Бессмертный избранный

— Слышите? Слышите? — говорят голоса вокруг. — Слышите?

— Что происходит? Что происходит?

Вокруг начинают цыкать, шикать и всячески призывать к тишине. Наконец, она воцаряется. Я не слышу сначала ничего, но потом ветер с южной стороны доносит до меня крики. Но это не крики с укреплений, это как будто ближе.

— Они прорвались, — шепчет кто-то.

Но этого не может быть. Если зеленокожие прошли так далеко, это значит, что на юге стена пала окончательно, и Шин практически в руках врага — спустя всего три дня боя против войска Асморанты, спустя целых три дня мучений Инетис.

— Нам нужно готовиться, — говорит кто-то громко, чтобы его слышали в обоих домах. — Забивайте окна деревом. Не выходите на улицу одни. Нам нужно готовиться к бою!

Я возвращаюсь в дом, меня пробирает дрожь. Мне кажется, я слышу шелест незнакомой речи даже здесь, в стенах дома, где лекарки с бледными лицами готовятся к вечерним перевязкам.

И, как будто, привороженного, меня снова тянет в сонную, где рожает Инетис.

Очаг в ней еле горит, и одна из лекарок подкладывает орфусу, чтобы затопить пожарче. Похлебка на куже стоит нетронутой, кувшин с водой — тоже. Лицо Инетис кажется влажным, на ворот рубуши натекла вода.

— Я пыталась ее напоить… — начинает женщина.

— Что с правительницей? — перебиваю я.

— Она умирает, син-фиоарна, — отвечает женщина. По телу Инетис пробегает золотистая молния, следом — схватка, но сколько бы она ни длилась, правительница Асморанты не издает ни вздоха, ни стона. Наконец, тело ее расслабляется. — Я хотела бы поменять постель, но…

— Лучше к ней не прикасаться, — говорю я, и женщина кивает. — Оставьте ее. Я побуду здесь.

Она приподнимает брови, но от вопроса воздерживается. Я уже провел здесь так много времени, что о любых приличиях можно забыть. Я открываю пока еще не забитое окно, снова впуская в сонную холодный воздух, когда позади раздается голос:

— Она не слышит меня.

Я не оборачиваюсь, хотя руки сжимаются в кулаки.

— Она умирает. И ты умрешь вместе с ней.

— Она забирала у меня магию. — И он не об Инетис.

— Поэтому ты отправил ее прочь? А что тебе сделала Унна?

— Она жалела меня. Я отправил ее далеко отсюда. Я не хочу, чтобы она жалела меня.

Я поворачиваю голову и смотрю на Инетис. Она лежит спокойно и даже как-то умиротворенно. Вот только закрытые глаза светятся изнутри золотым, как будто из них хочет прорваться солнце.

— Зеленокожие могут прийти сюда, — говорю я. — Они убьют тебя.

— Я убью их сначала.

— Но тебе некому будет помочь потом. Ты останешься совсем один.

— Со мной будешь ты и Цилиолис.

Я качаю головой и ухмыляюсь ему, зная, что он меня не видит. Я? Нет. Если Инетис умрет, нам всем недолго останется, и судьба какого-то не рожденного ребенка — последнее, что будет меня волновать.

— Я ухожу, — говорю я. — Тебя не может коснуться ни один человек. Ты уже обжег мне руки, а мне еще нужно сражаться.

— Ты не можешь меня бросить, ты мой отец!

— Твоя мать сейчас при смерти, но тебя ее жизнь не беспокоит. А меня не беспокоит твоя.

Он долго молчит. Еще одна схватка — и Инетис как-то сдавленно вскрикивает, но глаз не открывает.

— Смотри же, отец, — говорит Избранный, и вокруг меня все исчезает.

Исчезают стены дома, исчезает снег и небо. Мы оказываемся в никогда и в нигде, несемся навстречу бесцветной пустоте, ибо даже тьма — уже не пустота. Я ничего не вижу, но я не слеп. Я ничего не слышу, но я не глух.

Я не чувствую времени, не знаю, сколько его прошло. День, Цветение, сотня Цветений?

Постепенно в пустоте проступают голоса и образы, рожденные снегом: серые птицы, которых уже видел вчера, несут в черных клювах белоснежные ветки каких-то неизвестных мне деревьев. Кроваво-красные камни — глаза птиц — смотрят на меня, клювы разеваются — и ветки летят вниз с огромной высоты.

