Страница 2 из 9
Андрей встал, отбросил камешек. Махнув на прощание рукой, растворился в летних сумерках, фиолетовых и легких, как смородиновый компот.
– Слышала? – Ольга мотнула головой в ту сторону, куда ушел Фонпанбек. – Это КПА-шники. Они постоянно его высвистывают под окнами.
Андрей и Ольга жили в одном подъезде – том самом, возле которого они и сидели, уже свободные от экзаменов в предвкушении выпускного. Айша обитала в соседнем доме. Учились тоже вместе. Правда, Андрей присоединился к ним только в седьмом классе. Девчонки до третьего класса посещали в школу имени Мухтара Ауэзова, что стояла неподалеку, в пяти минутах ходьбы. Но потом ее сделали полностью казахской, и Айша с Ольгой перешли в школу имени 60-летия Октябрьской революции. Так длинно, конечно, никто не произносил, говорили коротко: «Шесятлет». Вышагивать пришлось дальше, но что поделаешь. Так и доучились до одиннадцатого класса.
– Я поняла, что бездарь. Не выйдет из меня модельера.
Оля зашагала взад-вперед, готовая парировать успокаивающие слова Айши. Та молчала, потому что слышала это уже не раз.
– Я сегодня шла из художественной школы, встретила Эдика. Помнишь, я тебе про него рассказывала? Сын дяди Пети Захарова, папиного коллеги.
– Помню.
– Показала ему рисунки, он поржал.
Да, это было серьезной реакцией профессионала. Парень недавно пришел из армии и собирался не абы куда, а в Московское художественное училище. Неоспоримый факт, что человек талантлив. Даже если не поступит, в умах земляков навеки останется тем, кто поехал попытать счастья в самой столице.
– Я не умею рисовать. Это все мама: «Хочешь стать модельером – иди на живопись».
– Правильно же говорит.
– Да ну вас.
– А чего ты ждала?
Ольга присела, закинула ногу на ногу. Поболтала в воздухе матерчатой тапочкой, собственноручно расшитой затейливым бисерным узором.
– А тебе не страшно так далеко уезжать? – проигнорировав вопрос, задала встречный.
– Чего бояться, одна же страна. Не просто так в газете объявление попалось об этом украинском институте. Буду переводчиком.
Ольга покачала головой:
– Чует мое сердце – застрянешь ты там. Галушки, борщ и какой-нибудь гарный хлопец не оставят тебе выбора. Только не выходи за рыжего или дурака. Так папа говорил.
Айша хохотнула и поднялась. Провела руками по округлым бокам.
– Да я сама как галушка. Так и не похудела к выпускному.
Мимо с оглушительными воплями пронеслась ватага мальчишек. Ольга неодобрительно цыкнула им вслед.
– А как ты думаешь, где и кем мы будем в двухтысячном году? – молниеносно переключилась на другую тему. – Ты понимаешь, подружка, что мы счастливчики? Перейдем из одного столетия в следующее. Да что там столетие – в следующее тысячелетие шагнем!
– Ты станешь иконой стиля, я буду приезжать на твои показы с международными делегациями. Познакомим наших мужей и задружим семьями, – Айша уверенно обрисовала перспективы.
– А Фонпанбек превратится в толстого бюргера, и все станут называть его херр Юрковский! – подхватила Ольга фантазии об ослепительном будущем.
Звонкий хохот огласил двор, влетая в распахнутые окна еще одним звуком мелодии летнего вечера…
– Пойду я, – кое-как отсмеявшись, проговорила Айша.
Обнялись, расцеловались, и она побрела к своему дому.
– Напомни, кем ты хотела в детстве стать?
Она обернулась. Ольга стояла на пороге подъезда, придерживая открытую дверь коленом.
– Космонавтом, – ответила Айша приглушенно.
– Кем?
– Иди в баню! Не буду я кричать на весь двор!
– Вечером позвоню, скажешь. А то не усну от любопытства, – Оля послала ей воздушный поцелуй и скрылась за дверью.
2. Судьбоносные баранки
Андрей не хотел ехать в Германию. Но мама всерьез собиралась на родину предков. С тех пор, как они с отцом развелись, эта засевшая в ее голове мысль неустанно транслировалась миру. Словно было невыносимо жить с бывшим мужем на одном пространстве, пусть и таком огромном, как Казахстан.
