Страница 11 из 50
Не понимают, не хотят понимать, ослепленные собственной жадностью, упивавшиеся кажущимся им всевластием… Может, и сознательно желают, чтобы Владимир проиграл, и крутой нравом да скорый на расправу Ярослав Всеволодович лишился бы поддержки брата да дружин родового Переяславля?! Кто знает…
Княжич легонько тронул пятками бока жеребца, направляя его к воротам детинца, когда навстречу ему подскакал боярин Гаврило Олексич, высокий и кряжистый муж с крепкой рукой да храбрым сердцем, один из немногих действительно верных ему людей в Новгороде:
— Не кручинься, княжич. Когда прибудет Ярослав Всеволодович с дружиной, вече примет другое решение. Все помнят твоего батюшку и его крутой нрав, и даже посадник поостережется выступить против явно.
Александр, уступающий боярину и ростом, и сложением — хоть и с пяти лет упражнялся молодой муж в воинском искусстве, но еще не вошел в мужицкую силу — невесело усмехнулся. Рядом с Гаврило он вдруг почувствовал себя не правящим от лица великого отца княжичем, вынужденным искать и принимать сложные решения, а все еще незрелым отроком, мечтающим о далеких подвигах и засматривающимся на каждую хорошенькую девицу… Потому сейчас он ответил искренне, не стараясь держать голос и подбирать нужные выражения:
— То-то отец Новгород бросил, оставив его на меня и на Федора… Царствие ему Небесное…
Ненадолго посмурнев при воспоминании о рано ушедшем старшем брате, княжич продолжил с мечтательным выражением на лице:
— Эх, Гаврило, бросить бы новгородское болото да махнуть с моей лишь дружиной в Переяславль, в родной дом — а уж там собрать ополчение да ратников! И то бы было больше толку, и не так стыдно перед дядей!
Боярин, по-доброму усмехнувшись в густую бороду пшеничного цвета, ответил степенно и разумно:
— Нельзя, Александр Ярославич, никак нельзя. Две сотни гридей сила весомая — но у великого князя дружинников будет всяко больше. А вот Новгород оставлять и вовсе без княжеской власти — не иначе как обречь его на погибель. Посадник, Степан Твердиславич, да бояре только сегодня на вече едины были, решая, посылать мужей на помощь Владимиру, или нет. Но в другом они не сойдутся, друг другу в глотку вцепятся — а внутренней распрей воспользуется ворог, хоть свеи, хоть меченосцы. Ты вот на Степана сегодня обиду затаил — не противься, княже, на лице все написано — но посадник власть свою никому не отдаст, и за веру нашу держится крепко! А ведь в Новгороде есть и такие, кто с немцами единения и дружбы ищет, кто готовы город под руку ордена отдать взамен за торговые выгоды… Вот и думай княже, что случится, коли ты град оставишь без своей защиты!
Голубые глаза Александра Ярославича яростно сверкнули, напомнив боярину о горячей крови его грозного отца:
— Называй имена, Гаврило Олексич! Не посмотрю ни на новгородское самоуправство, ни на посадника — к ночи головы предателей слетят с плеч!
Однако Гаврило лишь качнул головой. Молод еще княжич, порывист… Нельзя имена ему называть — после унижения на вече Александр действительно может казнить тех, чья вина еще не доказана. И кто знает, не обманули ли верных людей боярина в Немецком дворе?
— Пока это лишь слух, княжич, неподтвержденный слух. Донесли о тайных переговорах мои доверенные с Немецкого двора… Вроде бы знаются с кем посланцы меченосцев, переговаривают, торгуются… А вот с кем — пока неизвестно.
Александр рубанул рукой по воздуху так, словно в ней зажат клинок:
— Сегодня же сгоню всех немцев из города! Всех, кто имеет отношение к псам-рыцарям — а заодно и свеям!