Мы где-то высоко над Цветущей долиной. Я вижу под собой тонкую ленточку Шиниру, блестящую прозрачным ледяным одеянием, зелено-черный сожженный лес у ее берега, убегающую вдаль дорогу — Обводной тракт.

Я вижу идущие к Шину войска, вижу стоящие вокруг Шина войска, вижу войска, направившиеся дальше на север, в Асмору. Побережники привели с собой большой отряд зеленокожих. Я слышу их дыхание, чувствую его смрад — губительный для людей суши, отвратительный, полный заразы смрад.

— Темволд выводят их для охоты в океане, — говорит мне тонкий голос Инетис — Избранного. — Они живут в воде, редко выбираются на сушу, и темволд пришлось постараться, чтобы привести их сюда. Этих они растили пять Цветений. Они не живут долго и не выживут долго в снегу Асморанты, но Жизнь уже скоро начнется. Те из них, кто замерз на пути сюда, дадут жизнь шмису уже с первыми лучами солнца. В Асморанту придет мор, и Шиниросу придется несладко.

— Ты ведь можешь остановить их.

— Мне больно. Я не могу удержать в себе столько магии, я не могу справиться с ней. И моя мама не помогает мне. И ты мне не хочешь помочь. Почему я должен помогать вам?

— Если ты видишь так далеко, ты должен видеть и совсем близко, — говорю я. — Зеленокожие убьют всех вокруг тебя. Ты останешься здесь один, если не постараешься нам помочь. Мы не сможем тебя спасти, если умрем.

Я вижу кольцо воинов, окружившее Шин. У городских стен со всех сторон идет ожесточенная битва, но один отряд врага пробился с юга, сметя с лица земли палатки лекарей, и уже несется сюда, следуя за повозками, везущими в лекарский дом раненых. Они скоро будут здесь.

— Ты видишь их? — спрашиваю я. — Они идут сюда. Здесь нас только горстка раненых воинов, и нам их не удержать.

Избранный спускает нас вниз, и мы оказываемся над крышей дома, в котором сейчас находимся. С севера поднимается холодный ветер, и я знаю, что он предвещает беду.

— Твой отец сделал мне больно. Твой отец сделал больно маме. Это из-за него я теперь не могу справиться с магией. Я унесу маму отсюда, я не стану вам помогать.

— Куда ты перенес Унну? — спрашиваю я, и вдруг резкий удар отшвыривает меня на землю в сонной правительницы Асморанты.

Ее корчит от боли, но Инетис снова не кричит и не приходит в себя. Я вижу растекшуюся под ней лужу крови, слышу сбивающееся дыхание. Она борется за каждый вздох, но ее надолго не хватит.

Что убьет ее раньше — роды или клинок побережника?

— Маме плохо. Я заберу ее отсюда, и заберу тебя, чтобы ты нам помог, — говорит Инетис хриплым голосом. — И все останутся живы.

Если он перенесет нас в Асмору, я смогу сжечь одеяло — я надеюсь на то, что слова Цилиолиса правда — и помогу ему родиться. Но Инетис без Л’Афалии придет конец. И Шину придет конец. А через несколько дней войско побережников доберется до Асмы, и бой там будет очень короткий, потому что у Асморанты больше не останется ее воинов.

— Я не стану тебе помогать, если ты не поможешь мне.

Золотистые глаза Инетис открываются и широко смотрят на меня.

В дверь что-то громко бухает, и я слышу крики. Кажется, мое путешествие заняло много времени, я вдруг начинаю осознавать, что за окном уже снова темнеет, и что с улицы доносятся совсем не наши, не шиниросские голоса. Как будто в ответ на мои слова, шкура резко приподнимается, и я едва успеваю увернуться от руки с мечом, зубья которого жадно ощерились в надежде попить свежей крови.

Они уже здесь. Они уже пришли сюда.

Я бездумно хватаюсь за нож и вонзаю его в зеленую морду, заглянувшую следом, и жуткий вопль дает мне понять, что удар достиг цели. Нож снова входит в плоть, как в масло, но я не успеваю его вытащить — он остается там, в голове зеленокожей твари, которая визжит от боли и мечется снаружи. Но их там так много, и следующий удар мне отразить нечем. Я поворачиваюсь к кровати, где Инетис выгнулась дугой в следующей схватке, ищу глазами что-то, что можно использовать, как оружие, но почти сразу понимаю, что все бесполезно.

Это конец.

— Спасии-и-и-ите! — кричит кто-то совсем рядом. — Зеленокожие! Они идут! Они повсюду!