Страница 2 из 8
– Да… Жаль, что мы не подготовились, ничего не взяли с собой, – наконец заговорил Патсторс. – Аника, ну, ты ж понимаешь? Учитывая, что мы над океаном, вариант один…
– Понимаю, профессор. Вместе с Сардией?
– Да. Я конечно, не хотел бы рисковать тобой, но других вариантов нет. Мы ж не знаем: либо – таких дыр полно в течении времени нашей жизни, либо – нам крупно повезло, и эта кротовина – большая редкость на протяжении ста, а может и тысячи лет.
Я молча запустила стабилизатор излучателя и он начал фиксировать эту червоточину. И вот кротовина открылась. На датчике прибора были видны пространственные границы кротовины. И нам повезло, что наша лётка, по размерам, в неё проходила. Но сама червоточины была под водой и нам придётся нырять. Конечно наша хронология достигла того прогресса, что у каждого был свой летающий транспорт, который помимо двигателя для движения, имел ещё магнитный двигатель – антигравитационный. И данные транспортные средства хоть и имели герметичность, но не были предназначены для движения под водой. Мы это осознавали. Хорошо, что расстояние до кротовины под водой было всего 7 метров. Тянуть резину нельзя было, потому что при её открытии, сразу бы полилась вода на другой конец кротовины.
– Сардия, резко вперёд метров на 15, затем снова резкий поворот назад и вверх из воды.
– Принято, – ответила машина.
Сардия быстро рванула в заданную точку. Произошла мгновенная вспышка и Сардия повернула вверх из воды. Мы вылетели над поверхностью воды на 5324024 года в прошлом.
Был ветер, но шторма не было.
– Сардия, просканируй где ближайшая суша и вперёд, но не спеша. Выводи все данные на экран.
– Делаю, – ответил искусственный интеллект.
На панели управления стали появляться показатели температуры за бортом, показатели, влажности, вероятности сейсмических активностей, а также флора и фауна, которая выделялась на экране разными цветам. Геометрических построений не было. Людей от животных сканировочная программа отличить не могла. Мы приближались к ближайшей суше. Была ночь, и я специально не скомандовала о включении фар, чтобы местные (если они есть) нас не обнаружили, по крайней мере – чтобы не обнаружили в полёте.
Мы вышли из Сардии, взяв с собой дистанционный пульт связи с ней. И её я оставила в полу–метра от земли. Взяв голограммер, я стала записывать всё, что вижу, в трёхмерном измерении. Вокруг были не знакомые нам деревья, огромных размеров. Мы чувствовали себя, как два потерявшихся муравья в огромном лесу. И у Патсторса, и у меня потихоньку начиналась паника. Сразу появились разные внутренние страхи, которые мы раньше никогда вообще не испытывали в своей жизни. Страх застрять здесь навсегда, страх, что на нас нападут ядовитые насекомые, или того хуже – дикие звери. Хотя, что хуже, это ещё – большой вопрос.
Посмотрев друг на друга, мы увидели эти страхи, по выражению наших лиц.
– Аника, – давай фиксируй всё на разных расстояниях, и сваливаем отсюда домой, – тревожно прошептал Патсторс.
– Да, – ответила я профессору, будучи, как всегда, солидарна с ним. Я стала медленно поворачиваться вокруг себя, и фиксировать данные трёхмерного изображения на разных расстояниях. Сначала на расстоянии нескольких метров, затем, нескольких десятков метров, сотен, и нескольких километров, насколько позволяла модель данного голограммера.
Пока я фиксировала данные, нас стали замечать местные насекомые, и животные, и птицы, обращая на нас всё больше внимания.
– Да, профессор, повторила я, – нужно улетать. Людей здесь, скорее всего нет.
В эту минуту небольшая птичка (я её в тот момент восприняла как птичку, хотя и не знала, можно ли её с полным основанием причислить к классу птиц, теплокровных яйцекладущих позвоночных) спикировала из темноты прямо нам под ноги. Откуда она взялась? Крошечная, размером точь–в–точь – воробей, она села на землю между мной и профессором. Ночь, темнота, ветер. И птица.