Отец, конечно, учудил. Ездил-ездил на вахту, там и подженился. Бабушка, почувствовав неладное, порывалась немедленно мчаться туда. Накрыть гнездо разврата и вернуть домой блудного сына, месяцами пропадающего на северах. Несмотря на решимость и прыткость, дорога далась бы нелегко, поэтому ее отговорили. Мама отправилась сама.
Добравшись на перекладных до мужа и оценив обстановку, вернулась довольно быстро. Много позже он приходил, предлагал начать все сначала. Андрей втайне гордился мамой – предателей жалеть нельзя, она и не простила. Выглядело это все совсем гнусно – он собирался бросить вторую семью, где один за другим уже появились дети.
Так и остались втроем – мама, Андрей и младший брат Ярослав. Жили в Алма-Ате ровно до тех пор, пока старший не стал отбиваться от рук. Подростковый возраст, дворовая гоп-компания, дурманящий цвет яблоневых садов, что простирались от их дома до самых гор. С шестого класса начал попивать дешевый портвейн и покуривать сигареты за гаражами. При этом рос неглупый, читал взахлеб все, что попадалось под руку, благодаря чему имел широкий и обстоятельный кругозор.
Мог вести долгие, обоюдоинтересные беседы с кем угодно – от трясущихся алкашей, что сшибали копейку у магазина, до бабушкиных соседок, монументальных советских матрон сталинской закалки. Сердце Эллы Георгиевны ликовало, когда он тихо застывал дома с книжкой. Но за окном раздавался свист, он отбрасывал чтиво и бежал на улицу к своей ватаге – прочь от мудрых, но запылившихся историй навстречу трепещущей и яркой, как огонь, дворовой жизни. Мать увещевала изо всех сил, обращалась, наступив на гордость, к бывшему мужу, который вернулся уже с новой женой. Отец взялся повлиять, даже настучать первенцу по дурной голове, но Андрей без всяких экивоков воспитателя послал. Недалеко. К новым детям. На которых тот его променял.
Последней каплей стало то, что отбившегося от рук мальца поймали на воровстве баранок. Налетам шустрых и вечно голодных местных пацанов подвергались и яблоневые сады, где их поджидали заряженные солью ружья, и хлебозавод, на котором работали жители всех близлежащих домов. Оттуда так и манило стащить еще теплую буханку или мягкие сладковатые баранки, чтобы потом, сидя на крыше гаража и болтая ногами, вонзать зубы в хлебный мякиш вприкуску с яблоком и слушать, как внутри плещется кураж.
Сторож, бровастый дедок свирепого вида, схватил его лишь потому, что у Андрюхи выпал из кармана нож, и он замешкался, подбирая сокровище. Крепко приложив пару раз по шее, вредный хрыч поволок его прямо домой, втолкнул в дверь, затем бросил на стол вещдок. Мама заметалась по квартире, понимая, что надо дать денег. Не проронив ни слова, сняла золотые сережки и положила рядом с ножом. Плотно сомкнутые губы означали, что говорить ей в этот миг было чрезвычайно нелегко. Она всегда держалась с достоинством, и даже сейчас не позволяла себе разнюниться или закричать в голос. Казалось, попроси он руку или ногу – отрежет и отдаст в ту же минуту, только бы утрясти все без милиции. Сторож качнул головой:
– Убери, Элла, не будь дурой. Увозить надо пацана подальше, иначе плохо кончит.
Посмотрел на прохвоста, который украдкой жевал баранку, вздохнул и вышел.
Мама с прорвавшимися наконец рыданиями принялась остервенело охаживать Андрея полотенцем, схватила даже скалку, но стукнуть не решилась. Ночью он слышал горестные всхлипывания и шепоток, то ли жаловалась кому-то, то ли молилась. Было совестно. Хотелось как-то успокоить, но что тут скажешь? Утром поклялся – никогда больше не станет воровать. Она слушала внимательно, склонив набок голову. «Только бы не плакала», – глядя на опухшее лицо, думал он.
За окном протяжно засвистели – пацаны вызывали к гаражам, им не терпелось узнать, как он выкрутился. Те, кому удалось удрать с хлебозавода, видели, что Андрея сцапали и потащили домой. Притаились до утра, затихли, а с наступлением нового дня замаячили под окнами, шепотом пересказывая детали тем, кто за баранками не ходил.