая-то покалывающая, ощутимая энергия с отголосками беспричинного счастья, питавшего ее во сне. Она озадаченно тряхнула головой и налила себе кружку воды. Надо же такому привидеться… Или все это было неспроста? Иначе откуда бы ее накрыли такие приходы?

Взгляд ее задумчиво скользнул по окнам и зацепился за промелькнувшую тень. По примыкающей улице в сторону площади прошел какой-то высокий марсианин, нестандартно одетый в черный свободный балахон, закрывающий его голову не то капюшоном, не то повязкой, словно он кутался от холода и ветра. На то, что это был не человек, явственно указывал длинный темный хвост, торчащий из-под полы этой странной одежды. Он не спеша дошел до края улицы, не показываясь ни на самой площади, ни на свету фонарей, сделал какие-то пометки в смартфоне и решительно нырнул в проем между жилыми домами, окончательно теряясь в шахматной тени. Как странно. Кто бы это мог быть в такой час? Мадлин обратила внимание, что с наступлением ночи жители Сэто никогда не шатались по улицам, зная о раннем начале трудовых будней. Судя по всему, автобусы увозили их на производства или фабрики, и днем в поселении оставалось крайне мало марсиан. Но что высматривал этот странный персонаж?

Мадлин пожала плечами и поспешила вернуться в тепло комнаты. Тротла беспокоить не хотелось, поэтому она забралась на соседнюю кровать и завернулась в одеяло, но рыжий неожиданно глубоко вздохнул и приоткрыл свои темные глаза.

— Ты как? — спросил он со сна чуть хрипло и почему-то улыбнулся, с трудом найдя взглядом силуэт девушки.

— Ходила попить. А что такое? — насторожилась Мадлин.

— Нет, ничего, — хитро прищурился Тротл. — Как полетала?

— Что? Полетала? Но…

И тут до Мадлин дошло. Она в неверии распахнула глаза и воскликнула:

— Вы что, на пару с Винни накормили меня галлюциногенной шишкой? И не стыдно???

Но рыжий только беззаботно рассмеялся, весьма довольный и совершенно не раскаивающийся.