Страница 89 из 89
— Вот и наш герой, прошу любить и жаловать. Смотрите, какая стать! Недаром чемпион Европы… А ещё, как я сказал, автор замечательных песен и стихов. И сейчас некоторые свои вещи он нам прочитает.
А мне, прикрыв ладонью микрофон, негромко сказал:
— Давай из вчерашнего про клеверное поле и ещё парочку.
Блин, да где ж я ему с ходу ещё парочку-то возьму… Ладно, пока про клеверное поле прочитаю стихотворение самого же Евтушенко, а там что-нибудь придумаем.
Вижу, народу понравилось, хоть и латыши в зале преимущественно. Но всё ж один, советский народ. И для прибалтов, и для белорусов, и для украинцев хорошие поэты не имеют национальности. Кавказ и Закавказье, пожалуй, тоже можно сюда отнести, хоть и с небольшой натяжкой. А вот в Средней Азии народ в основной массе, как бы сказать… Хм, вчерашние дехкане, что ли, многие на русском не то что читать-писать, но и говорят с трудом. Хлопководы, одним словом, не в обиду им будь сказано. Они же не виноваты, что выросли в такой полудикой среде и далеко не у всех имеется возможность поступить в институт или университет. Ташкент, Душанбе, Алма-Ата… В столицах, конечно, население на порядок более просвещённое, там вот и можно устраивать выездные творческие вечера, там поэтическое слово воспримут так, как его и надо воспринимать. И никакого тебе национализма, мол, русские припёрлись, оккупанты. Тьфу ты, под корень бы всех этих националистов извести!
Вторым я исполнил стихотворение Ларисы Рубальской «Ах, мадам! Вам идёт быть счастливой».
— Ну что, немного расслабились? И, наверное, уже хотите домой? — спросил я с улыбкой, глядя в зал, и тут же стал серьёзным. — Не буду вас задерживать, но напоследок хочу прочитать ещё одно стихотворение. Называется «Блокада».
Написала… Вернее, напишет его десятилетия спустя поэтесса Надежда Радченко. Когда-то оно тронуло меня до глубины души, и вот не удержался, приписал себе.
Когда я закончил, на несколько секунд в зале воцарилась звенящая тишина, которую нарушили одинокие хлопки кого-то из зрителей. Потом к нему присоединились и остальные. А минут пять спустя, когда Евтушенко затащил меня за кулисы, тут же сунув в рот сигарету, мне пришлось выслушать от него панегирик, что я непременно должен выпустить сборник своих стихов. Если что, он поможет протолкнуть его без очереди, ну или почти без очереди. Я кивнул, мол, может, когда-нибудь и выпущу, на самом деле совсем этого не желая. Ну не поэт я, а воровать чужие стихи пачками… Мне и за эти-то стыдно, вон уши как горят. Или это просто от пережитого волнения?
Перед тем, как попрощаться, Евтушенко достал ручку с блокнотом и попросил продиктовать ему все услышанные за эти два дня от меня стихи, включая «Некому берёзу заломати». На вопрос, зачем это ему, выпустив в сторону струйку дыма, сказал, что когда я ещё я выпущу свой сборник, а он мне уже заранее сделает рекламу. Я вздохнул, мысленно махнул рукой и начал диктовать…
Оставшиеся дни отдыха прошли для меня спокойно. Загорали, купались, сходили на премьеру фильма «Офицеры»… Пусть я видел его неоднократно, но мои спутники о нём до этого и не слышали, не то что не видели. После фильма делились впечатлениями, сойдясь во мнении, что и нынешняя молодёжь, если надо будет, готова к подвигу. И вообще СССР — самая сильная держава в мире, пусть только кто к нам сунется — тут же получит по мордасам. А я думал, что пройдёт каких-то двадцать лет, и самая сильная держава превратится в колосса на глиняных ногах. И лишь наивность американцев, решивших, что с главным соперником покончено, позволит нам восстать из пепла. Правда, заплатив за это «лихими 90-ми», унесшими столько жизней и разрушившими столько судеб.
* * *
Кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.
— Я ознакомился, Юрий Владимирович, с твоей докладной запиской о предотвращении аварии на спускаемом аппарате «Союз-11». По краю, как говорится, прошли. Твоим людям, кто участвовал в этом мероприятии, объяви от моего лица благодарность и подай документы на награждение. Надо обязательно поощрить.
— Список составлен, — Андропов вынул из папки лист и передал Брежневу.
— Добро, — взял лист в руки генеральный секретарь. — Ты предлагаешь вынести вопрос о недопущении штурмовщины на Президиум ЦК. Тут я с тобой согласен. Надо действительно посовещаться по этому вопросу. Боюсь, что только вот Михаил Андреевич будет серьезно возражать. Трудовой порыв гасить не позволит. Ну да ладно. Суслова беру на себя. У тебя всё?
— Да вроде бы всё, Леонид Ильич. Другие вопросы сами решаем.
— Правильно, что сами. Ну тогда давай готовься к Пленуму. Битва тебе предстоит серьёзная.
Андропов, ничего не ответив, встал из-за стола и направился к дверям. Но на полпути его остановил голос Брежнева.
— Юра!
— Да, Леонид Ильич? — обернулся Андропов.
— А как ты считаешь, где нам Хрущева хоронить? На Новодевичьем или у Кремлёвской стены? Что побледнел-то сразу? Ну-ка садись, выпей вон водички и выкладывай свои соображения.