Небесные ключи

Джо хмыкнул. Первыми словами, что она услышала от него за две недели безмолвия после дурманной ночи в «Еловом гроге», были:

— Ты правда думаешь, что можешь принимать такое решение?

Джо не сказал, но Чонса услышала: «Ищейка». Перед ней стояла молодая черноглазая копия Брока.

Она даже растерялась.

— Я, Одноножка, ничем тебе не обязана. А вот ты мне — да. Я спасла твою жизнь, — последние слова она почти прошипела, сделав несколько шагов к Джо. Тот стоял, глядя на неё со странным выражением на своем смазливом лице, — Оставь меня! Оставь мне мою жизнь тут…

У Бога за пазухой. Под кубком Константина Великого.

— Да ты трусиха, — тихо и пораженно сказал Джо. Самсон безмолвствовал, перебирал бумаги, и Чонса чувствовала, что ему было неловко. Плевать. Девушка сцепила челюсти.

— Я кто угодно, но не трусиха.

— Разве? Разве ты не хочешь сейчас спрятаться? Брок мертв. Феликс скоро присоединится к нему. Наш мир… он в агонии! — Колючка в запале шагнул к ней, и, удивительно, но устоял даже без опоры, и внезапно оказался гораздо выше и значительнее её самой. Чонсу согнуло под яростным пламенем его решительности, — С тобой обращались жестко, но ты жива, сыта и здорова. Ключники в малефикорумах тоже, знаешь, не живут счастливо. Бринмор — твой дом, как бы ты не воротила свой нос.

— Не смейся надо мной, Джо, — огрызнулась Чонса, — Все, для чего вы нужны — это прирезать нас, стоит нам тронуться умом. Мы не в равных условиях, и не пытайся…

— Думаешь, это просто? — Джо перебил её, — Убить человека, с которым живешь бок-о-бок не один год? Да даже сто раз ты его бойся. Убить своего ребенка? Свою возлюбленную?

Его голос исказился, когда на этих словах Чонса глянула на него из-под ресниц. Он сжал губы и отвернулся. Мальчишка, вспомнила малефика. Двадцатилетний мальчишка, вчерашний отрок, несдержанный и глупый.

— Давайте не будем выяснять, кому из вас хуже пришлось, Чонса, Джолант, — подал негромкий голос Самсон. Он собирал ветхие карты в кожух, не поднимал глаз — он вообще не любил смотреть в лица, чем разительно отличался от Чонсы. Та всегда вглядывалась в сумрак чужих зрачков, будто испытывая чужую смелость. — У человека, который ждет вас в Сантацио, есть больше информации о произошедшем. Он — ученый, медик, как и я, но куда как более талантливый…

— Сантацио? — резко проговорила малефика, — Мы отправляемся в Шор?

Джо спрятал усмешку — и девушка разозлилась сама на себя за это глупое, поспешное согласие, вырвавшееся в форме вопроса.

Она не собиралась уходить из Ан-Шу. Но она же всегда хотела сбежать в Шор. Говорят, южане восхищаются малефиками, считают их проклятие даром, и боятся только северных — диких и голодных до крови.

— Все так, — чинно кивнул Самсон, поправляя очки на переносице, — Нанна проведет вас. Вместе с новорожденным и его матерью.

Это его крик она слышала на днях?

— А что не так с ребенком? Он малефик?

— Родился с мутацией. У него… Хм, как сказать. Он как ты, Чонса.

— Шестипалый? — удивилась девушка. Мутации редко повторялись. Природа была и осталась ироничной и богатой на выдумку стервой. Но Самсон кивнул и девушка коротко хмыкнула. Вот как. Интересно.

Старательно игнорируя Джо, девушка прошла к окну и повернулась к небесной червоточине. Медленно выдохнула, успокаиваясь, и позволила мыслям и вопросам течь свободно, не останавливаясь подолгу ни на одной из них.

Кто открыл небеса? Это было в древних текстах. Кто озвучил пророчество? Кто его написал? Кто говорил мне про это? Вспомнить бы?

О чем говорил Феликс еще тогда, в прошлой жизни? Какие мрачные предзнаменования?

Наступит ли рассвет, появится настоящее солнце, взойдет ли сквозь этот небесный шрам? Взойдет ли скорцонера, цикорий, ромашка?

Что с теми тварями? Сколько потребуется им еще времени, чтобы расползтись по всему континенту, через всю Леозию, от Бринмора до отдаленных провинций Киры? Можно ли их остановить? Убить? Подчинить?

