Страница 186 из 190
— И что, потом пришли гвендлы?
— Нет…
Покоить голову на её мягком бедре было, конечно же, приятно. Гелла тихонько ворошила волосы Робина, а другую ладонь запустила под ворот рубахи. Противиться рыцарь не стал.
— Я говорю о куда более далёких временах. Человеки о том не помнят, потому как почти ничего не записали. Однажды с северных гор спустилось многочисленное племя, которое шло издалека — забрело в вечно мёрзлую тундру и не сумело там прокормиться. Радаманны: так они себя называли. Означает на древнем языке «все человеки» — прочих, встреченных на пути, радаманны за человеков считать не привыкли. Радаманны вызывали некоторое сочувствие у того, который живёт на севере: господина суровых гор и полуживой тундры. Он научил племя, как найти общий язык с Князем. Точнее, не «научил» досконально… намекнул. И радаманны быстро поняли: что положишь в землю Орфхлэйта — достанется Князю. Они начали приносить жертвы. Красивые вещи, сильных животных. Однако они не поняли, чего Князь хочет больше всего. Что ему больше любо. А потом с востока явились гвендлы, и тут началась кровавая вражда.
Очень напоминало то, как сами гвендлы теперь рассказывали о приходе в Вудленд слуг Творца Небесного. О приходе сюда Гаскойнов. До чего же чудно, подумал Робин: совсем другие века, совсем иное положение вещей, но суть совершенно неизменна. Одни пришли на землю и назвали себя её хозяевами. Потом явились другие — и оспорили это право. А потом… Ничего среди людей не меняется.
— Гвендлы хуже понимали природу Князя: они выдумали себе «лесных духов». Которых, конечно же, не существует и никогда не существовало. Был и есть только Князь. Зато гвендлы сумели куда лучше, чем радаманны, почувствовать княжьи желания. До гвендлов тоже дошло, что закопанное в землю Орфхлэйта достаётся самой Тьме лесной. Они решили отдавать Тьме врагов — и очень быстро заметили, что больше всего Князю нравятся женщины. Тогда гвендлы стали хоронить заживо пленниц, взятых в радаманнских селениях.
Робин ощутил неприятный зуд, унявшийся под нежной ладонью ведьмы. Он понял, к чему идёт эта история.
— Да, сир Робин… вы догадались. Я могу показать курган, под которым истлели мои кости. Кости человека, которым я когда-то была… или кости человека, который стал после смерти мною. Ибо Князь охотно принимал дары и немало их ценил. Кое-кому из тех даров он сам преподнёс нечто особенное: новую жизнь. Или не-жизнь. Что-то вроде жизни: уже не человечьей, но и не высшего существа. Так родились Сёстры, коих человеки давно кличут ведьмами. А мы и не против.
Интересно, поверил бы в такое кто-нибудь из паладинов? Их читателей «Пламени очищающего» — а тем паче сам автор этой книги? Едва ли. Робин понимал, что верить ведьме — сомнительная идея, и она сама не раз честно подчёркивала это. Но именно сейчас рыцарь склонен был поверить.
— Так гвендлы укрепились во мнении: если случилось хорошее — это милость «лесных духов», а если плохое — то уже гнев ведьм, которых не задобрили. Глупо, вы скажете? Возможно. Но не глупее того, как Светлого с юга Ульмиса ваши единоверцы назвали Творцом Небесным, а в Князе вовсе увидели Нечистого. Человеки всё упрощают, к сожалению. Пытаются увидеть высшие силы такими, какими их видеть удобнее. Светлый ведь тоже охотно принял кое-какую жертву! Вы без меня знаете о том, как святую Беллу, Благостную Деву, сожгли во времена Старой Империи: за её проповеди и её чудеса. И знаете, чем это закончилось.
Уж об этом Робин знал многое, как любой человек в Стирлинге. Любой в королевствах, выросших на руинах Старой Империи. Но теперь хотелось уточнить…
— Так в Святом Писании о Белле написано правдиво?
— Книжка довольно глупая в целом, но да: в этой части она весьма точна. Белла жила чуть позже: сложись всё совсем иначе — возможно, я могла бы увидеть её в колыбели, сама будучи глубокой старухой. Но нам обеим не суждено было состариться.
До чего интересно! Робин так увлёкся, что известные мысли насчёт женщины, с которой он лежал в постели, усмирять сейчас почти не приходилось. Белла и Гелла: даже их имена звучали похоже.
