Бесконечность

кладут поколенья советских бойцов.

В таком неподступном укрытии воины

стремятся наш дух и отряды сломить,

а часто меняя большие обоймы,

тела и величье страны победить.

А очередь очередь вновь нагоняет,

к земле прижимая уставших солдат,

испуги в живых, кровяных поселяет.

Всем нужен герой и спасительный акт!

Мне нужно ползти, обойти постараться.

Я прячусь за павшими, что между снов.

Надеюсь, метнутой гранатой удастся

разрушить их планы на гибель врагов…

Монета солнца

Раздолье ад в себя вмещает.

Прострелен насквозь древний дуб.

Дымок побоище венчает.

Среди руин мой жалкий труп.

Жаровня гаснет, остывает.

Река, как раскалённый меч.

Душа кружит и наблюдает.

И из виска струится течь.

А глаз-вулкан излился кровью.

Из сеток вен стекает сок.

На бойне я с судьбой воловьей.

Наружу трубочки кишок.

Утих весь треск кустов и сучьев.

Исчез дурной скелетный хруст.

Сгорели брёвна, кости, прутья.

Пейзаж распахан, дик и густ.

Спокойно мне, как очень многим!

Над всей баталией, как тень.

Надеюсь, путь мой дальше к Богу.

Мечтаю, чтоб не в адский плен.

Взор запрокинут. Штиль дыханья.

Багряный круг вкатился в сад.

Нет криков, шума, колыханий.

К деревне близится закат.

И словно шарик в алой краске

стремится в лунку средь поры,

монета солнца входит в каску,

что отскочила с головы…

Лисёнок и мышка

Мышкую, ищу свою тёплую мышку,

сную так безудержно, голодно, зря,

ступаю легко, аккуратно, неслышно,

стараюсь искусно средь белого дня.

Скучаю, мечусь, в своих поисках маюсь,

шагаю по насту, снежинкам полей,

затратной охотой вовсю наслаждаюсь

в морозном просторе корявых теней.

Мечтаю найти эту серую шубку,

легонько куснуть и в себя опустить,

смыкая клыки и все хищные зубки,

без ран и царапин за миг проглотить.

Простор обелён серебристо, хрустально.

Блуждаю, петляю, крадусь, стерегу,

ныряю всешёрстно, зубасто-орально…

Но всё безуспешно! Зверушка в стогу…

Наталии Воронцовой

Relax-studio Geisha

Японский покой и славянская гейша,

тепло и горячность нагретых камней,

объятья паров фитобочки чистейшей

легко усладили средь нервностей дней.

Чудесная нега, дурманная дрёма

от света, массажных касаний, добра

ввели стихотворца в покой и истому,

расслабленность тела, души и ума.

Размеренный ход, протекание мыслей

в простом полумраке задёрнутых штор,

где свечи, уют, сокровенные смыслы,

мелодии птиц, сямисэна средь гор.

Блаженное действо в апрельском потоке

так быстро идёт, а порою летит.

И в мир заоконный, чужой и далёкий

из рая придётся вот-вот выходить…

Наталии Воронцовой

Бабьё

Одни могут только любить и лелеять,

вторые – дарить лишь безжалостный секс,

а третьи – корыстничать, будто бы змеи,

иные – страдать, как актрисы из пьес,

другие – рожать, как в селе свиноматки,

шестые – по-свински, бесправедно жить,

седьмые – стоять у плиты, шить заплатки,

восьмые – лишь жалобно блеять и ныть,

девятки – бесплодничать, будто бы кружки,

десятые – требовать лучших даров,

инакие – рабски сидеть у кормушки,

а дюжины – верить в бумажных богов…

Они таковы. Их печатные толпы.

Бабьё – манекены в духах и пальто.

Штамповки. Немытые банки и колбы.

Я – сумма их всех, а порой я – никто…

Бездыханное движение

Мне плохо живётся в отравленной почве,

где камни, металлы и черви людей,

удушливый смог и могильные мощи,