Небесные ключи

Нанна махала им рукой (Чонса подумала, что скорее Гвидо, чем ей), за её спиной высился крутой песчаный берег, весь в норках острокрылых птах. Малефика успела заметить, как шорка сбрасывает обувь, падает у моря и подставляет ступни пене, потом горизонт закрыл вал. Гвидо затянул шанти своим чарующим высоким голосом:

— …А Бони был воякой, — гребок весел, с ними ему помогал Джо, — Воякой и терьером!

Вскоре они набрали глубину, ветер стал сильнее и парус понес их сам. Они оплыли скалистый утес, переходящий на севере в проклятые Девять Холмов. Закат был особенно красив. С них словно лилась кровь.

Чонса не успела осмотреться в Сантацио. Она смогла оценить только красоты порта, весьма сомнительные в ночной час. Стоны сплетались воедино со звоном монет, звуком рвоты и всеми сопутствующими запахами. Должно быть, все порты одинаковы после заката.

Документы едва проверили: пролистали, спросили, кто такие, отвлеклись на перешучивание с Гвидо, подвижным, будто угорь или карманник. Чонса подумала, что, знай Бринмор про такой короткий путь в Шор, берег Сантацио уже осаждали бы галеры.

В конце концов, Гвидо всучил портовым служащим бутылку бренди и распорядился об имуществе в лодке. Потом повел их прочь.

— Пойдем, Джо. Найдем вам ночлег получше этого промозглого местечка! — произнес он с обаятельной улыбкой. У него были мелкие и очень белые зубы. Чонса заметила это, когда он повернулся к ней, — Позволь мне понести эту ношу, о сиятельная Тамту!

Чонсе не нравилось это обращение, возвращало её в прошлое. Но она устала, к тому времени не спала трое суток и ворочать языком, пикируясь с этим мальчишкой, ей казалось невозможным. Как и терпеть визги младенца и его неуемную бешеную энергию там, где пульсировал родничок. Если честно, она вздохнула с облегчением, когда Гвидо забрал ребенка по имени Ярость.

Гвидо вывел их из порта. Огромные каменные врата, выполненные из алебастра, сторожили разодетые в дорогие плащи и доспехи воины. Увидев Гвидо, они склонились в почтении. Джо не сдержал интереса во взгляде, пока Чонса сонно моргала, с усилием разлепляя тяжелые ресницы. Ей было очевидно, что, кем бы не был скользкий угорь Гвидо, власть у него была. А она не любила людей, у которых была власть: эта сволочь делала из добряков интриганов, из миролюбов палачей, а из слабых духом — корм. Так было с большинством ключников — проучившись долгие годы в малефикоруме, она знала в этом толк.

Шестипалая забеспокоилась, когда они вышли на выложенную мрамором дорожку. Почувствовала неприятную, зудящую вибрацию под ногами, и скаждым шагам она становилась заметнее и сильнее. Младенец тоже ощутил что-то, находящееся пока вне его понимания, и заголосил громче. Малефика встала, будто обратилась в соляной столб.

— Что происходит? Куда ты нас ведешь?

Кровь шумела в ушах. Головная боль вливала свинец под веки.

— Чонса? Что такое?

Ребенок корчился в руках у медика, тот еле его удерживал. Он бился, как сам Морвид в последнем сражении.

— Там столько… Столько костей! Боги, — она сжала руками голову, — Боги, да что это за место?!

Гвидо поспешил к ней, Джо оказался быстрее — обхватил за плечо и глянул на своего «брата» враждебно, остро.

— Куда ты ведешь нас?

— В мою лабораторию, — голос Гвидо был мягок, как у кота, но Чонса буквально чувствовала остроту когтей в его пушистых лапках, — Там безопасно. Там никто не навредит вам. Клянусь! Джо, клянусь именем Лорка!

Это звучало солидно. Не будь Чонса на грани своего сознания, она бы даже издевательски ухмыльнулась — но Джо купился. Он крепче обхватил плечо Чонсы. Все, на что её хватило — это слабо трепыхнуться, и он повел её.

По пути в небольшой каменный дом им встречались только слуги и стражники. Чонса подслеповато вглядывалась, забыв о том, где она. Всё спуталось, в последний раз такая боль была при Макании, но здесь не было жёлтых плащей церковников. Идти — всё равно, что по лаве.