Я вспомнила, как в детстве читала рассказы о животных, написанные искусственным интеллектом по мотивам творчества известных писателей. Программа брала всё самое лучшее из того, что написали писатели–люди, и компилировала в совершенно захватывающие рассказы. К чему это воспоминание мне сейчас, в пяти миллионах лет от дома? Совершенно не вовремя, подумала я, наклонилась и взяла птичку в руку.
– Аника, что ты делаешь? – голос Патсторса звучал довольно нервно.
– Беру образец местной фауны, профессор. Нам надо возвращаться, вы же помните, что кротовина закрывается через пару часов, причём, из этой пары часов мы уже потратили минут сорок? А нам ещё возвращаться? Давайте возьмём птичку!
– Аника, ты даже не представляешь себе, какие организмы мы можем привезти домой. Вирусы, бактерии, простейшие…
Я скорее почувствовала, чем увидела, что профессор уже согласился взять птицу, а спорит просто по инерции.
– Она пройдёт карантин. Процедура отработана. Пойдёмте, не будем терять времени. – Я шагнула ко входу в лётку. Мы уселись, я посадила птицу в специальный отсек для перевозки живых организмов – он (или она, пока неясно) с готовностью порхнул на спинку кресла, и я активирована Сардию для полёта. По зафиксированным координатам мы долетели до "своей" червоточины и стартанули назад, как и сюда: Активировали кротовину, нырнули в воду, прошли пространственно–временной барьер. Сардия сделала резкий поворот вверх, и мы вновь вынырнули из воды, закрыв котловину. Убедившись, что Сардия никак не пострадала, мы отправились в наше рабочее помещение.
– Нашкодил, – резко произнёс профессор, с эмоциональным выражением, на котором вновь появилось слегка, то чувство, которое у нас активировалось в прошлом – страх.
– Что случилось, Патсторс? – С тревожным интересом, спросила я.
– Только что хотел допить Джинго с бутылки, а бутылки–то нет.
– Значит – ты забыл её на траве.
– Я ж тебе поставил–оставил…
– Ну, – начала было я, и хотела сказать, что, мол – в чём проблема? Но до меня быстро дошло, что профессор имеет ввиду – возможность реализации временного парадокса под названием «эффект бабочки». – Эффект бабочки, – уточнила я у своего напарника?
– Возможно, – произнёс он и добавил: "Нужно проверить".
– Кстати, из–за этого попугайчика или кто он там, тоже могло что–то произойти насчёт исходящих временных волн.
Я взглянула на птичку. Надо искать клетку и спросить в зоологической секции, чем питаются представители этого вида.
– Да, – извини, я не подумала в тот момент вообще о парадоксах времени.
– Ну, я тоже тогда забыл, мною управляли эмоции.
– Да, какое–то негативное ощущение, но в тот же момент новое для меня, не изведанное… – Высказала я то, что до этого некогда было высказать.
– Да, у меня также, – согласился со мной напарник. – Может, это говорит о том, что проникновение в прошлое – опасно…
Мы зашли в базу данных наших сигмоидных программ, чтобы узнать, имел ли место эффект бабочки.
– И что? – Посмотрев на профессора, спросила я. – Как мы узнаем?
– Да, информация в этом случае нам не поможет, придётся опираться лишь на нашу с тобой совместную память. – Подытожил мой вопрос профессор.
– Патсторс, попробуй данные о находках, дотированных миллионами лет назад.
– Точно, – обрадовался учёный.
Он открыл через голограммер информацию о находках. Среди прочих, к нашему, толи удивлению, толи огорчению, мы увидели и нашу бутылочку. Там археолог утверждал, что данной бутылочки миллионы лет, а скептики спорили, мол, анализ показал, что она идентична бутылкам нашего времени. А тот учёный Говард Сэллин говорил о своём новом изобретении, которое сканирует предмет, на время. То есть: определяет возраст предметов, сколько им дней, лет, веков…
– Ну, всё, – выключив голограммер, произнёс Патсторс, – будем отчитываться министерству. И не забудь отнести свою птичку в зоологический сектор.
Мы связались со своим начальством из министерства и сказали, что у нас уже есть результаты по нашему секретному проекту. Нам сказали, что через пару часов соберут всех, кто в курсе проекта, и нас выслушают. Мы взяли нашу запись прошлого, для голограммера и свой излучаетль–24, и полетели на отчёт.