— А что стало с радаманнами? Гвендлы истребили их?
— Нет. Радаманны ушли на юг, где имперцы приняли их неожиданно радушно. Саму идею Нечистого, должно быть, тогда в Старую Империю и принесли. До сих пор в языках норштатцев, лимладцев и Стирлинга многое есть от наречия, на котором радаманны говорили — хоть само племя почти забыто. Оно растворилось в южанах, словно соль в воде. Вода-то изменила свой вкус, но соли в ней больше не видно. А гвендлы провозгласили первого Лесного короля, начав править Орфхлэйтом — и правили им долго. Многие века. Пока ваш великий предок наконец не пришёл.
А ведь и со времён Гастона Гаскойна столько веков прошло… но это было, оказывается, далеко не начало истории. Почти самый её конец, если вот так окинуть взглядом всё прошлое разом! Робин вдруг поразился осознанию того, с каким существом лежит в постели — причём не впервые, да всё пока без толку. Это не просто ведьма. Это не какой-то лесной морок. Это…
— Так ты правда знала Гастона Гаскойна?
— Конечно, сир.
— И говорила с ним так же, как со мной?
— Ну нет! — хихикнула Гелла так, что Робину почудилась тень сожаления. — Он-то меня в свою постель не пригласил. Хотя я предлагала…
— И что именно ты предлагаешь?
Хорош уже ходить вокруг да около, право слово. Настало время задать такой вопрос. Гелла то ли ожидала его именно сейчас, то ли ответ давно заготовила. То и другое, скорее всего.
— Гастон мог стать истинным правителем этих земель. Он мог быть настоящим Лесным королём: не на словах убогих подданных, но на деле. Таким королём, который понимает силу этих лесов и способен черпать величие из неё: не маленькой ложечкой, но целыми пригоршнями. Однако Гастон не пожелал… как и Калваг, впрочем. Вы, сир Робин, также можете принять великую судьбу. Не только барона Вудленда, но короля всех этих лесов. Двадцать девятого и самого великого.
Прозвучало бредово.
— Я же не гвендл!
— Ну и что? Я тоже. Однако у меня здесь давненько поболее власти, чем у любого из человеков.
Теперь прозвучало логично. Однако всё равно… это слишком. Всякого ожидал Робин, однако не подобного.
— У меня уже есть король!
Рыцарь так вспылил, что почти вскочил — Гелла придержала его, надавив на плечи. Неожиданно много силы оказалось в её изящных руках.
— Вы с ним хоть раз виделись?
— Поеду в столицу и увижусь!
— А ведь я говорила: не стоит вам туда ехать. Когда Бернард призовёт — разумнее будет отказать ему в помощи. Но… ах, не всё сразу! Ценность великих даров, которые я способна преподнести, человеку не познать в один момент. Этому меня научил опыт многих Гаскойнов: от Гастона до самого Клемента. Нужно постепенно… нужно, ммм..
Рука скользнула с мощной груди Робина к паху, и вот теперь-то он правда вырвался — оттолкнув Геллу так, что ведьма едва с кровати не свалилась. Рыцарь ожидал лишиться сил по ворожбе, как было в лесной доме, однако этого не произошло. Зато Гелла показала завидную проворность: подняться Робин не успел. Ведьма ловко оседлала его, прижав к постели.
— А может, я опять ошиблась?! — почти крикнула она: в янтарно-голубых глазах полыхнуло. — А может, вы ничем не лучше Гастона Гаскойна — и уж точно не лучше отца? Неужто я уступаю толпе служанок и деревенских девок, которых вы поимели, сир? Да будь вы достойным рыцарем — сто раз уже велели бы мне раздеться и ублажить вас. Я, уж поверьте, умею это — ооо, как я это умею! Я могу показать вам, сир, насколько нежна Тьма…
Робин ещё пытался сбросить ведьму с себя, но почему-то ничего не получалось.
— …а могу, впрочем, и просто уйти. Как вы прикажете, так и сделаю. Если вам безразлична своя судьба, безразличны судьбы Вудленда и безразлично то внимание, коего немногие за долгие века удостоились — можете проявить себя глупым, трусливым и слабым. Всё — по доброй воле, сир.
Тут Робин вспомнил, с каких мыслей всё началось. Кем угодно он был готов проявить себя, но не трусом и слабаком уж точно! И точно не пред лицом того, что вогнало во страх и остановило когда-то самого Клемента Гаскойна.