Страница 4 из 23
– Да как же это нет! – Еще чуть-чуть, и она замашет руками, забрызгает слюнями. – Как же нет! А для кого я купила комнату? Для чего я тратила деньги, выселяла людей…
– Я не хочу жить в коммуналке…
– А где жить-то собрался? – Один из тех вопросов, из-за которого мои отношения с родителями напрочь разрушились. От тети я редко получал упреки, но сегодняшний день – настоящая катастрофа. Переезд ничьи нервы не щадит. – У меня? Нет, уж извини, я согласилась приютить тебя на несколько дней, но… Не всю же жизнь тебе со мной быть! У меня своя личная жизнь, у тебя должна быть своя.
– Я думал снимать…
– Тоже мне. Нашел ерундой заниматься! Денег, что ли, так много? Я зачем тебе комнату покупала? Живи в комнате, и не надо ничего снимать. Думаешь, я не жила так? Думаешь, родители твои обошли стороной коммуналку? Да, буду соседи под боком – ничего страшного в этом нет, поздоровался и вернулся к своим делам…
– Коммуналка – это позорище и нищета…
– Ну, – засмеялась она, задергавшись, как в припадке, – когда вот будешь много зарабатывать, тогда и снимешь, – и в этом она была права со всей точностью. Снимать даже однокомнатную квартиру – не дешевое удовольствие. – В любом случае, это более чем нормаль. Все проходили через этот этап…
Но я не хотел, я не считал коммуналку нормой, я не считал, что дети должны непременно повторять судьбу родителей, проходить через те же пороки, что и они. Я не хотел заселяться в нищету, не хотел… Ну кто там может быть? Алкаши? Самое неблагоприятное население? Люди, которым абсолютно наплевать на собственную судьбу? Кто так и не узнал об амбициях? Кто не понял, что люди могут ставить цели? Кто и не думает обогащаться знаниями и окутывать себя высоким и тонким? Идеальнее места, чтобы загубить себя, не найти.
Ночь тихо подкралась со спины неловким воришкой. Я постелил на диване в гостиной, после душа сразу же накрылся одеялом, прихватив телефон, чтобы набрать сообщение Ларисе. В ответ – пустота. В ненужном ожидании с закрытыми глазами я кручу карусель мыслей в голове. Одиночество накрывает с такой яростной силой, что от страха невольно сковывается тело. Не хватает только сцепить колени где-нибудь в углу… А каково же остаться один на один со всем, что имеешь, со всеми заботами, страхами и истериями в пустом помещении, где собственный голос отзывается эхом? В предстоящем радостей мало, и не внести в него светящие счастьем портативные осколки, потому как не завалялись они в карманах или в сумке…
Около часа промучившись подобием бессонницы, в преддверии ненужного чуда я проверяю телефон в последний раз. Нет, она не ответила, даже в сети не засветилась. Ждать далее, жертвовать сном, исцеляющим, ободряющим, перемещающим на страницу “завтра”, – юношеская наивность. Я накрываюсь с головой и как можно плотнее укутываюсь в одеяло. Еще восемнадцать минут до часа ночи. Плотные шторы запахнуты. Комната погружена в такую темноту, что черные мешки под глазами будто бы сливаются с ней, исчезая. В этой неразберихе чудится всякое. Жизнь тихим вором куда-то проскакивает во вне, в четвертое измерение. В этой темноте под плачущий блюз в сознании пролетают, сбрасывая на мозги дождевые капли уныния, обрывки памятных дней…
2
Утро выдалось невзрачным. Пение будильника с непривычки капает на мозги раскаленной лавой. Голова гудит. Торопиться охоты ни малейшей, а идти куда-то – тем более… Я наскоро завтракаю остатками ужина, затем, накинув на себя вчерашнюю одежду, выхожу; тетушка закрыла за мной дверь, недовольно поглядывая на меня сонными глазами проснувшейся посреди белого дня совы. В воздухе еще держится приятно освежающая прохлада. Яркие лучи раннего солнца растворяются в зеленых листьях, отчего деревья кажутся светящимися с мятыми поверхностями шарами, прикрепленными к земле коричневыми столбами. Впереди вытянулась целая шеренга этих маленьких чудес природы, ограниченная человеческой деятельностью…
По небу, удивительно глубокому, элегантными аристократами двигаются редкие и крошечные облака, как будто шахматные фигуры двигают задумчивые, нахмурившие от напряженного мыслительного процесса, профессиональные игроки. Эта голубая пучина растворяет в себе; голова не кружится, когда я устремляю взгляд наверх и выношу глазами давящую тяжесть, уподобляясь крохотному атланту, под ногами не возникает ощущение, будто земля уходит из-под ног, будто мышцы бедер и голеней распадаются, превращаясь в ватную массу, всего этого и многое прочее не ощущается, но зато так растворяется беспокойство – его словно съедает огромнейшее пространство, очищая бренное тело.