Стало легче в помещении — холл с широкой лестницей оказался обшит известняковыми плитами, не пускающими вибрации святых мощей. Девушка проморгалась. Помещение было ярко освещено десятком факелов. Тело Чонсы ныло от усталости.

Ей не удалось насладиться красотами Сантацио и особняка Гвидо. Стражи, безмолвно стоявшие у стен (вначале Чонса подумала, что это пустые латы на стойке, какими украшают дома богачи), схватили её за запястья и заломили руку, резко и больно.

— Эй! Что это значит?! — закричал Джо. Чонса со стоном упала на колени. Подняла ненавидящий взгляд на Гвидо. Тот пошатнулся, носом у него густо хлынула кровь. Реакция оказалась странной: он изумленно приложил к губам свободную руку и восхищенно выдохнул:

— Сильная! О, Тамту! Какая же ты сильная!

— Гвидо, брат! Пусть её отпустят! Она ничего не сделала! — Джо бросился на «ожившие латы», и его ударили в больное место: чуть выше протеза. Он схватил воздух ртом, оскалился, словно кусок откусил.

— Пожалуйста, Джо! Поверь мне. Всё будет хорошо. Я всё объясню тебе, брат! Ей надо отдохнуть. И тебе. Я всё объясню! Её не тронут. Мы в Шормаару, здесь всё по-другому! Клянусь тебе! Поверь!

Джо встрепенулся, несогласный, но Гвидо подошел, шмыгая кровавым носом (жидкость истончилась, но не останавливалась), сутулился, заглядывал в его лицо снизу вверх, как Миндаль, когда выпрашивал еду. Джо уперся пятками, но пошел, не глядя на девушку. Он верил словам брата больше, чем ужасу и боли на лице малефики.

Чонсу бросили в темницу. Что-то похожее — помещение располагалось в подземельях, но было белоснежным. Внутри располагалась знакомая малефике купель из желтой кости, только без воды и немного иной формы. Выбитая прямо в полу, она выглядела как гроб. Сходство подчеркивалось лежащим в купели тюфяком и подушкой. Чонса вспомнила неглубокую яму, в которую они уложили тело самоубийцы и спрятали его за камнями, как прячут страшный грех.

— Дура, — процедила Чонса, толкнулась плечом в дверь темницы, потянула мышцы и прижалась лбом к зарешеченному оконцу, кусая губы от боли и обиды, — Какая же я дура.

Надо было бежать, пока была возможность. Не надо было покидать Ан-Шу. Неужели так сложно?

Чонса попыталась потянуться своей силой вперед, нащупать сознание стражника, чтобы принудить его отдать ей ключи от этой страшной, крохотной и сырой комнаты. Но она не смогла. Ни потянуться, ни почувствовать хоть что-то. Пустота. Тишина.

Света здесь не было даже крохи. Чонса вслепую обшарила комнату, нашла маленькое оконце под самым потолком, в него едва смогла протиснуться её рука. Дальше: перенесла тюфяк, вытряхнула из неё дохлую крысу. Девушка пропихнула её в окошко, и запоздало пожалела об этом: она не была уверена, что с таким королевским обращением её не забудут кормить. Хотя надежду внушало ведро в противоположном углу, очевидно, для справления нужд. Чонса отодвинула его подальше, подумав, приставила к двери, чтобы услышать, если кто-то попытается войти.

Сил у Чонсы не осталось. Захотелось совершенно по-детски заныть. У неё болели ноги, голова, она хотела спать, промерзла до костей. Грела ее только теплая овчина от торговки из Ан-Шу, где она была счастлива.

— Несправедливо, — тихо пожаловалась она стенам, — Всё это, всё… Несправедливо.

Глава VIII. Маг

За тысячелетие мы обнаружили множество костей, якобы принадлежавших Малакию. Немногие из них были действительно древними. Другие оказались подделкой, и, тем не менее, имели чудодейственные свойства защиты от воздействия малефиков.

Вопрос: чьи это были кости?

В чем я вынужден признаться: из всех останков, что мы нашли, исследовали и задокументировали, невозможно было составить человеческий скелет. Сколько не искали, мы так и не нашли черепа.

Вопрос: куда же делась голова Святого Малакия? и был ли он вовсе подобен нам?

Я сомневаюсь.

— сохранившиеся в Шоре записи Тейваса I, наследника Высокого рода Миколата. Известный археолог, он прославился тем, что был первым потомком святых, которого предали анафеме и сожгли как еретика.