Малефики стали распространять чёрное безумие во сне? Но я — нет. Почему? Стали ли мы сильнее? Если да, то почему? Как мы связаны с Марвидом и легендой про святого Малакия? Что знал Лукас?

Волчий век, твой век, Волчишка.

Лукас мертв. Мертв Лазло, мертва Алисия. Кейлин жива. Хвала богам. Феликс жив. Старая больная курица, а жив. А Брок — нет.

Мир в агонии. Мы были там, когда его сотрясла первая предсмертная судорога. Йорф. Что в Йорфе? Надо вспомнить.

Неужели Джо думает, что это можно исправить? Он может что-то сделать? Нет, невозможно.

Может, шорцы знают? Я смогу поговорить с южными малефиками. Смогу попросить их протекции. Примут ли они меня после всего, что я сделала на войне?

Да брось, Волчишка. Где угодно будет лучше, чем здесь. Ан-Шу — прекрасное место, давшее мне надежду, но Ан-Шу — все еще Бринмор. С его законами, где я — преступница. Но стоит пересечь границу, замазать лицо белилами, и…

В Сантацио легко потеряться. За мной будет присматривать калека. Один тёмный переулок — и он меня никогда не найдет.

Главное — попасть туда.

Я буду скучать по Миндалю. Нужно будет взять с собой его ошейник.

— Когда отправляемся?

И вот, начало казаться, что вся её жизнь — это один длинный тракт с разномастными тавернами в стороне от дороги. Волка кормят ноги, вспомнила Чонса, но её всю жизнь кормили ключники и свои собственные способности. Год пролетал за годом, взрослели слуги, приносившие им одни и те же заказы, менялись только сезоны и сила головной боли. Сейчас она стала почти невыносимой. Узнав об опасности дремы, Чонса решила больше не рисковать, тем более что под ударом могли оказаться невинные. Один из них, закутанный в пеленки и шкурку ягненка, визжал половину пути так, что малефика перестала умиленно улыбаться этому и начала скулить, стоило ему снова заорать.

Самсон сделал им королевский подарок: пожаловал одежду, лошадей и крытую повозку, в которой путешественникам пришлось соседствовать с молодой овечкой и козой. Нанна уверенно правила. Лошади были странные, низкорослые, мускулистые, похожие на мулов, головастые и одной масти, рыжеватой, лохматой и с черной короткой гривой. Эти бестии не слушались никого, кроме Нанны и, удивительно, но — Джо. Он ехал отдельно. Ни дороги, ни чего-то похожего на неё не было, поэтому Чонса разрывалась между двумя чувствами: завидовала ему и опасалась того, что шорка понятия не имеет, куда их везет. Разве можно разобраться? Вокруг — долина, буро-зеленая трава, осколки сизых камней там и тут, на них кибитку подбрасывало до стука зубов и нового залпа воя младенца. Название этому месту дали еще кочевники — Даргаав. Нанна сказала, что это значит «Привратник». Удивительно, как много языков, включая мертвые, она знала. Особенно учитывая, что Нанна не умела чисто говорить на бринморском.

Чем дальше был Ан-Шу, тем больше это местечко в горах казалось сказочным, а произошедшее там — не более, чем сном. Зато ошметки письма были реальными, их мозаика лежала в чудом сохранившейся во всех странствиях шкатулке. Её край был изгрызен. Чонса провела по зазубринам от щенячьих зубов пальцами и поняла: скучает по Миндалю. Она попросила Лилибет присматривать за щенком, и та кивала со слезами на глазах. Когда они уезжали, Миндаль рвался из её рук и плакал. Малефика пообещала себе вернуться, а до тех пор обмотала вокруг узкого запястья тканый ошейник с хитрым узором.

Изо дня в день: блеяние козочки, лезущая в лицо мордой овца, конская вонь, бурая трава, детский плач, скачка по камням, свист стрел — Джо преуспел в тренировках и они каждый день ели жесткое заячье мясо — чавканье, дорога, скрип колес.

Вид изменился всего пару раз.

Первый — когда заболела мать младенца-малефика, резко и сильно. Чонса осмотрела её, но ничего не могла сделать, только усыпила прикосновением к виску. Нанна сварила несколько микстур, большая часть которых так или иначе была похожа на хул гил, и несла лишь забвение. Если бы не козочка, младенец бы умер от голода.