– Ну, идти переодевайся, – он слегка наклоняет голову и выжидающе упирается в меня взглядом. Я никак не могу уловить ход его мыслей, мне вообще кажется, будто в голове его царствует пустыня…
– И все же у меня остались вопросы…
Вдруг в стороне зашуршали упаковки шприцов, потом зазвенели покатившиеся ампулы – я инстинктивно оборачиваюсь: огромный рыжий кот, неуклюже покачивая пухлыми боками, чинно расхаживает по полке, сметая, подобно важному барину, все на своем пути. Странно, но сгонять его никто и не думает, на него и вовсе не обращают внимание, будто происходящее в порядке вещей. Мой будущий начальник таращит на меня широкие от удивления глаза исподлобья так, как будто я, задав вопрос, нарушу все законы, клятвы, которые вот только что выкрикивал под угрозой подохнуть с голода где-то в глубинах пустыни.
– Ну что непонятно! Со всеми вопросами по экскурсиям, уборкам, организационным моментам к ассистентам или к администратору. Мне некогда возиться и рассказывать такие мелкие обязанности. Мне главное, чтобы ты был адекватен, все. И учился, а все эти вопросы туда, – он махает ладонью в непонятном направлении, как бы предлагая отправиться на все четыре стороны.
– Вы лечите птиц?
– Да, – покачивая головой, с кривой миной отвечает тот.
– Так я могу учиться у вас?
– Против ничего не имею, – и я сразу понял по его интонации, что ему глубоко наплевать на меня и все мои порывы обучиться.
– Хорошо, тогда я переодеваться.
– Ага, пожалуйста.
Он вытянул открытую ладонь, указывая на дверь. То ли это было веление убраться к черту, то ли приглашение в дружный коллектив…
В клиниках я ориентировался хорошо, как-никак за плечами опыт в четыре года, и в какой-нибудь крохотной кошкодавке я мог бы претендовать, гордо расправляя над макушкой, как знамя, диплом, на должность врача-терапевта… Но что мне маленькие клиники – они простаивают без работы целыми днями, так что пока что я все еще в рядах ассистентов, в чьих обязанностях протирать все поверхности и выслушивать недовольство ото всех.
Ординаторская не поразила чудесами чистоты и опрятности, напротив… Эти маленькие комнаты многое рассказывают о самой клинике и ее обитателях, они как будто открывают вид с обрыва на деревню… Сама по себе клиника снаружи производит впечатление престижного медицинского учреждения, но изнутри, в месте, где отдыхает персонал… И почему я должен оставаться тут, когда по всему городу разбросана куча других клиник? И что только мне понадобиться среди старого, пустившего по ножкам извитые трещины стола, с которого уродливыми клочьями сползает краска и который завален обертками от булочек и конфет, немытых кружек, тарелок и грязных столовых приборов? Что я забыл среди облепленного подранными от старости дешевыми магнитами холодильника, среди клочьев шерсти, свободно парящих над полом, среди скопившейся горы немытой посуды в раковине, среди кучи одежды работников, вперемешку сваленной на подоконнике, как будто никому она и вовсе не принадлежит, среди электрической плитки, сплошняком покрывшейся гарью, от которой тянется тонкий неприятный обугленный запах? На первой встрече людей оценивают по одежке, организации – по порядку внутри, а в этой клинике царил полный беспорядок… Забавно или, вернее, странно, но, несмотря на разочарование, я не отступал назад, а, может, виной тому служит слабоволие, нежелание искать более приятные пристанища?