Страница 7 из 11
– Точно не преследуешь меня? – спросила она с большой осторожностью.
– А зачем мне это?
– Ну мало ли. Ты встретил девушку на крыше, одну и поздней ночью. Всякое может быть в твоих мыслях, – она немного прищурилась, словно стараясь прочитать что-то в его глазах. Умелый прием, подумал Азат и сделал еще один затяг.
– Чтобы ты таких не встретила, можно я тебя проведу?
Она оглянулась вокруг, достала вязаную шапку из глубин своего пальто, и протянула руку, до которой Азату надо было не только тянуться, но еще и сделать несколько шагов.
– Меня зовут Диана. Сразу говорю, идти ты будешь за мной на расстоянии пары метров. И как только дойдем до моей улица, дальше я пойду сама. Договорились?
– Да без проблем. Я Аза. Точнее Азат, но можешь называть просто Азой.
Она резко развернулась и рванула вперед, придерживая руками свисающее с плеч пальто. Азату захотелось догнать ее и идти рядом, узнать как можно больше о ней, задать сотни вопросов, в том числе и про пальто – больше мужское чем женское. Но он дал слово. Придется сдержать.
– Ты не отставай сильно. И расскажи что-нибудь, – она повернулась вполоборота, чтобы увидеть Азата, и довольная от того, что он идет себе смирно за ней, улыбнулась.
– А что рассказать? Сегодня был в баре. Потом мне набили морду. Не сильно, конечно, но лицо все еще болит.
– И ты ничего не сделал в ответ? – удивилась она.
– А что я мог? Даже не знаю…
– И всегда так? Если тебя ударят, ты промолчишь?
– Как бы правильно выразиться. Я пацифист и…
– Ну да ладно. Твое дело на самом деле. Мы пришли, и тебе дальше нельзя.
– До двери подъезда хотя бы? Я обещаю, что буду также держать дистанцию.
Она остановилась, сделала несколько шагов к нему, сжала губы и медленно развела руки в сторону
– Прости, но тебе правда нельзя. Если ты не хочешь, чтобы тебя побили опять.
– Ну да ладно. Мне не впервой.
– Я тебя очень прошу, – и этих слов было достаточно. А еще было достаточно ее взгляда, которым она молила не делать глупостей и не идти за ней.
– Как я смогу тебя найти? – прокричал он, когда черты ее лица стали растворятся в темноте.
– На крыше! Где же еще!
Он ничего не сказал в ответ, а лишь дождался, когда силуэт незнакомки станет неразличим в темноте улицы, а звук ее шагов об мокрый асфальт растворится среди тысячи звуков города, ночной жизни и капающего в пол силы дождя. Он пройдет рядом с остановкой. Зайдет в подъезд, где осталась не закрытой решетка, и подтолкнет ее плечом, чтобы никто не узнал о секретном и важном месте. Тем более сейчас, когда он встретил там чудаковатую и странную девушку. А потом пойдет к своему дому, где за дверью квартиры его ждет постель и, может быть, несколько часов бессонницы.
Обещание маме
– Ты слишком добрый. Слишком! – сказал Баха, протягивая пугающую одним лишь своим видом стопку отчетов.
– Ну а что мне надо было сделать?
– Не знаю. Я бы камень кинул или укусил за ногу. Чтобы эти черти помнили всю жизнь!
– Ну да. А потом догнали бы и еще наваляли. Их там человек пять было, если что!
– Аза, кого ты обманываешь? Будь там один человек, ты бы все-равно ничего не сделал. Я вот понять не могу. Ты не похож на лоха, кто боится получить по морде, – Баха замер, прищурив глаза и разглядывая друга. -Точно не похож! Что же ты не делаешь ничего в ответ?
– Ладно. Хватит меня тут допрашивать, – в голосе Азата звучала раздражительность. Такие темы он не любил, и сейчас хотелось одного – сфокусироваться над своими задачами. А непрекращающиеся все утро вопросы о подбитом носе, кровоподтеках и синяках уже задолбали. Надел наушники и сделал вид, что работы много и на поговорить времени нет.