И вновь отрицательно мотнул головой боярин:
— Тогда придется и купцов выгнать, а против этого восстанут уже наши бояре и торговые люди — им ведь еще в земли немецкие с товаром по морю ходить. Да и вышлем посланников меченосцев — так дадим им повод к брани… Лучше бы вместо того, чтобы злиться да гневаться, отправил бы ты сегодня, княжич, гонцов своих к посаднику. Пригласил бы его переговорить — да не о помощи Владимиру, а о том, что предатели-бояре готовы Новгород немцам али свеям отдать, что нужно не враждовать, а вместе держаться! И войско в готовности держать… И переговорил бы с ним ласково, с уважением — словно и нет в тебе обиды! А когда Степан Твердиславич тебя услышит, обратиться к тебе со вниманием, подними речь и о помощи дяде. Хотя бы о том, чтобы в Торжок подкрепление отправить, ополчение его да дружину усилить на случай поражения Владимира…
Александр Ярославич только невесело усмехнулся:
— Мне бы твою мудрость, Гаврило Олексич!
Боярин, услышав столь приятные его сердцу слова, довольно кивнул:
— Мудрость приходит с годами, княже. А ты пока молод и горяч — хотя со своим служением справляешься гораздо лучше прочих! Я по молодости лет был неразумнее тебя, еще как неразумнее…
Ненадолго замолчав, Гаврило продолжил:
— И помни, Александр Ярославич: начнется, не дай Боже, война с рыцарями или свеями — так все, кто хотят Новгород защитить, вокруг тебя объединятся, дружинников своих дадут тебе беспрекословно! Ты наше знамя, ты наш вождь — тебе и новгородцев вести в сечу! И потому негоже тебе даже думать о том, чтобы сбежать к дяде во Владимир — даже мыслей таких в голове не держи! Вот прибудет отец твой — тогда вече все и решит…
Последние слова Гаврило Олексича чуть испортили то впечатление, что произвело на княжича начало его речи. Однако они были не лишни — сильна в Александре кровь деда его, Всеволода Большое гнездо, проведшего молодость в ромейской земле, во вражде с братом, и женившегося на ясской царевне! От него действительно можно дождаться, что в горячности своей оставит Новгород — а ведь боярин ничуть не кривил душой, говоря про скорую гибель княжества, коли князь (настоящий, живой князь!) решится его оставить…
После недолгого молчания Александр неожиданно спросил:
— Коли литовцы враг рыцарям, так отчего бы не заключить нам союз с врагом нашего врага?
Но Гаврило Олексич лишь с сомнением пожал плечами:
— О том, княже, тебе стоит переговорить с отцом, как прибудет он в Новгород из Киева…
… Ведет личную дружину князь Ярослав Всеволодович сквозь земли Полоцкого княжества — спешит он по зимнику как может, торопя людей. Но то и дело его воям приходится пробиваться через наметенные сугробы, перекрывающие дорогу! Когда есть возможность, рать его следует по льду рек — но, увы, этим путем удается воспользоваться далеко не всегда. Вот и сейчас значительный кусок пути между Днепром и Ловатью преодолевают гриди по заметенной земле…
И всю дорогу старые раны терзают тело немолодого воина, а волнения и затаенные страхи бередят его душу!
Ярослав Всеволодович полжизни провел в военных походах и битвах. Начал еще в тринадцатилетнем возрасте, повоевав в степи против половцев. Затем своим же чрезмерно крутым правлением в Новгороде довел до брани с тестем, Мстиславом Удатным — причем их противостояние вылилось в усобицу между старшими братьями-Всеволодовичами: Ярославом и Юрием с одной стороны, и Константином с другой. А окончилось она жуткой, кровопролитной Липицкой битвой, где погибли тысячи русичей, где едва ли не пал сам князь, потеряв шелом…
Да еще обернулась сеча самым страшным унижением в его жизни: Удатный забрал свою дочь Ростиславу — молодую и любимую жену Ярослава… И не отдавал, несмотря ни на какие уговоры и мольбы обоих супругов — два года не отдавал! Лишь после тесть немного оттаял и позволил им воссоединиться, после чего семья начала быстро пополняться детками: красавица Ростислава подарила мужу девятерых сыновей и еще двух дочек!
Но братоубийственная Липицкая сеча и сейчас является Ярославу в ночных кошмарах…
После нее был совместный поход с Юрием и Святославом на булгар — а двенадцать лет назад, вновь став Новгородским князем, Ярослав наголову разбил большое войско воинственных литовцев близ Усвята! Разошлись литовцы после поражения русичей на Калке, воспользовались ослаблением Смоленского княжества — да захватили всю Торопецкую волость, пограбили людей, побили купцов! Но отвадил их Ярослав, крепко да надолго отвадил…