Когда Баха ушел, он откинулся на кресле, подкинул небольшой мяч вверх, и выпил кофе, без которого в последнее время почему-то не работается. С каждым днем он все сильнее замечал, как после очередной бессонной ночи все вокруг бесит: шум не дает сосредоточиться, и не остается ничего другого, как включить музыку повеселее и утонуть с головой в работе. И очень хорошо помогает кофе, много кофе! После нескольких чашек все как-то возвращается на место, и стук в лобной части, от которого пальцы сами тянутся к вискам, улетучивается во времени вместе с убегающей стрелкой часов. Где-то ближе к обеду энергия вернулась в обмякшее тело, и работа пошла хоть с какой-то, но скоростью. Но это не надолго. Чувства, что бессонница вернется, а вместе с ней и огромный поток мыслей и воспоминаний, набегали короткими вспышками, словно сидели рядом и ждали подходящего момента.
Вчера, конечно, он уснул быстрее обычного. Встреча с незнакомкой на крыше как-то подбодрила – будто выплеснул всю энергию, как обычно делает океан во время бури, чтобы успокоиться на следующий день. Он недолго ворочался в кровати, переползая с одной стороны на другую, убирая подушку и возвращая обратно, и представлял, как бы ему снова встретиться с ней. Так и уснул.
В 6 часов вечера время тянется неимоверно долго, к тому же Азат успел сделать больше чем обычно. Пару раз он отвлекся на поздравления коллеги, которому купили ужасно яркий торт и сорок свечек, которые он задул при всех, поблагодарил каждого, а потом вернулся к своему рабочему месту, словно ничего и не случилось. Сколько проработал Азат в компании, Талгат всегда оставался в офисе до поздней ночи, даже в праздничные и выходные дни. Никогда и никуда не торопился. Сегодня, наверное, будет также – когда он достанет из шкафа легкую куртку, обвяжет шею шарфом, Талгат будет также сидеть на своем месте. От одной только мысли, что человек может никуда не торопиться, что нет никого ничего, ради чего можно вскочить в 6 часов, забить на все и умчаться, Азату становилось не по себе. Что будет с ним самим через лет так десять? А через двадцать? Будет торчать в офисе допоздна и мучаться от бессонницы? Или к этому времени просто сойдет с ума? Так себе, конечно, перспектива! Вообще, ни разу не радует!
Когда вернулся домой, в квартире все было как и прежде. С утра ничего не поменялось, разве что дневной свет потерялся среди темноты, и теперь не обойтись без светильников и ламп. Сейчас найдет выключатель, и желтые лучи выведут за руку старую мебель, потерявшие цвет обои и потрескавшиеся полки, на которых кроме вещей и книг одна сплошная пыль. Когда-то они жили здесь вдвоем с мамой. И она всегда ждала его после работы, подбегала к двери в фартуке, запыхавшаяся и уставшая после смены, что-то быстро говорила и быстро убегала на кухню. И как она успевала приготовить что-нибудь за это время? Для Азата это всегда было загадкой. Такая вот была мама -любила Азата всем сердцем, и жила, наверное, только ради него. Ну а для кого еще?
Отец ушел из семьи, когда Азат еще не понимал, что это значит. И он никогда не спрашивал почему, но догадывался. Все началось с того, что отец стал задерживаться на работе. Первое время он списывал все на дела на заводе, на сверхурочные, за которые начальство обещалось давать двойную плату. А когда никаких сверхурочных не оказалось, просто попросил Гульназ не досаждать его вопросами.
– Хватит уже! – резко и нервно отвечал он. – Все нормально, а твои переживания только утомляют!
Но вечно так продолжаться не могло, и однажды вернувшись с работы практически в полночь, он долго сидел на кровати, собираясь мыслями и нервно потирая ладони и подбородок. И сказал все как есть. Наконец-то хватило мужества, смелости не придумывать ничего и рассказать правду. Тяжелую, горькую, но все же правду. Гульназ отказалась от всего, что он предлагал. Никакая помощь не нужна! Если хочет видеться с сыном, мешать она не будет. Но на ноги сына она поставит сама! И сама сможет сделать из него человека! А от него требуется только не забывать о сыне.
Время – лучший судья и величайший мудрец. Оно и покажет, сколько стоит каждое сказанное вслух слово. Все оказалось брошенными на ветер обещаниями и пустыми клятвами, сил которых не хватило даже, чтобы начаться. Азат так и не увидел отца. Он знал, что Талгат уехал в другой город, то ли из-за работы, то ли по просьбе новой жены, желавшей как можно скорее прервать его связь с прошлым и погрузить в счастливые годы совместной жизни. И даже зная его адрес, имея несколько старых фотографий, на которых любой дурак заметил бы невероятное сходство, Азат так и не решился набрать записанный в старом блокноте номер. Обидно все-таки за маму… За ее непростую, по-женски так и не сложившуюся жизнь…